Сумерки свободы - Вячеслав Васильевич Костиков
Серьезно оказалась подорванной и финансовая база образования, в особенности начального. Роспуск земских учреждений не только нарушил уже сложившуюся и эффективно действующую систему взаимодействия интеллигенции (учителей, врачей, агрономов, статистиков) и народа, но и иссушил такой важный источник средств, как местный бюджет и благотворительные фонды. Фонды эти давали ощутимый привес к ассигнованиям из государственной казны.
Справедливости ради заметим, что дореволюционное правительство, которое мы так любили обвинять за то, что оно держало народ в темноте, не так уж плохо понимало важность культуры и образования для экономического подъема России. «Ликвидацию безграмотности» начали не большевики, как было приказано думать, а правительство Столыпина, принявшее в 1908 году закон о введении обязательного начального образования. В период до начала первой мировой войны ассигнования на нужды просвещения ежегодно увеличивались примерно на 21 процент. После революции сельская школа, школьные учреждения малых городов России, подпитывавшиеся из местных бюджетов, были посажены на сухой государственный паек и вскоре стали жертвой пресловутого «остаточного принципа». У большевиков всегда доставало денег для партии, армии, ВЧК/КГБ, для финансирования «интернациональных обязательств» за границей, в том числе и для финансирования зарубежных компартий, но хронически не хватало денег для школы и культуры. Воля к власти всегда была сильнее воли к культуре.
В советской печати уже мелькали сведения о том, что большевики пытались использовать русское золото, заработанное на успехах нэпа, для разжигания мировой революции. Карл Радек ездил с «золотыми дарами» в Германию, где к осени 1923 года, по прогнозам большевиков, вновь «созрели условия». Бывший советский дипломат Г. 3. Беседовский в изданной в 1930 году в Париже книге вспоминал по еще не остывшим следам:
«В Москве все были как на угольях. Революционное движение в Германии развивалось все быстрее и быстрее… В Коминтерне работа шла полным ходом. Намечались будущие члены правительства советской Германии. Из числа русских советских деятелей отбиралась крепкая группа, которая должна была бы служить ядром будущего германского Совета народных комиссаров…»
Требовалось золото. И не важно было, что оно увозилось из страны, пережившей двумя годами ранее страшный голод, из страны, где не хватало книг, приютов для беспризорников, оставленных гражданской войной, старческих приютов, ликвидированных вместе с монастырями, где культура пребывала, по выражению Н. А. Бердяева, в «катакомбном периоде».
Собачий вальс
Непонимание большевиками культуры как фактора развития, их подозрительность к интеллигенции далеко не случайны и обусловлены не только неприятием интеллигенцией Октября.
Отсутствие у большевистских лидеров воли к культуре связано с философскими корнями большевизма, с отрицанием личности. Аллергия большевиков к интеллигенции стала проявляться задолго до захвата ими власти. Одна из первых вспышек гнева относится к 1909 году, когда Ленин и ленинцы с неслыханной для русского образованного общества яростью набросились на сборник статей о русской интеллигенции — «Вехи». «Вехи» были как бы манифестом русской интеллигенции. И штурм этого сборника стал для большевиков идейной репетицией Октября.
Что же так раздражало Ленина в идеях веховцев, среди которых числилась элита русской культуры и философии: Н. Бердяев, П. Струве, М. Гершензон, С. Булгаков, Л. Шестов, С. Франк и др.? Главная ересь виделась в том, что веховцы отрицали классовую борьбу как главный двигатель прогресса. Этого одного уже было достаточно для гильотины. Но в 1909 году о революционной гильотине можно было только мечтать. Пока же приходилось довольствоваться перьями. Борьба с идеологией веховства была одной из самых затяжных кампаний большевиков против русской интеллигенции. Начавшись при участии Ленина в 1909 году, она затянулась, в сущности, до наших дней.
Негодование критиков вызывало отношение веховцев к личности, к человеку, в котором они видели главный смысл прогресса. В отличие от русских мыслителей Ленина интересовал не человек, а идея, не личность, а «совокупность общественных отношений». Для Ленина «в основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма». Веховцы такой тезис считали аморальным, ибо из него прямо вытекало, что человеком (на самом же деле оказалось, что миллионами людей) можно пожертвовать во имя коммунистического идеала. Заклейменная как антинаучная и реакционная, философия веховцев на многие десятилетия была заперта под ключ, а ее представители, объявленные, как нетрудно догадаться, лакеями буржуазии, были изгнаны за границу.
Чисто философский, казалось бы, спор между ленинцами и веховцами оказался крайне разрушительным для культуры. Отрицая личность, громя элитарную (буржуазную и декадентскую, по их терминологии) культуру, большевики гасили интеллектуальные звезды на небе собственной страны. При этом было извращено само понятие культурной элитарности, «аристократичности» культуры, как говорил Н. А. Бердяев. Элитарность, высшая степень духовности и изощренности культуры, однозначно трактовалась как декадентство и извращение. Аристократичность культуры противопоставлялась народности.
Если отказаться от убогости сугубо классовых оценок, элитарность ни в коей мере не отрицает народности. Она включает в себя народную культуру, обогащая ее высшим гением и зрелым талантом. «Гений выражает судьбу народа», — многократно подчеркивал Н. А. Бердяев.
Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Герцен, Тютчев, Блок элитарны в лучшем смысле этого слова. Они поднимали культуру на максимально высокий уровень, делая свои творения эталонами мировой культуры. Но кто из нас осмелится сказать, что эти писатели и поэты не были народны, что их культура (безусловно, элитарная) не включала в себя всей народной культуры? Я не думаю, что Пушкин и Тургенев, выросшие в дворянской и элитарной среде, знали народную культуру хуже лубочного Демьяна Бедного. Но их элитарность, такт, высокая культура и сознание высочайшей ответственности перед отечеством никогда не позволили бы им заигрывать с народом или опускаться до уровня «матросского яблочка».
В одной из своих интереснейших книг, «Судьба России», Н. А. Бердяев предупреждал: «Нельзя допустить понижения качества творчества во имя количества. Делом творцов культуры должно быть не унизительное приспособление к массовому социальному движению, а облагораживание этого движения, внесение в него аристократического начала качества. Народ выражает свое призвание в мире в своих великих творцах, а не в безликой коллективности».
Само жесткое деление культуры на массовую и элитарную условно. И здесь в оценках нас бросает из крайности в крайность. Было время, крушили элитарную, теперь — громим массовую, не давая себе труда понять их взаимосвязь. В странах с подчеркнуто развитой элитарной культурой и уровень массовой культуры значительно выше, чем там, где интеллектуальная элита была загнана в подполье. Мы справедливо восторгаемся французской песней, французским
