Джон Бакстер - Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу
Брюс Рейнольдс
“Париж с открытым забралом” (1927)
– Так вот, ты им очень понравился, – торжествующе сообщила мне Дороти. – Только послушай…
– Прошу тебя, не надо!
С Хемингуэем меня роднило жгучее чувство неловкости, которое я испытывал всякий раз, когда про меня говорили что-то хорошее, в особенности если это происходило при мне. Когда Хемингуэй впервые встретился с Фицджеральдом в баре Dingo на улице Деламбр, он шарахался от комплиментов. Как он написал в “Празднике, который всегда с тобой”, “по нашей тогдашней этике похвала в глаза считалась прямым оскорблением”.
– Одна пара даже поинтересовалась, не твоя ли это профессия, – сообщила Дороти. – Тебе стоит подумать об этом.
Представить себя в качестве гида значило победить лавину стереотипов.
Наименее оскорбительную картину, которую я лицезрел ежедневно, представляли особи с высоко поднятыми зонтами или флажками, таскавшие вереницы зачуханных туристов вверх и вниз по улице Одеон. Никто не выглядел шибко довольным, и меньше всего – сам экскурсовод.
Может, есть в этом некое извращение, но мне гораздо больше были симпатичны гиды с куда менее лестной репутацией, но с авантюрной жилкой – ближайшие родственники того карикатурного персонажа, которого Фолкнер, когда в 1925-м жил за углом от нас, обозначил как “грязненького мужика из сортира подземки с пачкой французских почтовых открыток в руке”. Другие жаловали гидов еще меньше. Бэзил Вун писал в 1926 году в книге “Париж, которого нет в путеводителях”, что “наихудший способ [ увидеть Париж ] – это воспользоваться услугами одного из тех профессиональных гидов, которые наводняют бульвары и предлагают непристойные открытки. В большинстве своем это русские или турки; встречаются и немцы с американцами, но их мало. В большинстве своем они воры, и абсолютно все – потенциальные шантажисты”. (И – да, его действительно звали Бэзил Вун. В 1920-е в Париже также обитали журналист по имени Уэмбли Болд и переводчик Брэвиг Имбс [38] . Вполне вероятно, что они скрывались в Париже, чтобы избежать насмешек, которые вызывали их имена на родине.)
Игривые открытки создавали Парижу дурную репутацию
В этих псевдогидах есть что-то от морских разбойников, тень разврата и опасности, которые напрочь отсутствуют в их обычных коллегах, просто-напросто унылых занудах. Существуют ли еще настоящие профессионалы, одного из которых сыграл Ричард Гир в “Американском жиголо”, – те, что нанимаются к одиноким женщинам, приезжающим в Лос-Анджелес? Поначалу он просто везет их из аэропорта, но по дороге невзначай спрашивает позволения снять фуражку – этакий мужской эквивалент женского “я только быстренько переоденусь во что-нибудь поудобнее”, – после чего его обязанности приобретают более интимный характер. Ален Делон, странным образом выбранный на роль итальянца в “Желтом роллс-ройсе”, начинает гидом при гангстере Джордже К. Скотте, а заканчивает тем, что заводит шашни с его любовницей Ширли Маклейн, на которые телохранитель Арт Карни закрывает глаза. Роберт Редфорд в “Гаване” берет в оборот двух американок, жаждущих грязных удовольствий: он ведет их на порношоу в Шанхайский театр [39] , а затем и к себе домой, где они втроем устраивают веселые игрища в темноте. Во всех эпизодах каждый отлично проводит время, а не этого ли мы ждем от путешествия за границу?
Гиды с сомнительной репутацией не часто появляются в кино, но и в этих редких случаях исходящая от них угроза скорее смешная, чем зловещая. Моим героем стал бы Конрад Фейдт в мрачной картине 1943 года “Вне подозрений”. Большинство помнят его по роли майора Штрассера в “Касабланке”, где он спрашивает Хэмфри Богарта: “Вы один из тех, кто не может представить немцев в вашем обожаемом Париже?” Во “Вне подозрений” он носит мягкую фетровую шляпу, твидовый костюм и монокль, но выглядит не менее угрожающе. В музее пыток он сообщает Джоан Кроуфорд и Фреду Макмюррею, указывая на выставленные среди экспонатов щипцы: “Эта искусно сделанная вещица служила замечательным инструментом для выдергивания ногтей. Она и сейчас в отличном рабочем состоянии”. Демонстрируя металлическую статую, которая внутри была усеяна острыми шипами, он пояснял: “А это Железная дева Нюрнбергская, кое-где известная как немецкая Статуя Свободы”. Когда Кроуфорд с легкой дрожью в голосе замечает: “Вы не очень-то похожи на гида”, он, кровожадно ухмыляясь, отвечает: “А может, и вы не слишком-то похожи на туристов”. Увы, он на самом деле хороший парень. Жаль, что он слишком рано снимает маску и не предлагает Джоан и Фреду взглянуть на открытки. Тогда уж точно было бы что-то посильнее прелюбодеяния.
