Крэйг Браун - Теория шести рукопожатий
– Любая музыка для меня откровенно мучительна, – отвечает Во.
Единственный предмет, по которому они более-менее приходят к согласию, это похоронные обычаи Соединенных Штатов. Стравинский впечатлен знаниями Во. Во утверждает, что он «все устроил, чтобы его погребли в море», хотя впоследствии оказывается, что это просто его очередная маленькая дразнилка.
ИГОРЬ СТРАВИНСКИЙ ужасно недоволен УОЛТОМ ДИСНЕЕМ
«Бербэнк-Студиос», Лос-Анджелес
Декабрь 1939 года
Игорь Стравинский сам по себе не самый легкий человек, но Уолт Дисней этого не знает, когда композитор приезжает к нему на студию.
Дисней на пике своего успеха. Микки-Маус и Дональд Дак – самые долгоиграющие и прибыльные звезды Голливуда за всю его историю, а недавний мультфильм Диснея «Белоснежка и семь гномов» принесет 8 миллионов. Он только что построил себе роскошную студию в Бербэнке размером с небольшой городок со своими улицами, электрической сетью и телефонной станцией.
Встретившись на званом ужине с Леопольдом Стоковским, дирижером Филадельфийского оркестра, Дисней говорит ему о своей идее: снять двадцатиминутную версию «Ученика чародея» Поля Дюка в главной роли с Микки-Маусом. Мысль оживить при помощи мультипликации великие музыкальные произведения Стоковский встречает с огромным воодушевлением. Он предлагает Диснею изобразить в цвете и другие сочинения: например, токкату и фугу ре минор Баха. Дисней видит ее оранжевой.
– О нет, я вижу ее фиолетовой, – возражает Стоковский.
Скромная задумка Диснея раздувается в полнометражный фильм, утопающий в классической музыке. Оба не на шутку распаляются; ни одна идея не кажется им слишком сумасбродной. Стоковский предлагает экранизировать прелюдию Дебюсси «Звуки и ароматы реют в вечернем воздухе», объясняя, что он всегда мечтал ощутить аромат духов в кинотеатре. Дисней впадает в раж.
– А это мысль! – говорит он. – Можно сделать так, чтобы духам специально дали такое название… чтобы выпустили такие духи – и это все можно раздуть в газетах! Суперидея!
Дисней представляет себе ряд кадров, изображающих зарождение мира с вулканами и динозаврами. Но какую взять музыку? Референтам не приходит в голову ничего, кроме «Сотворения мира» Гайдна, но Диснею кажется, что в нем недостаточно темперамента. Но тут Стоковский обращает его внимание на «Весну священную» Игоря Стравинского[34]. Дисней прислушивается к нему и тут же хватается за идею. Он предлагает Стравинскому 5 тысяч долларов за права, хотя Стравинскому эта сумма запоминается как 10 тысяч. По его словам, Дисней намекает ему, что если Стравинский не даст разрешения использовать музыку, Дисней все равно это сделает: дореволюционное авторское право у русских уже не действует.
Стравинский принимает предложение; Дисней на всех парах летит вперед. Вскоре уже сотрудники «Бербэнк-Студиос» работают в окружении клеток с животными, включая игуан и детенышей аллигаторов, и опытные художники-мультипликаторы внимательно рассматривают, как они двигаются. Дисней пышет энтузиазмом: «Все должно выглядеть так, будто студия отправила экспедицию на Землю шесть миллионов лет назад». Он настолько взбудоражен, что начинает высказывать спонтанные ассоциации, которые рождаются у него от музыки: «На том последнем БАМБАРАХ я так и вижу вулкан – но он все-таки на суше. Я чувствую, что это УМБАМБАРАХ! на суше, но все равно можно для начала попробовать воду и водяные смерчи». Слушая музыку, он так возбуждается, что выпаливает:
– Стравинский скажет: «О господи, я и не знал, что написал такое!»
Как выясняется, примерно так и сказал Стравинский на самом деле. В декабре 1939 года он приезжает в «Бербэнк-Студиос» на частный просмотр «Фантазии». Лента оставляет у него самые ужасные воспоминания. «Помню, кто-то предлагает мне ноты, я говорю, что у меня есть свои, а мне говорят: «Так все же поменяли». Так и оказалось. Инструментовку улучшили разными трюками, например, в «Выплясывании земли» духовые играли глиссандо на октаву выше. Порядок частей тоже перепутали, самые сложные выкинули, хотя это никак не спасло музыкального исполнения, которое было омерзительно».
По воспоминанию Стравинского, Дисней пытается успокоить его и говорит: «Подумайте, сколько людей теперь смогут услышать вашу музыку». На что Стравинский отвечает: «Сколько людей потребляют музыку… меня не интересует. Масса ничего не добавляет искусству».
Но Дисней вспоминает их встречу совсем по-другому. Стравинский, по его утверждению, уже приезжал на студию до того, видел первоначальные наброски «Весны священной» для «Фантазии», и заявил, что весьма взволнован. Позже, увидев готовый результат, Стравинский вышел из просмотрового зала «заметно тронутый». Дисней вспоминает слова композитора, что когда он писал эту музыку, всегда представлял себе доисторическую жизнь. Но Стравинский не согласен. «То, что я мог выразить одобрение подобному отношению к моей музыке, представляется мне весьма маловероятным – хотя, конечно, надеюсь, что мне удалось остаться в рамках вежливости».
Так или иначе, он гораздо менее вежлив двадцать лет спустя, когда они с Диснеем сталкиваются на страницах «Нью-Йорк Таймс». Ему не нравится то, что сделали с его музыкой, пишет он, и к тому же «я ничего не скажу о визуальном сопровождении, поскольку не желаю критиковать столь очевидное слабоумие».
Чьей памяти доверять? Есть соблазн предпочесть высокопробное низкопробному, интеллектуальное популистскому; однако самообман свойственен всем, и высоким, и низким. Многие творцы, бравшие деньги у Голливуда, решали, что могут себя обелить, если отрекутся от того, что получилось. Распространенный миф о голливудском продюсере – обывателе дает им удобную возможность снять с себя ответственность.
По большому счету, факты свидетельствуют в пользу Диснея. Менее чем через год после их предполагаемой размолвки Стравинский охотно продает Диснею еще два сочинения: во-первых, балет по народной сказке «Байка про лису, петуха, кота да барана» и, во-вторых, «Жар-птицу»[35].
Его нимб творца отличается каким-то гуттаперчевым качеством: он сочиняет охотничью музыку для «Джен Эйр» Орсона Уэллса, но переговоры по контракту срываются, и он использует ее же в исполнение заказа Бостонского симфонического оркестра и переделывает в оду памяти жены Сергея Кусевицкого. В другой раз он берет какое-то незначительное сочинение, которое взялся написать для фильма о нацистской оккупации Норвегии «Коммандос атакуют на рассвете», прямо из коллекции норвежских народных песен, на которую его жена случайно наткнулась в лос-анджелесском букинистическом магазине. Когда сделка срывается, он переделывает его для Бостонского симфонического оркестра, торжественно переименовывая в «Четыре норвежских настроения».
УОЛТ ДИСНЕЙ противится ПАМЕЛЕ ТРЭВЕРС
Китайский театр Граумана, Лос-Анджелес
27 августа 1964 года
Среди ослепительных улыбок Уолт Дисней и его последний соавтор Памела Трэверс вместе с Джули Эндрюс позируют фотографам на мировой премьере «Мэри Поппинс». Это кино, как он говорит журналистам, он мечтал снять еще с 1944 года, когда впервые услышал, как его жена и дети смеются над какой-то книгой, и спросил у них, что это такое. Шестидесятипятилетняя Памела Трэверс, со своей стороны, кажется не менее взволнованной.
– Великолепный фильм, актеры подобраны прекрасно! – восторгается она.
Премьера проходит с большим размахом. По голливудскому бульвару катится миниатюрный поезд с Микки-Маусом, Белоснежкой и семью гномами, Питером Пэн, Кроликом Питером, Тремя Поросятами, Серым Волком, Плуто, скунсом и четырьмя танцующими пингвинами. В кинотеатре служащие Диснейленда одеты под английских полисменов; на вечеринке после показа улыбчивые трубочисты отплясывают под музыку оркестра «перламутровых королей и королев»[36].
На следующий день Трэверс на седьмом небе от счастья и шлет свои поздравления «Дорогому Уолту». Фильм, говорит она, «великолепное зрелище… в духе настоящей Мэри Поппинс». Ответ Диснея несколько сдержанней. Он рад такому ее отзыву, говорит он, и признателен, что она выкроила время, но очень жаль, что «суматоха до, во время и после премьеры» помешала им видеть друг друга чаще.
Трэверс в ответ благодарит Диснея за то, что он поблагодарил ее за то, что она поблагодарила его. Фильм, говорит она, «великолепен, весел, великодушен и удивительно красив» – пусть даже для нее настоящая Мэри Поппинс навсегда останется на страницах книг. На своем экземпляре письма она добавляет приписку, что в нем «многое сказано между строк». В том же месяце она жалуется своему лондонскому издателю, называя фильм «просто тоска». Фактически те улыбки на премьере – единственные, которыми когда-либо обмениваются Трэверс и Дисней. Памела Трэверс – давняя поклонница Гурджиева, Кришнамурти, Йейтса и Блейка. Для нее книги о Мэри Поппинс всегда были не просто детской сказкой, а глубоко личными размышлениями на тему винегрета из философии, мистики, теософии, дзен-буддизма, двойственности и единства всего сущего. В последний год своей жизни она откроет интервьюеру, что Мэри Поппинс связана с Богородицей. Дисней же придерживался куда более прямолинейной концепции летающей на зонтике няни.
