Татьяна Москвина - Вред любви очевиден (сборник)
Женщина страдальчески закрывает глаза, вот-вот заплачет.
– А кофейку не хотите? – ласково спрашивает Фарида.
Женщина кивает.
– Простите, – говорит она. – Такой день… Ниточку я сегодня нашла, ниточку…
– Ниточку? – переспрашивает Фарида.
– Потому что надо мне один клубочек размотать. Такой клубочек – двадцать лет наматывала, а теперь мне его размотать надо…
Иван Космонавтов плавает в канале, собирает банки, бутылки, обёртки от мороженого и забрасывает Лере на пристань. Та аккуратно складывает мусор в пластиковый мешок. Граждане начинают интересоваться происходящим.
– Гринпис? – спрашивает компания молодых людей. – Акция протеста?
– Местный актив молодых уборщиков России, – отвечает Лера. – Сокращённо «МУР». Наш девиз – «Убери дерьмо».
– Новеньких берёте? – заинтересовался один юноша.
– А кто главный у вас?
– Всех берём, – отвечает Лера. – Главный – вот он. Зовут Иван Космонавтов.
– Сам чистит! Во молоток! – компании понравилось.
– Сила личного примера, – объясняет Лера.
Ребята переглянулись.
– Ну что, мужики, девиз подходящий. Дерьма всем хватит.
Стали раздеваться.
Варя толкает дверь в комнату господина Брауна.
Это старый мир. В нём нет новых вещей. Мебель и картины начала двадцатого века. Как ни странно, довольно чисто.
Браун лежит за ширмой на кровати.
Варя и Ксана подходят.
– Он вообще живой? – тревожится Ксана.
Старик открывает глаза.
– Добрый вечер, господин Браун, – громко произносит Варя.
Эти слова оживляют Иеремию Брауна. Он садится на постели, смотрит на девочек.
– Варвара Панкратова, Оксана Никитенко, – представляет себя и подругу Варя.
– Очень приятно. Чем обязан? – старик выглядит совсем вменяемым.
– Мы вашу собачку принесли, – говорит Ксана. – Вашу Дору. Мы были в кондитерской, а собачка заснула… совсем. А вы ушли. А уборщица ругалась, что собак дохлых на неё вешают.
– Мы взяли Дору, попросили сумку какую-нибудь и стали спрашивать на улице, кто вас видел. А вас тут все почти знают…
– Короче, вот ваша собачка, а мы пошли, – заключила Ксана.
Старик встал, прошёл к круглому столу, жестом пригласил девочек присесть.
– Вы пионеры? – спросил он. – Или нет – комсомолки? Позвольте записать ваши имена и адрес вашей школы. Я сегодня же направлю благодарность.
Ксана фыркнула. Варя посмотрела на неё строго.
– Нет, господин Браун, мы уже учимся в высших учебных заведениях. Я могу оставить вам свою визитку. Пожалуйста.
– Благодарю. Ещё одна просьба: пожалуйста, эту сумку… возьмите и…
– Закопать где-нибудь? – спросила Ксана. – Мы сами хотели, но надо было хозяина спросить.
– Вы совершенно правы. Всегда следует спрашивать хозяина. С юридической точки зрения вы поступили грамотно.
– А вы юрист? – полюбопытствовала Варя.
– Закончил университет в двадцать третьем году. Адвокат Браун, к вашим услугам.
Ксана что-то считает в уме и смотрит ошарашенно.
– Я девятьсот первого года рождения, – говорит Браун.
– Я запутался, – с тоской объясняет Максим невозмутимому Феде. – Надо взять себя в руки, и всё. Да, я люблю Лерку, ну и что? Любить одно, а жить другое. Не могу я с ней жить! Душит она меня! А ты с ней не встречаешься? Нет? Она тебя не любит. Смеётся над тобой. Этот, говорит, припадочный, в светлых мечтах и в грязных носках! А ты чего в куртке? – сними, жарко.
Тянется к Фёдору, собирается, что ли, куртку ему расстегнуть. Фёдор коротко и сильно бьёт его по лицу.
– О, ребята уже поговорили, – комментируют за соседним столиком.
Юра выбегает во двор, Эльвиры нет. Он туда-сюда посмотрел – нет. Собрался уходить.
– Русский! – пропел голосок. – За помойкой не смотрел?
Юра бежит к мусорному баку, из-за которого вылезает чумазая.
– Ну чего, беленький, свободен?
– Свободен! – смеётся Юра. – Мамка сразу отрубилась.
Идут по городу к рынку.
– Тырить со мной будешь?
– Нет, не могу. Ты давай сама, а я на стрёме.
– А нужна мне стрёма твоя! Я чисто работаю, два раза только замели. Я такую косметику вчера взяла!
– А тебя ничего… отпускают?
– Да кто с нами будет возиться… с испанцами. Я же не беженка, я в Горелове прописана. В школу хожу… ходила. Тут год пропустила. Тебе сколько лет?
– Полных десять.
