Газета День Литературы - Газета День Литературы # 181 (2011 9)
Да, это роман о Есенине. Но это роман и о самом Георгии Николаеве, никогда и нигде не скрывавшем своих взглядов. В тексте, как в проявителе, сквозь все события, сквозь всю вселенную мыслей, грубо и зримо прорисовывается трагическая фигура самого автора.
Когда вы дочитаете эту книгу, вы обретёте друга.
Марина СТРУКОВА «МЕЖДУ НЕБОМ И МНОЙ...»
Стихи, которые народ ценит и запоминает, всегда о любви: к Родине, Богу, человеку. Владимир Шемшученко распахнул врата своей поэзии для простых людей и обыденных ситуаций. Но, как всякий талантливый творец, рассмотрел в образах обыденных приметы вечности, Божью искру и суть русской истории. Ранний опыт главного лирического героя суров и, кажется, автобиографичен. Впрочем, автор должен уметь смотреть на мир глазами выдуманных персонажей: "Любил я блатные словечки И драки квартал на квартал. И жизнь не плясала от печки, А волчий являла оскал". Водка, драка, осознание одиночества среди дикого размаха евразийских просторов – пульс реальной жизни: "Юность в отчем краю бесшабашной была – наше вам… из карлаговских мест. Я из дома ушёл, закусив удила, А очнулся – трелёвка окрест. Я погнал своё время, пустил его вскачь – Эка невидаль – лесоповал! – Ел подёнщины хлеб, пил вино неудач, Протрезвившись, ещё наливал".
В упоминаниях о лагерях, татуировках, отсидевших родных и друзьях невольно замечаем интонации шансона. Поэт утверждает, что не любит блатных песен, однако стихи говорят обратное, может, просто признаваться в симпатии к шансону – дурной тон? Но в народе такие песни популярны. Тем более, что у поэта это лишь поверхностный слой рискованного опыта, скрывающий глубину философских смыслов.
Прослеживая путь лирического героя далее, узнаём, что вырос он в Азии, но всегда чувствовал себя чужим на Востоке. Время раскола СССР отразилось на его судьбе, вынудив уехать в Россию. В стихах, где упоминается Восток, нет ностальгии, скорее тревога, страх – с Востоком к русскому миру подступают и проблемы: "Южный ветер хохочет в трубе водосточной, По разбойничьи свищет и рвёт провода… Всё назойливей запахи кухни восточной, Но немногие знают – так пахнет беда". "А нечисть ползла и ползла, Душа цепенела от страха… И вот – ни двора, ни кола, И русские верят в Аллаха". Но есть и "старый казах, который не выдал толпе иноверца". И констатация исторического возмездия: "Смейтесь, братья мои! Нам ли нынче стонать и сутулиться! Смейтесь, сёстры мои! Вы затмили достойнейших жён! Посмотрите в окно… Кто метёт и скребёт наши улицы? Это дети оравших в безумии: "Русские, вон!".
Изображение коллизий повседневности, её конфликтных узлов, разрубаемых авторской строкой, придаёт творениям Владимира Шемшученко подлинную мудрость: "О высший смысл земного бытия – В величии своём неповторимый И в низости своей необозримый, В сравнении с тобой что значу я?". Столь возвышенное и вдумчивое отношение к жизни часто обрекает на скитание и непонятость окружающими, оглушёнными материализмом: "Одиночество – оно страшнее плена, Ведь не каждому дано писать навзрыд. Не горит в печи намокшее полено – Одинокое полено не горит".
Порой поэт обречён на пожизненное заключение в виртуальной одиночке. Но лирический герой Владимира Шемшученко после испытаний находит любовь: "Ничего я тебе не скажу. Я тобой безнадёжно болею, Я желаю тебя и жалею И дыханье твоё сторожу… Чиркну спичкой – и станет светло, И в оконном стекле отраженье Передразнит любое движенье, И рука превратится в крыло". Семья – становится приютом души, где находит отдохновение и силы для самоутверждения в мятущемся мире: "Вокруг Гоморра и Содом. Сегодня это многим нравится. А у меня жена и дом. Жена, как в юности, красавица". Многие стихи посвящены детям и женщине его судьбы. Мир семьи вдохновляет и даёт надежду. Лира поэта замечает красоту в повседневном течении жизни с её очарованиями, разочарованиями, встречами, разлуками и воспоминаниями.
Отдельно стоит упомянуть о том, что и о домашнем зверье – собаках и кошках, Владимир Шемшученко пишет с есенинской теплотой и сочувствием. Кавказская овчарка, на которой остались шрамы войны; котёнок, подобранный сынишкой; бродячий пёс: "Пёс отскочил от протянутой мною руки – Били, конечно, когда доверялся прохожим… Воет метель, беспощадно диктует стихи, И наплевать ей, что псы и поэты похожи". "Жаль, что век твой недолог, – Совсем уже морда седая. Я прошу тебя, псина, От смерти беги со всех ног. Ну а если уйдёшь, Ты достойна собачьего рая – У меня на руках абрикосовый дремлет щенок".
