Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6373 ( № 21 2012)
и к зеркалу приближусь
встречаюсь с матерью
усиливая скорбь
когда зайду
к соседям за ключами
и к косяку тихонько прислонюсь
их испугает светлый призрак деда
и я как должное
приму немую сцену
за каждым жестом
кто-нибудь стоит
и если я пошевелюсь
о Боже
меня пронижет прошлое
ведь люди
в моё продеты сердце
как в иглу
вот руки
слепленные из рукопожатий
а на груди
вериги общежитий
и по лицу
мимический монтаж
а в лёгких
библиотека запахов
и если завести рулетку слуха
становится совсем не по себе
от голосов и музыки и мыслей
и лишь когда приму
египетскую дозу
врождённой неподвижности
тогда уж
никто мне не мешает
быть собой
лишь потому
что с камнем совпадаю
ШКОЛА КОЛДОВСТВА
Трубы стали гудеть, отзываться суставы,
Ты играешь со мной, повторяя припев.
Мне хотелось домой - за дубовые ставни,
Ларь пропах керосином и овцами - хлев.
С колокольцами - чтобы овца не терялась[?]
С прибауткой - нажарить картошки
да исть[?]
Вьюга пенная вечером пела и пряла,
И от голода грызла рябину за кисть[?]
Для себя я творил, задвигая запоры,
Древних снимков божницы и скрип половиц.
В старых валенках вызрели помидоры,
И живой проявился румянец у лиц.
Неспроста на меже вспоминается детство
И речного песка босоногий стриптиз.
Никакого он мне не оставил наследства.
Только целое небо - с диктантами птиц!
ОСЕНЬ НОВОЛЕТИЯ
Никогда мы не бываем вместе,
Но, предвосхищая резонанс,
Новое топтание на месте
Прямо в космос запускает нас!
Там такое качество трансляций,
Что никто на сцене не статист;
Невозможно лишь, готов поклясться,
В космосе расстаться иль сойтись[?]
СЛЁЗЫ, ЗЕРКАЛО, РЕЗЕЦ
Сошлись сегодня жизнь и смерть,
Держались за руки: держись!
Какая глупость не хотеть
Поруки вашей - смерть и жизнь.
Стояли свечи хорошо,
Гоняя пламенный челнок;
Святой вошёл - и вышел шов -
Как путь, текущий из-под ног.
Моей - навстречу по нему
Идёт Твоя босая Мать.
А можно, я их обниму?
Рук не хватает обнимать[?]
НЕПРОИЗВОЛЬНАЯ ВОЛЯ
Теперь, когда сплелись ресницы,
Сердца забились, хоть убей,
Из тайной каменной темницы
Мы выпускаем голубей.
Уже от пуха в небе сладко.
И кто бы это опроверг?
Всех - кто остался - без остатка -
Бросая - сизых - прямо - вверх!
Один сигать не хочет в прорубь,
Стать ближе к чёрным небесам!
- А это, Боже, что за голубь?
- Так это, Господи, я сам, -
Кто не устал от тёплой плоти,
Хочу всего, чего нельзя,
Но, карими слезами - против,
Обеими руками - за.
ОСОБАЯ СУББОТА
Я на кресте, и крест на мне,
Крестом - свобода между нами,
Где сложены в кромешной тьме
Огни сигнальные крестами!
Бог вновь сошёл, когда воскрес,
На землю, крест, костёр и камень[?]
Россия - это Божий крест -
С завязанными рукавами.
МОМЕНТ ИСТИНЫ
Мы родились ещё при коммунизме
И помним поэтическую знать.
Стихи - как завещание: при жизни
Их и не полагается читать.
Нас хорошо в плохой учили школе;
Пройдя цветущей сложности испуг,
Мы пишем в стол, а сядет на престоле
По вертикали Слово - не из букв!
Пятикнижие
Пятикнижие
ПРОЗА
Анатолий Санжаровский. Оренбургский платок . - М.: Художественная литература, 2012. - 176 с. - 500 экз.
