Газета День Литературы - Газета День Литературы # 67 (2002 3)
А вернулась старухой домой…
Или вот ещё одно стихотворение, где Смирнов выражает смысл — важный, законченный в пределах векового многокольцевого времени нашей эпохи:
Былую Русь не воскресить из праха,
А будущее — тёмного темней…
Да, тяжела ты, шапка Мономаха,
Но ленинская кепка — тяжелей.
Теперь я хотел бы остановиться на интимной лирике поэтов, без которой представления об их духовных ипостасях останутся неполными.
Для лирического героя В.Смиронова значение женщины во времени и пространстве необъятно велико: "Ты в дом вошла, вселенски хлопнув дверью. Ты, как звезда, в мой мрачный дух сошла". Он ощущает женское начало в природе — "округлость нежная сугроба напоминает девичье плечо". Он, мрачный, оттого и светлеет, что женщина-природа дарит ему хмельное вино любви: "И пятится ночь: у меня на губах горят и не гаснут весны поцелуи". Он всегда в ожидании чуда, в надежде встретить лучшее из лучших воплощений женственности в природе. Он чутко схватывает малейшее из её проявлений, бережно копит в душе любую из примет:
Осторожно влетая в оконце,
Словно твой воплотившийся дух,
Возле зеркала вьётся и вьётся
Тополиный светящийся пух.
Когда в его судьбу входит избранница, поэт предполагает в ней божественность, готов преклоняться перед ней. При всех перипетиях интимных отношений в памяти поэта она остаётся такой, какой он воспринял её впервые:
А ты была безликой берегиней,
Берёзой белой совесть берегла.
А ты была небесною богиней,
И золотой змеёй во мху была.
Пробужденье поэта к новой жизни всегда сопровождается благодарностью, каждый миг с любимой рождает в его душе аккорды мелодий земной любви. Он осознаёт мгновенность самого своего существования на Земле: "Я живу не на этой планете — я на этой планете умру". Потому и умеет ценить любой миг, приносящий облегчение и радость: "Может, всё-таки камень могильный эти бабочки стащат с меня?" — никогда не теряет поэт последней спасительной надежды.
У В.Смирнова женщина должна разделить с ним бессмертие. Он пытается сообщить ей свою духовность, словно не во всём доверяя земной чувственности её проявлений любви. Вихрем увлекая за собой, поэт стремится спасти её для бессмертия:
Зацветает сирень.
Вышел утро встречать я.
Мы — бессмертны. Надень
Своё белое платье!
Он делает это самоотверженно, а потому и бывает порою рассержен, горяч, не находя спасения для самого себя. Он всегда щедр и бескорыстен в чувствах: "И жизнь свою, как на болото шубу, я лихо бросил под ноги твои".
При всей необузданности своих любовных переживаний он никогда не покажет перед женщиной своего превосходства, ему необходима равная ему, а не рабыня. Вновь и вновь, вопреки всему, напрягает он свои усилия во имя женщины: "Я выкрою из собственного духа весёлое столетье для тебя!" — обещает поэт. По всему, у Смирнова преобладает родительское, созидательное начало. Лирика его на крыльях колыбельно-поминальных строф, как и женщина, воспеваемая им, призвана дарить радость и надежду:
Она в века, как молния, летает.
Она светла, как летний луч в реке.
Одной рукою — милого ласкает,
Держа людскую цепь в другой руке…
Лирике же Кузнецова более присуще вершительное начало, а порою и ниспровергающее. Его лирический герой и в интимной лирике остаётся олимпийским громовержцем, сохраняя страстность и порывистость чувств:
Ты женщина — а это ветер вольности…
Рассеянный в печали и любви,
Одной рукой он гладил твои волосы,
Другой — топил на море корабли.
Кстати, эти строки Ю.Кузнецова из стихотворения "Ветер", написанного в 1969 году, с лёгкой руки плагиатора Пеленягрэ положены на музыку И.Крутого и на голос Аллегровой. Сегодня они у всех на слуху, только мало кому известно, что настоящий автор этих стихов — поэт Ю.Кузнецов.
