Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6416 ( № 20 2013)
Точки Будды
Точки: Современный рассказ / Семинар А.В. Воронцова. - М.: Спорт и Культура, 2000, 2013. – 126 с. – 300 экз.
Кто пробовал – знает. Рассказ написать труднее, чем повесть, а тем более роман. Роман – река, море, океан. Он с какого-то момента пишется уже сам собой, с разгону. А рассказ – танец, но в кандалах и путах. Кандалы же эти и эти путы – тесный объём, немногочисленность персонажей, нехватка времени, ограниченность пространства, неожиданный сюжет. Роман – продолжительное многоточие. Рассказ – резкая жирная звонкая точка. Роман-то (хоть один, хоть о своей нелёгкой незадавшейся судьбине) всякий всласть напишет, а вот напиши ты мне рассказ[?]
Да, хороший рассказ – это хороший рассказ. И тем больше уважения к людям, занимающимся нынче этим гиблым некоммерческим делом. К точкам на белых листах великой и ужасной нашей литературы.
В сегодняшней кассовой и массовой печатной продукции меня раздражает повышенный нездоровый интерес к бомжам и олигархам. А кто между? Кто те, кто народ? Кто сеет и пашет, куёт и варит сталь? Кто – чем сердце успокоится? А их как бы и нет. Но они, на счастье, есть в сборнике "Точки" выпускников и слушателей семинара Высших литературных курсов мастера А.В. Воронцова при Литинституте им. А.М. Горького.
Несколько слов об этом необычайном (даже в нашем видавшем виды институте) семинаре. Их, собственно, у Воронцова два – двухгодичный семинар прозы ВЛК и годичный – Курсов литературного мастерства. Причём многие выпускники ВЛК продолжают обучение на годичных курсах – повышают, так сказать, квалификацию. Сборник «Точки» имеет ко многому обязывающий подзаголовок «Современный рассказ». Авторов – 17. Они, по собственному выражению, «точки». Точки типографской краски, как сказано в графическом стихотворении Д. Шостака: «А Будда на самом деле читатель». «Кто же писатель?» – задаётся в предисловии вопросом А. Воронцов. Бог? Или тот, кто поставил точку среди пустоты?
Слушатели ВЛК – взрослые люди с высшим образованием, а то и с учёной степенью. Но и – с необоримой страстью к писательству. Они не только владеют литературной техникой, но и обладают немалым жизненным опытом. Есть среди них врачи, геологи, учителя, экономисты, инженеры всех мастей, актёры… И этот профессиональный и жизненный опыт, конечно, отражается в рассказах сборника, а в совокупности даёт панораму современной жизни во всём её разнообразии. Врач из Тувы Зоя Донгак, например, написала очень «медицинский» и очень человечный рассказ. Геолог Гюльнар Мыздрикова тоже пишет о своей работе. И делают они это, что называется, со знанием дела, достоверно и увлекательно.
Каждый из авторов сборника обладает своим стилем и голосом, своими жанровыми пристрастиями. Почти все они ощущают современную жизнь как трагедию – во всей её жёсткости и с почти неизбежным фатальным исходом. Большинство отдаёт предпочтение реализму (во всех его оттенках), но есть и фантастика (Е. Осорина), и антиутопия (А. Спиридонова), и притча (Д. Шостак), и почти анекдот (Л. Комарова). Но и здесь ставятся и решаются проблемы нашего неспокойного времени.
Вот – полярные точки. Нина Кромина. «Скворцы прилетели». Позабытая деревня. Дед и внучка. Мать уехала в город на заработки. И безвестно пропала. А тут весна. Скворцы прилетели. А скворечник не починен. И вот дед, уложив внучку, лезет на им же посаженную в детстве берёзу – чинить, подправлять. Помирать, как говорится, собрался, а рожь сей. И срывается старый. И падает на руины собственного комбайна. И железо в ребро, а душа в небо. И вся жизнь у души на виду. Но – внучка спит, поэтому умирать пока нельзя. И окровавленный дед ползёт в дом. Написано скупо, почти протокольно, без прикрас. Но сильно.
А вот другой полюс. Екатерина Осорина. «Пятилистник сирени». Действие разворачивается когда-то в будущем, где-то в нашей и соседних галактиках. Брат и сестра разговаривают по скайпу. Но и брат, и сестра уже давно мертвы. А разговаривают их как бы клоны, которые существуют, чтобы жила их мать, которая живёт, пока они есть. Вот такая вот логическая ловушка. То есть всё ненастоящее. Но и настоящее, уже подступающее к нам.