– А я старше тебя! Мне в марте одиннадцать было. Ну чего, русский, кушать хочешь? Посиди тут.
Иван и ещё двое парней плавают по каналу. Лера машет им.
– Ребята! Хватит! Акция закончена! Нельзя в этой воде долго, шкура облезет!
– Петербург – столица небесной России! – отвечает Иван.
– Да здравствует чистота! – кричит другой парень. – Мы молодые уборщики страны!
– Господин Браун, – говорит Варя, – вам сто четыре года? Это… так нельзя оставлять. Вы, может, старейший житель Петербурга. Я напишу. Я с одной газетой сотрудничаю.
Старик посмотрел на визитку.
– Госпожа… Варвара Панкратова? Благодарю. Простите, что не могу сегодня принять вас как следует. Я… нездоров.
По лицу его вдруг быстро побежали слёзы.
– Простите, извините, – забормотали девочки. – Мы пойдём, спасибо. Мы всё сделаем. Мы место пометим, вам потом можем показать. До свидания.
Вылетели из комнаты. Старик остался один.
– Дора, Дора, – зовёт он. – Дора… Наказание, а не собака. Дора! Ко мне!
Федя на улице, злой. Бормочет: «Гадина… тварь». Заходит в компьютерный центр. Довольно приличный – там даже есть маленькое кафе для общения усталых путешественников. Платит, садится.
Женщина пьёт кофе, держа чашку растопыренными пальцами, – сушит лак.
– Везде была, – говорит она Фариде. В Германии, в Италии, в Америке. На юге Франции прожила четыре года.
– Хорошо там? – спрашивает Фарида.
– Хорошо. Только странно: как будто ты уже умер.
– Умер и в рай попал, да?
– Не то чтобы в рай. Куда-то попал. И это уже не ты. Очень хорошо, а на жизнь не похоже.
– В гости приехали? Я говорю – вы в Питер как, погостить?
– Найти одного человечка, – говорит Клара и темнеет лицом. – Мне человечка найти надо.
Эльвира шустро движется по рынку. Тырит она действительно ловко. Иногда вступает в разговор с продавцами, те сами кидают ей помидор или гранат.
Лера и Космонавтов сидят в сквере. Космонавтов разделся до пояса, поливает себя водой из бутылки.
– Это было в тему, – говорит он. – Вы не сходя с места придумали для людей смысл жизни!
– Себе только не могу придумать. Смысл жизни. Я вот целый день по городу ходила…
– И встретили меня!
– Он женится, – говорит Лера каменным голосом. – В августе. Двадцать первого.
– Чёрт с ним, пусть он женится.
– Нет. Он не имеет права. Он мою жизнь поломал и девочке этой поломает. Девочка хорошая. Я её ненавижу, но она хорошая.
– Какие варианты? – спрашивает Космонавтов. – Кого надо убить?
– Оставьте эту театральщину. Кривляется как шут. Как не надоест.
– Надоело, – соглашается Космонавтов. – Но что делать! Не могу серьёзно с людьми разговаривать!
– Почему?
– Потому что ничего серьёзного больше на свете нет.
– Почему?
– Потому, что всё серьёзное – закончилось. Человек – человек вообще – вырос, сдал экзамены, помните, были всякие экзамены – по религии, по истории, по литературе, ну, всякие, помните, как человечество мучилось. Воевало за веру, создавало империи, строило башни, потрясало сердца глаголом. Ну вот. Человек сдавал экзамены и провалился. И всё закончилось. И человек пошёл вон. Теперь человек свободен. Никто его больше не тронет.
– Первый раз слышу такую чушь.
– Это не чушь. Это откровение Иоанна Космонавтова! Я последний пророк.
– Но я люблю – значит, любовь осталась? А это что, несерьёзно?
– Любви немножко осталось, – соглашается Иван. – Понимаете, человеческий проект постепенно закрывается. (Иван делает соответствующий знак скрещёнными руками). Идёт эвакуация остатков света. Но женщины задержали эвакуацию любви с лица Земли. Они не соглашались без любви дорабатывать историю. Такие упрямые! Так что ваши страдания, Лера, – на вашей совести.
– Нормально. Хорошее мужское рассуждение. Типа «сама виновата».
Варя и Ксана нашли пустынное место с мягкой землёй, зарыли останки. Действовали они руками и столовой ложкой, так что пришлось отмывать руки – тем же способом, что и Космонавтов.
– Спи спокойно, Дора Браун, – подводит итог Варя.
– Сумку вернуть, как думаешь? – спрашивает Ксана.
– Обойдутся, – решает Варя. – Ну вот. Семь часов. В семь часов он туда и приходит. Почти каждый день.
– Пойдём. Я должна наконец посмотреть на него. А ты видела, он в чате сидит или что?
– Не знаю. Боюсь, всего боюсь. Такое лицо! Ну, я так представляю себе Раскольникова. Романтический тип красоты. С демоническим оттенком. Худой, чёрный. Видно, что безумно умный и ужасно несчастный. У него есть в прошлом какая-то тайна…