В России, стране ещё недавно преимущественно деревенской, ремесленных биографий мало. Интеллигентских много, пишущие люди часто о себе и пишут, а вот деревенская проза - обычно зарисовки, этюды с натуры, словно сельский житель - объект, а не субъект биографии. "Оренбургский платок" - книга совсем другого рода, рассказ от первого лица, рассказ женщины, которая всю жизнь не знала отдыха, любимой работой перемогалась в самые тяжёлые времена, а плоды её труда были произведениями искусства. Читатель наверняка вспомнит таких людей из числа своих предков, которыми гордится: солью земли называют именно их. Язык книги производит потрясающее впечатление. Он порой довольно сложен для понимания: местный колорит замешан в нём так густо, что ложка стоит. Но когда ещё испытаешь такую радость узнавания: вот так и у нас говорили, а это острое словцо я не слышал с самого детства! Тёплая, фактурная, узорчатая проза. Не какой-то полушерстяной платок, а оренбургский.
ПОЭЗИЯ
Лучшие стихи 2010 года : Антология / Сост. М. Амелин. - М.: ОГИ, 2012. - 264 с. - 3000 экз.
"Составитель взял на себя труд прочесть внушительный массив поэтических текстов", - пишет Максим Амелин в предисловии. Читая то, что составитель затем счёл нужным отобрать, веришь: труд был немалый, а местами и неблагодарный. Амелин предупреждает - и зачем бы ему тут кривить душой? - что антология отражает вкусы и пристрастия составителя. При изучении подборки чувствуешь: отражает. Спектр здесь, скорее, формальный (и вправду очень широкий), чем содержательный. Любителю поэзии, ищущему эксперимента и новизны, есть что отметить для себя. Тому, кто уже утвердился в собственных вкусах и предпочтениях, антология вряд ли существенно расширит горизонты. Хотя сам по себе географический размах обзора - от владивостокского "Рубежа" и "Байкала" до "Иерусалимского журнала" и нью-йоркских "Сторон света" - не оставляет равнодушным. Ну а в лучшее и наиболее характерное каждый отберёт своё - стоит взять на себя труд изучить поэтическую географию.
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Сергей Казначеев. Судьба русского реализма : происхождение, развитие, возрождение. - М.: Издательство Литературного института им. А.М. Горького, 2012. - 392 с. - 500 экз.
Монография С.М. Казначеева - не столько о реализме на русской почве, сколько о его позиционировании (sic): приближениях (теснейшее - "Анна Каренина"), удалениях (вплоть до Набокова и Пелевина), национальных особенностях. Даже в самом завершении мы не прочтём о реализме ничего более сущностного, чем то, что ему свойствен "нравственный императив, заключающийся в уважении действительности и преклонении художника перед жизнью как таковой, как перед высшей Идеей". Однако такой подход оказывается неожиданно продуктивным, позволяя выстроить цепочку от Пушкина с его "истинным романтизмом" через мистицизм и "монологический реализм" Достоевского к Блоку и Газданову. Казначеев и их позиционирует на фоне реализма и так ищет подходы к реализму "новому", смыкающемуся с инструментарием постмодерна. В результате выстраивается исследование, где движение мысли и постановка проблем выглядят интереснее заключений.
БИОГРАФИЯ
Эраст Кузнецов. Звери и птицы Евгения Чарушина. - СПб.: Дет[?]гиз, 2012. - 192 с. - 3000 экз .
На кого рассчитана эта книга, изданная Дет[?]гизом и в книжных магазинах ошибочно классифицируемая как "детская"? Серьёзность изложения, технические подробности писательского и художественного мастерства - вряд ли приметы детской литературы. Скорее, это книга для взрослых, которые помнят, что в детстве одним из их любимых писателей был Евгений Чарушин. А что он был за человек? Книга Кузнецова - сжатый и доброжелательный рассказ, из которого можно заключить, что с детства и до преклонных лет живший в весьма непростое время Чарушин был человек счастливый. Полезной будет эта книга для учителей литературы и учителей рисования, которые мечтают, чтобы их ученики чувствовали предмет изображения сердцем, не ограничиваясь техникой. Найдётся, что почерпнуть в ней художникам-анималистам. Наконец, это скупой (мимоходом), но интересный рассказ о детском книгоиздании в России 30-50-х годов. Но в первую очередь, конечно, это книга о человеке, у которого была мечта, и она сбылась.