Однако если вдуматься, то при таком разнообразии материала все авторы пишут, в общем-то, об одном: о любви и одиночестве, о жизни и смерти, о смысле человеческого существования. И это не чтиво, дающее читателю готовые рецепты и расставляющее безапелляционные оценки. Это – серьёзная, часто суровая проза, занятая подчас мучительным поиском ответов на больные вопросы времени. Та проза, за которой, на мой взгляд, будущее нашей литературы.
Алексей АНТОНОВ
Память, послушай!
Лидия Сычёва. Три власти. - М.: Издательство ИТРК, 2012. – 320 с. – 3000 экз.
Умение слышать людей для писателя сродни умению слышать музыку сфер. Писатель всегда о себе – но как важно сделать не только о себе, как необычайно значимо умение слышать других! Это ведь не только навык, который тренируется упражнением, это – тёплая вовлечённость, искреннее желание прикоснуться к жизни другого, которое для незащищённого, не закованного в хладную броню наблюдателя может обернуться и со-чувствием, и разделённой болью, и горьким сознанием собственного несовершенства. Поэтому слышать других трудно. Слышать – значит, не закрываться. И нередко это значит – обжечься.
Лидия Сычёва – из тех немногих, кто не боится слушать пристрастно, отлично понимая, что она не над жизнью, а внутри неё. Она, со-участница, делит участь своих героев, примеряет её на себя не то чтобы бесстрашно, но с такой беспощадной честностью, что им невозможно не сострадать. Всем. Впрочем, подлецов у Сычёвой нет. Точнее – они лишены индивидуальности. Если человек настолько исказил свой духовный облик стяжательством, мучительством других людей, что это стало содержанием его жизни, то его индивидуальность не интересует писательницу. Человек без совести, без тревожной, недремлющей памяти – наверное, он в конце концов может стать властелином мира[?] Но зачем он? Здесь про таких не поют.
Провинциальные учителя из разграбленной, разорённой школы, где спешат урвать кусок распоясавшиеся начальнички. Грузчики, беседующие на берегу Волги о своей надорванной жизни. Старики-крестьяне, которым огромное, развратно-богатое государство зажимает, не выплачивает крохотную пенсию по инвалидности. Проводница пассажирского поезда, которая нашла своё маленькое предназначение и легко, достойно, играючи выполняла его – пока не рухнула великая страна, похоронив, среди многих, и её жизнь. Сычёвой и сейчас ещё больно от развала СССР – всё потому, что смотрит она не на тех, кто, порвав связи, устремился искать себя в новом мире. В её поле зрения – те, кто приспосабливается с трудом, не может порвать. И не из-за ограниченности своей, а потому, что – как это можно? Ведь не по-человечески. Ведь трещина прямо по сердцу. Отказаться от прошлого – от себя отказаться. И, узнав впервые за много лет, что возникла у начальства надобность в ней, не купится на лесть, не куражиться и выгадывать будет бедная учительница, а подумает о себе – но и о школе тоже. Власть денег, власть страха – сильны они и сгибают очень многих, но подминают под себя – нет, не всех.
Сычёва не приноравливается "понять маленького человека" – она счастливо не имеет в душе этой дистанции, оттого нет в её прозе даже тени высокомерия. Она слушает людей – на рынках и в концертных залах, в деревнях и на московских площадях, в гостиницах и странноприимных домах, на кладбищах и – пожалуй, особенно часто – в поездах. Дорога – повод для разговора, сколь глубокого, столь и необязательного. Назавтра дорога окончится расставанием, но попутчик унесёт в памяти искру чужой жизни. Власть любви и власть памяти – может, оттого, что так близки они, так взаимосвязаны и не мыслимы друг без друга, писательница не разделила их. Так или иначе, у нас есть ещё что-то, что не покупается. Значит, всё-таки есть надежда на «разделение властей». На разумную, не со звериным беспамятством схожую жизнь.
Однако надежд у Сычёвой немного. В рассказе «Секрет власти» двум учительницам не удаётся собрать коллег для свободного задушевного разговора – в то время как директриса способна застращать подчинённых и принудить таскать под дождём транспарант правящей партии. В рассказе «На Белорусской площади» мирное побуждение демонстрантов искать правду заканчивается мрачной сценой побоища. На кого уповать? На просветителей с Запада? Едва ли. «Им, наверное, было приятно ощущать себя богатыми и умными в сравнении с нами – бедными и больными. Разве они пришли сюда выкорчёвывать наших чертей? Нет, они пришли их потеснить, чтобы застолбить и для себя кусочек оккупационных земель». Церковь? Но она учит смирению, а всегда ли хорошо смирение?
