Таллиннский переход - Игорь Львович Бунич
Капитан 2-го ранга Сухоруков, внешне совершенно спокойный, отдавал четкие команды на руль. Он хорошо понимал, что пролив необходимо проскочить до скорого июльского рассвета. Если авиация противника утром застанет корабли в проливе, все будут уничтожены. Однако вскоре машину пришлось остановить, чтобы не сломать винты о грунт. Латвийский ледокол «Лачплесис» повел «Киров» на буксире. Руль и винты крейсера продолжали скрежетать по дну. Казалось бы, гидрографы и штурманы, готовясь к прорыву, с наибольшей точностью рассчитали курсы «Кирова», казалось бы, уже невозможно было точнее управлять кораблем, чем это делал капитан 2-го ранга Сухоруков, однако в 00:30 30 июня «Киров» всем корпусом тяжело сел на мель.
Находящийся на «Кирове» адмирал Дрозд позднее вспоминал, что все на мостике в этот момент «съёжились». Ледокол «Лачплесис», разворачивая крейсер из стороны в сторону, пытался снять его с мели. Ничего не получилось — «Киров» прочно сидел на грунте. Напрягая всю мощь своих машин, ледокол попытался снять «Киров» с банки рывками. Один за другим рвались восьмидюймовые буксирные концы, заводили новые в отчаянной решимости: все понимали, что с ними будет, если «Киров» придется бросить в проливе. На крейсере началась перегрузка всего, что еще не успели выгрузить, с носа на корму. Для облегчения носа на корму был переведен и весь экипаж. Наконец, как записано в официальном отчете, «начали сочетать перемещение краснофлотцев вдоль корабля с сильными рывками ледокола», то есть в отчаянии прибегли к способу незапамятных времен парусного флота. К 02:00 крейсер удалось содрать с банки.
Близился рассвет, но значительная часть пролива была еще впереди. За восемь с половиной часов следования проливом «Киров» еще пять раз садился на мель и все начиналось с начала. Еще восемь буксирных концов было разорвано, скидывали на подошедшие эсминцы все, что можно: боезапас, остатки продовольствия, воды и топлива, всех лишних людей. Давно рассвело, но немецкая авиация не появлялась. Возможно, немцы считали, что «Киров» застрянет в проливе, а, возможно, просто проглядели прорыв в запале наступления, Что им был этот крейсер, которому все равно дальше Ленинграда отступать было некуда, а взять Ленинград немцы надеялись в середине сентября. Немцы сами не ахти как умели воевать на море и над морем, и наша Балтийская трагедия произошла вовсе не от какого-то их умения, а от нашей собственной полной военно-морской безграмотности. Да уж и надоело повторять, что и флота у немцев на Балтике не было...
30 июня в 10 часов 30 минут ледокол «Лачплесис», наконец, вытащил «Киров» на большую воду. Выйдя из пролива Хари-Курк между островами Харилайд и Вирмси и повернув строго на север, корабли построились в боевой порядок: «Киров» в центре, охраняемый по бортам эсминцами, впереди — тральщики и морские охотники. Замыкала ордер подводная лодка «М-81». Она-то и подорвалась на мине, мгновенно исчезнув в пучине. На кораблях сочли это чудом, поскольку о минах кратности на флоте мало кто слышал, а, скорее, не слышал никто, хотя считается, что эти мины изобрели в СССР.
Отбив по дороге довольно неуверенный налет трех «юнкерсов», «Киров» к вечеру 1 июля пришел на таллиннский рейд. Корабль нуждался чуть ли не в капитальном ремонте. Корпус тёк, как говорится, по всем швам. Донки были забиты песком. Рули сломаны, винты деформированы, кронштейны оборваны, боковые кили смяты и сплющены, днище гофрировано в нескольких местах, обшивка подводной части корпуса смята. Нужен был док, но в Таллинне его не было, а док в Кронштадте был занят «Максимом Горьким». Слегка залатали своими силами. Кое-что подклепали, кое-что подцементировали, кое-что перебрали и выправили. Правда, скорость хода упала до 24 узлов, но уже никто не думал о бое на полных ходах с крейсерами из завесы Гранд-флита, а для конкретных условий корабль вполне сохранил боеспособность. И «Киров» включился в оборону города, став костяком этой обороны, ее символом, ее надеждой. Тем больше желания было у наседавшего противника уничтожить этот корабль...
Высокие столбы воды поднялись с правого борта «Кирова», на этот раз гораздо ближе, всего метрах в пятнадцати от борта. Капитан 2-го ранга Сухоруков, отработав телеграфом «полный назад», дал команду на руль. Стоявший на правом крыле мостика старпом крейсера, капитан 3-го ранга Дёгтев, пролаял в мегафон команду на буксир. Взметнув по корме бурун, завибрировав и застонав от резкой перемены режима работы машины, подталкиваемый буксиром, «Киров» стремительно пошел кормой вперед. Столбы воды от следующего немецкого залпа поднялись метрах в тридцати по носу корабля. Сухоруков перекинул телеграфы на «стоп», затем на «самый малый вперед». Буксир, предугадав маневр Сухорукова, ринулся к левой скуле крейсера, упершись в нее носовым кранцем, сдерживая циркуляцию огромного корабля от положенного влево руля. Развернувшись почти на месте, «Киров» встал почти перпендикулярно своему прежнему курсу. Столбы воды поднялись и стали медленно оседать с обоих бортов крейсера. Осколки застучали по бортам и надстройкам. Корабль рвануло: обе носовые башни главного калибра полыхнули огнем, пытаясь подавить бьющую с закрытой позиции тяжелую батарею противника.
Отходя малым ходом от берега, капитан 2-го ранга Сухоруков с тревогой поглядывал на небо: уже совсем рассвело, с минуту на минуту можно было ждать воздушного налета. Низкая облачность и моросящий предосенний дождь внушали лишь слабую надежду, что налёт не состоится. Приказав задымить рейд, Сухоруков, отойдя задним ходом почти до самой линии боновых заграждений, развернул корабль вправо. Залпом грохнули все девять орудий главного калибра. Грохот непрерывной канонады разрывал уши и голову. Все ревело, звенело, вибрировало. Столбы черно-бурого дыма поднимались над городом и гаванью, стелясь над лесом мачт, смешиваясь с дымом и паром от бесчисленных дымовых труб боевых кораблей, транспортов и буксиров. Часы в боевой рубке крейсера показывали 04:30.
24 августа 1941, 04:30
Гром канонады сорвал с койки в каюте №111 на транспорте «Вирония» корреспондента Вишневского, прославившегося еще до войны своими ультрапатриотическими пьесами, сценариями и статьями. Его знаменитая пьеса «Незабываемый 1919-й» стала одним из тех краеугольных камней, на которых, как на фундаменте, окреп и вырос уродливый, средневековой культ Сталина. Будучи в Испании, Вишневский посылал в Москву победные реляции, так что и много лет спустя те, кто читали его корреспонденцию в «Правде», не могли толком сказать, чем же все-таки закончилась гражданская война в Испании. Он был крупной фигурой в Главном политуправлении флота, мог без доклада входить к самому начальнику ГлавПУРа Рогову — знаменитому Ивану Грозному, как его прозвали на флотах, был запросто с самим наркомом и вдохновенно нёс, как позже напишут его биографы, «пламенное большевистское слово
