Газета День Литературы - Газета День Литературы # 93 (2004 5)
Сергей молча протягивает мне пачку с уже выбитой из нее сигаретой, я не отказываюсь и прикуриваю от предложенной зажигалки. Несколько мгновений мы разглядываем всё это зеленое безумие листьев-стеблей-цветов и, видимо, невольно как-то сравниваем его со своей собственной жизнью.
— Извините, Сергей, вы что-то хотели у меня спросить? — наконец, решаюсь я.
Он отрицательно качает головой и продолжает созерцать ресторанные джунгли на уровне второго этажа.
— Тогда можно я задам вопрос?
В ответ получаю невнятно-утвердительное пожимание плеч и продолжаю.
— Скажите, Сергей, неужели вы настолько любите Пушкина и литературу, чтобы тратить такие деньги на эту премию?
Он медленно поворачивает голову — ровно настолько, чтобы я заметил его фирменную улыбку.
— Знаешь, Георгий… Иванович, — после паузы добавляет он. — У меня жена вот-вот родить должна. Сына. Как раз к 6 июня, я врачам заказал. Сашкой назову, Александром Сергеичем то есть. Это мне радость — наследник, после двух девок. Смотри, полный тезка получается, верно?
— Верно. А фамилия?
— Фамилия-не фамилия, но меня как Пушкина вся Москва знает — я такой человек, всегда при волыне. При пушке. При пистолете, то есть, верно? Вот в честь Сашки Пушкина моего и премия будет. Для хороших людей не жалко, — филантроп снова улыбается, чуть больше прежнего.
— Ага! — понимаю я. — А Н.Н. — хороший человек?
Сергей на глазах мрачнеет и снова углубляется взглядом в джунгли. Истлевший до фильтра окурок сигареты давит в бронзовой пепельнице, отлитой на решетке балкона. И говорит — вроде бы ближайшей лиане.
— Тут милиция приходила недавно. Гость один у меня случайно с балкона упал. Разбился. Пятый этаж… Я им объяснил популярно ситуацию… Он по жизни беспредельщик был, чего еще от таких ждать…
Так, серьезный мальчик Сережа начал сказывать крутую новорусскую сказку старому книжному червю.
— И что? — спрашиваю как можно спокойнее.
— У меня дети дома, жена беременная…
— Да… — я не могу не отдать должное своему собеседнику.
— Так вот, там я точно знал, что и как делать. А сейчас — не знаю. Н.Н. — это система. Конечно, каналы на солидные западные банки, юристы все, бумаги — вопросов нет… Его помощь на сто таких премий тянет. Но вот эти свинцовые рудники в Таиланде за пятьдесят лимонов — братва может не понять. Или сделать вид, что не понимает. По наводке. Или у того же Н.Н. ребята из "Альфы" — концов не найдешь.
"Альфа" — какое знакомое слово… Не Фридман с Авеном, конечно, а 93-й, танки, Дом Советов, спирали Бруно, пьяные автобусы ментов на улицах…
— "Альфа" — это "Альфа",— соглашаюсь я.— Но ведь не Альфа и Омега, верно?
— Ладно, не лей — Библию мы читали,— говорит он беззлобно и толкает дверь.
"Пушкин — это тип русского человека в его развитии, каким он явится, быть может, через двести лет".
Н.В.Гоголь
ИЗБРАННОЕ
ЮНОСТЬ
Может быть, юность закончится,
но не уйдет никуда:
будто бы домик окончатый,
старый — стоит у пруда.
Стоит окликнуть по имени —
иней оплавится звёзд.
Сказкою стали любимые,
грустью опавших берёз.
Наглухо дверь заколочена,
медленно стынет вода...
Юность — отечество, отчество! —
где же мы были тогда?
ВЕСЫ (блюз)
Ветер несёт
обгоревшие листья,
ветер несёт
облака, холода.
Осень лишь снится,
жёлтая птица.
Вечное "нет", вечное "да"...
Ветер несёт
отрешённые лица
по бесконечным твоим городам.
Вечное "да".
Я ухожу
из руин листопада,
дымом костров
занавешен мой след.
Может, так надо.
Может, не надо.
Вечное "да", вечное "нет"...
Я ухожу.
Осень кружится рядом
и незнакомый рисует портрет.
Вечное "нет"...
СКОРПИОН
И — на выдохе, вдаль: "Исполать!"
Укрываясь туманом белесым,
сиротливо прижались поля
к полосе облетевшего леса.
В смутном слепке холодных небес
весь пейзаж отражен и уловлен.
Знать, пора вспоминать о себе.
Знать, пора. Только некого вспомнить.
Вот — летят эти гончие дни,
вот — дымит над полями печаль,
да еще смутный запах осенний
понимания и всепрощенья.
И уже расплетается нить,
но спасения нет. Вот и жаль.
СТРЕЛЕЦ
Всё это — промежуточное время,
всё — пауза, отсутствие музыки,
умение свободы ничего:
и небо, огибающее Кремль,
и эхо о двунадесять языцех,
и колокол примолкший вечевой,
и звёзды за двуглавыми орлами,
и золото над Божьими рабами,
отселе собиравшими страну
(собравшими — и даже не одну,
а сколько? — неслиянны, нераздельны...),
где в поле одинок прохожий воин.
Отпущены по циферблату стрелы
и прочь летят, калеча всё живое.
РАК
"...quando yo me muera"
F. G. Lorca
Когда я умру,
травы изумруд
не станет беднее,
но станет богаче,
и будет всё так,
и не будет иначе,
когда я умру.
Ты это услышишь,
ты это узнаешь,
под самые крыши
поднимутся стаи,
а то, чем ты дышишь,
цвета потеряет,
когда я умру
ОСМЫСЛЕНИЕ
Синеватое слово заката
не сказано.
Только — вдох,
недолгий и тихий, как майские сумерки,
которые умерли
на перекрестке любви и фантазии
(пауза)
прочерк и даты —
словно бы вход
в дробную мерность.
Химерам
Евразии
перебивают
Уральский хребет.
Шрифтом помельче — весть о себе:
"Я" занимается делом,
делит себя между духом и телом.
Тьма прибывает.
ТЕЧЕНИЕ
"Kennst du das Land?.."
J.-W.Goethe
Ты помнишь край, в котором рос,
где — солнце, и в тени лозы
журчал под крыльями стрекоз
ручей прозрачнее слезы?
Ты помнишь, как манила в путь
его прохладная вода,
и плыть по ней куда-нибудь
казалось главным — навсегда?
Ты помнишь: каждый поворот
в его течении живом
дарил то звёзды, то восход,