Лирический герой Кузнецова сам творец и законодатель своей любви, женщина — от его адамова ребра, а потому он и не скрывает своего превосходства над нею:
Твоё тело я высек из света,
Из прохлады, огней и зарниц.
Дал по вздоху свистящего ветра
В обе ямки повыше ключиц.
И прошёл на закат, и мой путь
Раздвоил глубоко твою грудь.
Подобно скифскому воину, он обучает женщину своему искусству; как мне представляется, он хочет видеть в ней свою амазонку-воительницу духа:
За сияние севера я не отдам
Этих узких очей, рассечённых к вискам.
В твоём голосе мчатся поющие кони,
Твои ноги полны затаённой погони.
И запястья летят по подушкам — без ветра
Разбегаются волосы в стороны света.
А двуострая грудь серебрится…
Так вершина печали двоится…
Увы, нет радостного торжества самоутверждения перед женщиной: южное кипение крови, лирический порыв завершается обоюдным снеговым покоем печали. Если и положат в поэтическую погребальную ладью к поэту близкую женщину, то, вернее всего, ритуально. Поэт, предчувствуя это, не хочет поступиться бессмертием, понимает, что без ответного чувства любви оно может не наступить, — без той любви, "раздувающей ноздри, у которой бессмертья просил". Его же любовь становится "ненавидящей, тяжкой". А женщина сохраняет печальное молчание, стоя на полпути к поэту, на полпути к бессмертию. Об этом у Ю.Кузнецова — на пределе искреннего лирического чувства в стихотворении "Звякнет лодка оборванной цепью…":
Сколько можно молчать! Может, хватит?
Я хотел бы туда повернуть,
Где стоит твоё белое платье,
Как вода по высокую грудь.
Он всё глубже вглядывается в себя, где образ той, о которой он не перестаёт мечтать: "Только ты стоишь перед глазами, как звезда стоит перед землёй". Всё более снисходит он к земной женщине, из своего быта не умеющей подняться на высоту его бытия: "Над женщиной встанет крыша, а над мужчиной звезда". К возлюбленной своей он не теряет рыцарского отношения: "Старый меч благородства и страха клал на ложе меж ней и собой". Всё искреннее старается он быть к ней внимательным и чутким, и в этом положении начинает с ней как бы меняться местами. И вот уже она испытывает безотчётное превосходство над ним, порой не удостаивая ответной нежностью. С изящной и точной символикой об этом в стихотворении "Спящая":
В тени лежала ты нагая,
И там, где грудь раздвоена,
Порхала бабочка, мигая,
И села на верхушку сна.
О, как она затрепетала,
Когда, склонившись, снял её!..
— Отдай! — во сне ты прошептала. —
Ты взял чужое, не своё.
Светлым сожалением от утраты — своей и, стало быть, вселенской — исполнено одно из недавно написанных стихотворений "Лада":
Закатилась звезда в твоём имени,
И река пересохла совсем.
Но в душе золотое и синее
Всё живёт неизвестно зачем.
Женский образ здесь ассоциируется с образом России, всей русско-славянской гибнущей красы.
Если называть наиболее сильные, на мой взгляд, наиболее проникновенные стихи поэтов, то у Ю.Кузнецова — это цикл стихотворений, посвящённых Памяти отца, а у В.Смирнова — Памяти матери. Стихи Ю.Кузнецова исполнены высочайшего трагизма, безысходного горя, напряжения всех духовно-нравственных сил поэта в поисках вселенских ответов. В.Смирнов в стихах о смерти матери находит для себя светлый выход — при всей непостижимости горя: "Не верю, не верю, не верю, что мама моя умерла!", и при всей полноте и неизбывности страдания: "Изба без матери пуста, как та могила…" Не веря в окончательную смерть, поэт приходит к постижению небесной ипостаси Жизни как отражённой на земле Смерти: "Впору, мама, дивиться, озаряя избу, высоко, как царица, ты лежишь во гробу".