Но уют сиюминутных домашних впечатлений никогда не заслоняет великий и опасный путь страны. Традиционное для русской поэзии осознание связи поколений серьёзно осмыслено в стихах Владимира Шемшученко. У поэта – собственная судьба, но в ней – отзвуки судеб деда, отца, всего русского племени. Эти нити вплетены в полотно истории, в бескрайний гобелен с трагическими сюжетами былого: "Донос. ОГПУ. Расцвет ГУЛАГа. Руби руду! Баланду съешь потом... Мой дед с кайлом в обнимку – доходяга. А я родился... в пятьдесят шестом. Война. Концлагерь. На краю оврага Эсэсовец орудует хлыстом... Отец с кайлом в обнимку – доходяга. А я родился... в пятьдесят шестом".
Раздумья о судьбах России не могут оставлять человека в стороне от знаковых для неё событий, ответственности за происходящее. Даже если ты – не представитель властной элиты, а винтик, на её взгляд. Нравственные традиции русской классики, включающие в себя разграничение света и тьмы, добра и зла, вдохновляют авторскую волю к битве за свои идеалы, которые одновременно являются и идеалами народными. Любовь рождает ответственность за любимое. Поэзия такого типа помогает в сближении с религией, конечно, при условии, что читателю она изначально близка: "Бегут высоковольтные столбы, За поездом, кочующим по свету. Восходит сердце к Новому Завету, А разум ждёт возмездия судьбы".
Тема русских городов с их индивидуальной мистической аурой и исторической судьбой занимает заметное место в творчестве Владимира Шемшученко. Кажется, сердцем он выбрал северную столицу. Конечно, обращения к Москве и Петербургу, их описания не лишены печальных примет времени. Но всё же в стихах о Петербурге чувствуется больше романтизма: "Я завидую тем, кто родился у моря. У людей в Петербурге особая стать. Я стою на мосту в одиночном дозоре И учусь по слогам этот город читать. Свирепеет зюйд-вест, и вода прибывает, Застонали деревья в окрестных лесах… Я представить не мог, что такое бывает: Город в море выходит на всех парусах!" Но бывает, проскальзывает и горькая ирония в стихах о Петербурге: "Приветствую тебя, моя столица, Шуршаньем деревянного рубля. Сегодня ты на диво хороша. Большому кораблю – большая свалка". В строчках же о Москве больше отстранённости, поэт держит дистанцию: "Подкрался унылый трамвай, Загаженный свежей рекламой. Ещё не дописанный драмой Разит из метро наяву, И чтобы в сердцах не назвать Столицу купринскою "Ямой", Я сразу спасительно вспомнил, Что в Санкт-Петербурге живу". Больше живого сочувствия в стихах, обращённых к северной Пальмире: "Дождь на Неву опустился с утра. Пушка ударила в небо. Дремлет страна, а в кармане – дыра, Значит, не будет хлеба. Не удалось ничего накопить Выходцам из барака... Смирно "Аврора" сидит на цепи, Словно больная собака".
А вот о Москве говорится словно из чувства долга, но без ощущения душевной близости. Она, потерявшая былую святость матери городов русских, пронизанная враждебными энергиями, чужда простому человеку. Поэт согласен даже на её сожжение, веря, что на пепелище восстанет новый град: "Гуляй, Вавилон! Разбазаривай грады и веси! Гони русский дух и поэта гони аки пса, Но помни о том, что бесстрастно грехи твои взвесит Всесильный Творец, и падут на тебя небеса. ...О, как ты был прав, поджигатель Москвы неизвестный. Вернись сквозь века и сверши, что тебе суждено. А люди придут, осеняясь знамением крестным, И стены поднимут, и в пепел уронят зерно".
Москва столь осквернена, что её нужно развеять пеплом и создать с нуля. А Петербург сохранил живую душу.
У Владимира Шемшученко много размышлений о назначении поэзии и роли поэта в эпоху разочарований и эгоизма. Творческая личность у Шемшученко – натура сильная, взыскующая идеального мира, страдающая от несовершенства мира реального. Страстные, резкие обличения бросает он современникам, обвиняя их, призывая к духовному возвышению. Но и себя не щадит. Обречённость талантливого человека, призванность его служить высшим истинам – беспощадна: "Была бы на то моя воля – Ни строчки бы не написал!" Он прямолинеен и чеканит строки как лозунги: "Всяк за своё ответит. Каждому – свой черёд. Слово, если не светит, – Запечатает рот… Пуля – она не дура, А провиденья рука. Да здравствует диктатура Русского языка!". Позиция поэта-обличителя идёт от пушкинского "Пророка", от пушкинских укоров власти и толпе.
