Петр Мультатули - Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II
Другой представитель ВПК, председатель его Саратовского областного отделения Ф. Ф. Шмидт, пользуясь своим общественным положением, летом 1916 г. искусственно завышал в Саратове цены на муку. В результате проведённой правительственной проверки в отношении Ф. Ф. Шмидта началось судебное разбирательство{187}.
Задетые правительством за экономические интересы, ВПК становились активными сторонниками введения ответственного министерства. Летом 1916 г. оппозиция пыталась воздействовать на правительство с помощью Ставки. Когда Гучков понял, что правительство будет пресекать любые его попытки использовать ВПК в открытой агитации, он перешёл к другой тактике, организовав через те же ВПК кампанию по обвинению правительства в неспособности снабдить армию снарядами.
18 августа А. И. Гучков написал «секретное» письмо начальнику штаба Ставки генералу М. В. Алексееву. При этом Гучков сделал всё, чтобы это письмо было предано огласке и чтобы с ним было ознакомлено наибольшее число заинтересованных людей. Письмо это, по признанию А. И. Гучкова, им «было использовано как агитационное средство против строя»{188}.
В своём письме генералу М. В. Алексееву А. И. Гучков сообщал «голые факты», что Б. В. Штюрмер запретил премировать заводы, выпускающие тяжёлые снаряды сверх нормы. При этом Гучков, ссылаясь на генерала А. А. Маниковского, сообщал, что «вряд ли удастся при новых условиях добиться увеличения выпуска тяжёлых снарядов»{189}.
Гучков напрямую обвинил Б. В. Штюрмера, военного министра Д. С. Шуваева и министра торговли князя В. Н. Шаховского в работе на Берлин{190}.
Несостоятельность изложенных в письме А. И. Гучкова фактов была убедительно раскрыта в докладах Б. В. Штюрмера Государю{191}.
Б. В. Штюрмер объяснял причину появления письма Гучкова неудачей «руководителей противоправительственного движения сломить проводимую Правительством систему». Эта неудача, по словам Б. В. Штюрмера, заставила оппозицию действовать «путём инсинуаций о том, что оно парализует деятельность военных властей в деле борьбы с внешним врагом». Эта «клевета нашла выражение в письмах Гучкова на имя начальника штаба Верховного Главнокомандующего»{192}.
Б. В. Штюрмер разоблачал слова Гучкова о «вредительском» отказе правительства от премий заводам за выпуск снарядов. Штюрмер писал, что вопрос о премиях был рассмотрен на Особом совещании, которое «признало эти премирования нецелесообразными». Особое совещание исходило при этом из того, что «премировка справедлива, если завод, взявшийся поставить в июне месяце 1000 снарядов и исправно их изготовивший, в июле месяце выработает не только прежнюю 1000, но 1200 снарядов. Лишние 200 снарядов подлежат премировке. Если же завод, взявшийся в июне поставлять 1000 снарядов, изготовил всего 200, то есть не исполнил контракта, а в июле выработал 210 снарядов, то эти последние не подлежат премировке»{193}.
Понятно, что в первую очередь это письмо было предназначено не генералу М. В. Алексееву. Письмо было рассчитано на то, что Алексеев распространит среди военных следующую информацию: защитниками интересов армии и Родины является не «предательское» правительство, а Гучков и Родзянко.
Отставка одного из лидеров «Группы Кривошеина» С. Д. Сазонова с поста министра иностранных дел и назначение сначала на эту должность, а потом и главы правительства Б. В. Штюрмера в значительной степени ломало планы Прогрессивного блока. Летом 1916 г. Б. В. Штюрмер представил Императору Николаю II письменный доклад, в котором определил, что целью Прогрессивного блока является внесение в Думу большого числа заранее невыполнимых законопроектов, «несоображённых ни с историей, ни с практикой, ни с духом русского законодательства». Отказ правительства утверждать подобные законопроекты будет использован Прогрессивным блоком в качестве доказательства, что Дума «не в состоянии ничего практически осуществить, ибо Правительство, опасаясь всяческих преобразований, ведёт постоянную и упорную борьбу с прогрессивными течениями общественной мысли»{194}.
Б. В. Штюрмер сообщал Государю, что Дума в лице её «прогрессивного» большинства отказывалось работать с Советом министров и требовала создания «кабинета из лиц, облечённых её доверием и перед нею ответственных». Дума, по убеждению Штюрмера, «прямо обратилась к штурму власти»{195}.