– Ты не в том ключе об этом думаешь, – сказал Терренс Гелентер, когда мы сидели на террасе Les Deux Magots .
У каждой европейской столицы есть свой Гелентер, экспат, к которому приходят за советом. Перебравшись в Париж из Бруклина, он сохранил стиль и манеры, характерные для его прежней профессии: он продавал schmutter [40] в квартале магазинов одежды. С чего вдруг он так полюбил Париж, никому не известно, но любовь эта была столь же страстной, сколь неожиданной. Его веб-сайт paris - expat.com приносил деньги, которых хватало на жизнь в крошечной квартирке на шестом этаже без лифта, у дальнего края кладбища Пер-Лашез. Не то чтобы он проводил в ней много времени. Если он не заседал на террасе Les Deux Magots , болтая с хорошенькими туристками и обмениваясь еврейскими шуточками с официантами, его можно было найти на книжной презентации, на съемках телепередачи или радиопрограммы, или же на открытии ресторана, где он встречал и развлекал беседой гостей, затем раздавал визитные карточки на веранде и недвусмысленно намекал каждой даме моложе восьмидесяти, что, если его не остановить, он непременно залезет на стол и усладит слух присутствующих исполнением песни Fly me to the moon .
– А что, об этом можно думать в каком-то правильном ключе?
Я припозднился с вопросом. Его внимание, всегда сосредоточенное на тротуаре и женщинах, спешащих на работу, на этот раз привлекла девушка, переходившая улицу Бонапарт. На его бородатой физиономии появилось выражение почуявшего добычу сластолюбивого охотника. Пять секунд, и он бы уже, сломя голову, бежал наперерез, оглушая ее своим неправильным, но стремительным французским, протягивал бы визитную карточку и предлагал встретиться вечером в баре отеля Lutece на коктейль, а потом… что ж, кто знает? В конце концов, это Париж.
Я пихнул его в бок, и довольно сильно.
– Что?
– Давай-ка, сосредоточься! Что за правильный ключ к работе гидом?
Он махнул рукой в сторону удалявшейся девушки.
– Ты видел этот tuchus [41] ?
– Да. Только лучше объясни, что ты имел в виду под не тем ключом?
С явной неохотой он вновь переключился на мою проблему.
– Посмотри на это под таким углом: ты не гид, ты – писатель.
– И…
– Но писатель, который, если гонорар неплох, находит в своем исключительно плотном расписании время показать людям Париж, который известен только ему.
– Это все отговорки. Если я предлагаю услуги гида – значит, я гид.
– Помнишь ту сцену из “Ниночки”, когда Гарбо приезжает в Париж и носильщик берет ее сумку?
Разумеется, я помнил. Гарбо спрашивает его:
– Почему вы хотите нести мою сумку?
Носильщик отвечает:
– Это моя работа.
Она говорит:
– Это не работа, это социальная несправедливость.
А он:
– Это зависит от чаевых.
(Мне не хватало Билли Уайлдера. То, что он оставил после себя столько потрясающих фильмов, только усугубляло ситуацию. А довольно уже того, что Уайлдер – автор одной из самых смешных телеграмм, когда-либо отправленных в Соединенные Штаты из Парижа. Когда в 1962 году он уезжал из Голливуда, чтобы по ту сторону Атлантики снимать “Нежную Ирму”, его секретарша потребовала: “Из Парижа мне нужны только галстуки от Charvet для мужа и настоящее французское биде для меня”. Билли пообещал и тут же позабыл. Он игнорировал ее послания, которые становились все более угрожающими. В списке важных дел покупка санитарного оборудования была явно не на первом месте. И в конце концов он телеграфировал: “ГАЛСТУКИ ОТПРАВЛЕНЫ БИДЕ НЕТ В НАЛИЧИИ РЕКОМЕНДУЮ СТОЙКУ НА РУКАХ В ДУШЕ”.)
– Значит, это просто вопрос денег?
– Все всегда вопрос денег, bubeleh [42] . Сколько берут гиды за прогулку по Парижу?
– Около 10 евро с человека.
– Значит, ты будешь брать сто. Нет, лучше – двести.
– За что?
– За прогулку по Парижу.
– И кто ж будет столько платить?
– За утро с настоящим парижским писателем? Который живет в доме, куда частенько захаживали Хемингуэй, Фицджеральд и Джойс? Да ты даже не подозреваешь, сколько таких желающих.
Все больше загораясь этой идеей, он добавил:
