Газета Завтра Газета - Газета Завтра 458 (36 2002)
Белосельцев воспрял духом. В ликовании подхватывал громогласные лозунги, несущиеся из монолитных рядов, в которых, прикрывая глаза темными очками, умышленно подвязав щеки бинтами, дабы остаться неузнанными, шагали чекисты.
— Враг будет разбит, Победа будет за нами!— кричал Белосельцев, подымая стиснутый кулак.
— Ни шагу назад, позади Москва!— негромко откликался краснолицый, индейского вида разведчик, внедренный в дикое племя, обитавшее на берегах Амазонки.
— Будет и на нашей улице праздник! -— шумно и радостно выдыхал Белосельцев.
— Кадры решают все!— шепнул ему невысокий полуобнаженный человек в ритуальной маске, нелегал, действующий в опасной среде африканских пигмеев.
Вслед за людскими колоннами, продолжая их шествие, вливаясь в демонстрацию тяжкой, сотрясающей землю поступью, шагали памятники. Впереди шли бронзовые фигуры со станции метро "Площадь Революции". Вынужденные долгие годы находиться в согбенных позах, подпирая головами и спинами арки подземелья, теперь они распрямились, шли во весь рост: красноармейцы с винтовками, матросы с гранатами, рабочие-баррикадники с револьверами, революционные женщины с санитарными сумками.
— Товарищи, у всех есть мандаты?— сурово спрашивал бронзовый пролетарий с ярко блестевшим кончиком башмака, стертым от бесчисленных прикосновений безымянных пасажиров метро.
— Не волнуйся, браток,— сплевывал длинным бронзовым плевком революционный матрос с "Авроры",— контру будем кончать на месте!
За ними, во весь свой великолепный рост, сия нержавеющими мускулами, напрягая стальные бицепсы, легированные икры и бедра, шли Рабочий и Колхозница. Воздевали скрещенные серп и молот, стараясь не сколоть ими высокие баллюстрады гостиницы "Москва", осторожно перешагивая троллейбусные провода. Белосельцев услышал их поднебесные, напоминающие раскаты грома голоса:
— Коля, понеси маленько один, а то у меня носок сьехал,— просила своего спутника Колхозница.
— Говорил тебе, Дуся, надевай на босу ногу, а то сжуешь,— солидно отвечал Рабочий.
Она выпустила серп, наклонилась, поправляя сьехавший стальной носок. Рабочий некоторое время один нес сияющую эмблему, покуда его подруга поднялась, оправила нержавеющую юбку, подхватила парящий в небе серп.
За ними многолюдно, не слишком попадая в ногу, двигались алебастровые и гипсовые скульптуры, украшавшие фасады сталинских домов. Мужественные шахтеры-стахановцы с отбойными молотками. Студенты с вдохновенными лицами, читающие на ходу учебники по сопромату. Балерины, привставшие на пуантах, выделывающие удивительные пируэты и па. Архитекторы, упиравшие циркули в чертежи новых городов. Полярные летчики в комбинезонах и мохнатых унтах. Академики в алебастровых шапочках, с заостренными бородками. На некоторых скульптурах шелушилась краска. Иные от времени и непогоды лишились носов и конечностей. У третьих из-за нехватки коммунальных средств развалились в руках орудия труда и познания. Но все они в этот решительный час дружно покинули свои ниши и постаменты, влились в ряды демонстрантов.
Чуть обособленно, оставляя вокруг себя свободное пространство, шагали памятники Ленину. Одинаковые, одного и того же роста, из розоватого гранита, с простертой вперед рукой, глядели вдаль прищуренными, прозревающими будущее глазами. Задумчивые, любимые, похожие друг на друга, как сорок тысяч братьев, давили асфальт, оставляя на нем глубокие вмятины.
Белосельцев посторонился, боясь попасть под громадные ленинские башмаки. Краем уха уловил разговор двух памятников:
— Простите, товарищ, вы не будете сегодня на заседании ВЦИК? Не могли бы вы передать Надежде Константиновне, что я хочу ее видеть?
— Да, товарищ, разумеется, я буду на заседании ВЦИК. Но Надежда Константиновна поедет со мною в Горки.
За ними следовали памятники Марксу и Энгельсу. Маркс, вырубленный из целостной глыбы гранита, не имел ног, врос туловищем в дикий камень. Энгельс толкал его перед собой, словно инвалидную коляску. Стоически, как и при жизни, служил своему более мудрому и могучему другу, на голове которого, похожий на зоркую, небольших размеров ворону, сидел скульптор Кербель.
Сразу же за основоположниками марксизма выступала высокая, абсолютно белая девушка с веслом. Обтянутая спортивным трико, пластично шагая босыми ногами, волнуя под купальником могучими гипсовыми грудями, она слегка потрясала веслом, которое готова была пустить в дело, поражая им противников государства и строя.
Радостное и фантастическое зрелище являли собой скульптуры фонтана "Дружба народов", явившиеся с ВДНХ. Золоченые, сияющие на солнце, отливающие перламутром и драгоценными каменьями, похожие на ликующих богинь любви, плодородия, материнства, они приплясывали, притоптывали, лузгали семечки, грызли орехи, впивались золотымии зубами в райские плоды, клали себе на головы виноградные кисти, целовались, резали арбузы и дыни, водили хоровод, манили в свой девишник глазевших на них мужчин. Одна из них, озоруя, подхватила из толпы старичка-ветерана, засунула себе в вырез платья, и тот барахтался, как лягушонок, среди золотых исполинских грудей. С хохотом вынула, поставила на землю, и старичок стоял весь в золотой пыльце, словно пчелка, побывавшая на душистом цветке.
Процессию замыкали памятники, не имевшие прямого политического звучания. Это были бетонные раскрашенные медведи, стоявшие у обочин автомобильных дорог. Такие же бетонные олени, украшавшие входы в лесопарки. Среди них жеманно ступала большая кошка-копилка из папье-маше, в которой позванивала мелочь, собранная жителями Великого Устюга в фонд помощи испанским детям.
В колонну монументов хотел было втиснуться памятник Достоевскому в больничном халате и шлепанцах, сразу же после эпилептического припадка. Но руководитель колонны, алебастровый пограничник со штыком, нелюбезно отогнал его, процедив: "Пошел на хер, сволочь!", что больно ранило Белосельцева.
Шествие государственников замыкал приотставший, слегка рассеянный пионер, победитель многих олимпиад, который тащил под мышкой шахматную доску, а на плече нес сачок для ловли бабочек. Это так умилило Белосельцева, что он не удержался и погладил умного мальчика по голове.
КОЛОННА УХОДИЛА ВВЕРХ по улице Горького, пламенея красными стягами, оглашаясь ревом медных победных труб, в которые дул сводный оркестр Общества слепых. Среди демонстрантов ползли гранитные танки, прямо с фасадов Академии имени Фрунзе. И там, где улица вливалась в площадь Пушкина, начиналось сражение двух враждебных колонн с солдатами Внутренних Войск. Желая не допустить Гражданской войны, те принимали на себя удар клокочущих ненавистью противников, стараясь разгородить их щитами.
В небе, где действие Внутренних Войск было ограничено, происходили первые воздушные схватки. Нетопыри и птеродактили, перепончатые демоны и злобные крылатые рыбы вступали в бой с краснозвездными "ястребками", воздушными шарами и дирижаблями. Над Пушкинской площадью носилась стремительная воздушная карусель. То там, то здесь загорались самолеты, разлеталась вдребезги волосатая, кричащая от боли нечисть. Оставляя следы копоти, рушились вниз, на жилые кварталы. Подбитый "ястребок", ведомый отважным советским летчиком, погибая, спикировал на здание ВТО, известное, как гнездо демократических театральных деятелей. Здание горело. Из него панически выбегал известный артист, игравший прежде колхозных председателей и советских маршалов, а теперь возглавлявший "крестовый поход культуры" против коммунизма. Он был в голубых шелковых кальсонах, прижимал к груди костяной японский веер и, хотя весь дымился от жара, все-таки не мог расстаться с бокалом шампанского, который поднял за демократию.
Белосельцеву вдруг стало страшно. На него дохнуло катастрофой, словно один из слепых музыкантов развернул свою иерихонскую трубу, приставил ее к уху Белосельцева и выдохнул страшный, разрывающий душу звук.
Гражданская война вползала в Москву как уродливый, непомерных размеров ящер. Горели пожары. Улицы перегородили баррикады. К Дому Правительства на Краснопресненской набережной наволакивали деревянные столбы, арматуру, мешки с песком. Защитники пели "Варяга", а жуткие пятнистые танки с моста лупили прямой наводкой, расквашивая в красные кляксы повстанцев. И по белому фасаду вверх ползли черные, из копоти и сгоревшей плоти, жирные языки.
Это было как бред и кануло. Он кинулся вверх за колонной, желая остановить братоубийственную войну.
На площади шло столкновение. Прибывали автобусы с бойцами ОМОНа, которые сразу вступали в бой. Солдаты давили щитами демократическую демонстрацию, и головная шеренга евреев, у которых многие носы уже были разбиты, отступала с гневными криками: "Фашисты!.. Антисемиты!.. Виват, Россия!.. Шалом!.."