В июле 1916 г. Император Николай II потребовал ускорить роспуск Думы на каникулы. На докладе Штюрмера Государь повелел распустить Думу не позднее середины июля 1916 г.{196}.
Пока Дума бездействовала в перерывах между сессиями, правительство попыталось провести ряд действий, направленных на ослабление позиций А. И. Гучкова в военно-промышленных комитетах. «Правительством, — докладывал Б. В. Штюрмер, — был принят ряд мер, направленных к ограничению деятельности учреждений, созданных Особыми совещаниями по обороне государства, когда деятельность этих учреждений выходила за рамки закона и учреждения эти являлись ареной для политической агитации. […] В дальнейшем положен предел политической агитации Военно-промышленных комитетов, ограничены случаи созвания всякого рода съездов и приняты другие меры предупредительного характера»{197}.
Заговор Гучкова
Ситуация в стране и на фронте весной — летом 1916 г. окончательно привели А. И. Гучкова к мысли о дворцовом перевороте.
В конце сентября — начале октября 1916 г. на квартире кадета М. М. Фёдорова состоялось несколько встреч А. И. Гучкова со своими единомышленниками, среди которых были М. В. Родзянко, Н. В. Некрасов, С. И. Шидловский, А. И. Шингарёв, М. И. Терещенко{198}.
Вскоре к ним примкнул князь Д. Л. Вяземский. Князь Д. Л. Вяземский был доверенным лицом Великого Князя Николая Николаевича. По словам А. И. Гучкова, именно на Д. Л. Вяземского должна была быть возложена задача по привлечению войск для осуществления переворота.
По словам Гучкова, у его группы «план очень быстро сложился»{199}. План этот заключался в захвате царского поезда во время одной из поездок Государя из Петрограда в Ставку или обратно. Для этого «были изучены маршруты» следования поезда. Арестовав Государя, предполагалось тут же принудить его к отречению от престола в пользу Цесаревича Алексея при регентстве Великого Князя Михаила Александровича. Одновременно с этим в стране вводился конституционный строй{200}.
По словам Гучкова, рассматривался вариант с убийством Государя, но он якобы были отвергнут{201}.
Согласно Гучкову, выработанный план был «хирургической операцией в смысле революционного акта воздействия на Государя, в смысле отречения». Гучков и его единомышленники «крепко верили, что удастся вынудить у Государя отречение с назначением Наследника в качестве преемника. Должны были быть заготовлены соответствующие манифесты, предполагалось все это выполнить в ночное время, наиболее удобное, и предполагалось, что утром вся Россия и армия узнают о двух актах, исходящих от самой верховной власти, — отречении и назначении Наследника»{202}.
Обратим внимание на свидетельство А. И. Гучкова и про «заготовленные» манифесты, и про «ночное время» отречения, и про то, что Россию собирались поставить перед фактом смены царя. Всё это будет с точностью выполнено 1–2 марта 1917 г.
Таким образом, замысел заговора Гучкова представлял собой быстрый дворцовый переворот, закамуфлированный под легитимную передачу власти от Императора Николая II к Цесаревичу Алексею при регентстве Великого Князя Михаила Александровича, который, в свою очередь, полностью бы зависел от регентского совета, в котором главную роль должен был играть Гучков.
Но почему Гучков был так уверен, что им удастся вырвать у Императора Николая II отречение?
Здесь примечательно то, что Гучков несколько раз употребляет слово «цареубийство», всякий раз, правда, подчёркивая, что на это заговорщики никогда бы не пошли. Тем не менее Гучков ясно даёт понять, что именно убийство было бы оптимальным вариантом. «Если б цареубийство…» — мечтательно произносит он. Закономерно встаёт вопрос: если убийство Императора было оптимальным решением вопроса, то почему Гучков не мог пойти на него?
П. Н. Милюков в своих воспоминаниях прямо указывал, что А. И. Гучков «не исключал и самых крайних форм устранения царя, если бы переворот совершился в форме, напоминавшей ему XVIII столетие русской истории, — в форме убийства. Но если бы переворот совершился в форме, которую он лично предпочитал, — в форме военного пронунциаменто, то он желал бы удаления царя в форме наиболее „мягкой“ — отречения от престола»{203}.
