Николай Костомаров - Руина, Мазепа, Мазепинцы

Великороссийских свежих сил не приходило в Канев; напротив/

из Канева отзывались великороссийские начальные люди. Эти

последние, прибывши в Москву, жаловались, что царские ратные

люди, будучи на государевой службе в малороссийских городах, изнурены, голодны и безодежны, и царь по этому поводу, грамотою от 12 ноября, сделал Бруховецкому замечание. Гетман

отвечал, что он целый год употреблял на содержание царских ратных

все доходы, получаемые платою с мельниц. <Меня оболгали пред

вашим величеством>, - выражался он: - <ратные бегут со

службы не от какой-нибудь нужды или скудости, а от того, что заберут

вперед царское жалованье и хлебные запасы, продадут и бегут, не желая служить, а пришедши к себе домой, скудостью и

нуждою вины свои покрывают>. Бруховецкий решительно отказывался

доставлять ратным одежду, оттого, что <Украина бедна и разорена

неприятельским мечом и долгим стоянием войск, собранных

против неприятеля>, в этом гетман ссылался на всех воевод, знавших

положение края. И от своих воевод московское правительство

получало неутешительные вести о состоянии духа своих ратных

людей, о,скудости денежной казны, о трудности добывать запасы.

Несмотря на то, из Москвы присылались гетману воинственные

указы <воевать польские города огнем и мечом>. На такие указы

гетман только и мог отвечать, что рад бы <вседушно чинить по

царскому указу, только войска к нему не присылают>. Тем не

44

менее не только просимого гетманом войска гетману не

присылали, напротив, требовали от самого гетмана, чтоб он приехал в

Москву видеть царские очи. <Мне> - писал гетман - <и подумать

нельзя ехать теперь; это значило бы добровольно отдать Украину

ляхам в руки>. Гетман жаловался как на медленность воевод, которые должны были приводить великороссийские войска в

Малороссию, так и на тех воевод, которые пребывали постоянно в

малороссийских городах, на черниговского, нежинского и

киевского. Московское правительство на просьбы гетмана о

медленности присылки ратных сил обещало прислать их по зимнему

пути, а насчет воевод, помещенных в малороссийских городах, отвечало, что вперед вмешиваться в дела, до них не касающиеся, им не велено.

Бруховецкий не мог посылать помощи восстанцам, получая

из Москвы одни неисполнявшиеся обещания, но дело восстания

народа против поляков не прекращалось, а с* января 1665 года

стало идти успешнее. В северских краях под Кричевом и под

Гомлем одержана была победа над поляками стародубским

полковником Лыском Остренином. В Умани полковником стал

бывший прежде в Брацлаве полковником Иван Сербии. Он застал в

Умани междоусобие, усмирил его, отбил нападавших на Умань

поляков и потом, выступивши из Умани, взял Бабаны1, Косенов-

ку2, Кисляк3,Торговицу4, захваченную поляками после ухода из

нее Серка. Много боев имел он тогда с поляками и враждебными

козаками, много взял врагов в плен и с торжеством воротился в

Умань. Успехи Сербина пробудили дух поспольства в соседних

городках, только что покорившихся полякам. В числе их .были

Лисенка, от которой Семен Высочан отбил Чарнецкого, и Стави-

ще, стоившее полякам таких долгих усилий. Чарнецкий не ожидал

дерзости от жителей последнего, он расположил было свое войско

по городам и селам и отправил послов на сейм с просьбою об

уплате жалованья войску, а сам, после неудачи покушения на

Лисянку, прибыл в Белую-Церковь; вдруг там услышал он, что

ставищане прогнали от себя польский гарнизон. Сперва

Чарнецкий отправил туда Маховского с его полком и с козаками Тетери.

Ставищане встретили их с оружием. Маховский в бою потерял

до двухсот человек и убежал. Тогда Чарнецкий поспешно

двинулся сам. Козаки и поспольство в Ставище еще не отдохнули

от победы над Маховским, как явился перед ними Чарнецкий.

Он вошел беспрепятственно в город и потребовал выдачи зачин-

1 Ныне с. Уманск. уезда, Киев, губ., при р. Бабанке.

2 Село Уманск. уезда, при р. Сибанке.

3 Село Уманск. уезда, Киев, губ., при р. Тикаче, ныне Кислик.

4 Мест. Уманск. уезда, Киев, губ., при р. Синюхе.

45

щиков нового восстания. Хотели было ставищане защищаться, но

уже было для них поздно. Поляки сразу взяли над ним верх.

Чарнецкий приказал всех жителей перебить, а город их со всеми

жилищами сжечь до тла, чтоб не оставалось более гнезда мятежа,4

как говорили поляки. За Отавищами такая же участь постигла

Боярку1: и там жолнеры перерезали все поспольство, не

пощадивши и малых детей. Товарищ Чарнецкого, воевода русский Яб-

лоновский, взял Кисляк, разбил там какого-то Вдовиченка, но в

Кисляке поляки поступили человечнее; по крайней мере они

оставили в живых с женами и детьми тех из них, которые, видя

сразу невозможность бороться, поддались полякам.

Зверская расправа Чарнецкого над Ставищем и Бояркою, вместо того, чтобы страхом расположить народ к’ покорности, только

более побуждала поспольство правобережной Украины отрезаться

от возможности терпеть власть поляков над собою. Из Корсуна, Черкас, Белой-Церкви и других городков и сел православные

люди <нестерпимаго ради гонения лядского многими десятками семей

выезжали из своей родины, переправлялись через Днепр и

просили себе новоселья, изъявляя желание быть в подданстве у

православного государя>.

Чарнецкий, после недавних свирепств своих, отправился в

Польшу на предстоящий сейм. Ему было уже 66 лет от роду. Его

давно уже беспокоила’ какая-то болезнь, но он все преодолевал

себя. Вдруг эта болезнь начала развиваться быстро. День ото дня

силы его упадали. Приятели советовали ему спешить в Варшаву, чтоб там посоветоваться с учеными врачами. Он на пути заехал

в свое имение Иленцы, пробыл’ там недолго и пустился далее в

путь; на дороге встречает его курьер от короля; он вез Чарнецкому

диплом на чин польного коронного гетмана, Прочитав королевское

письмо, Чарнецкий сказал окружавшим его: <всегда я того

ожидал, что король даст мне булаву уже в то время, когда я воевать

не буду в состоянии; если Богу угодно будет продлить мою жизнь

и дать здоровье, я покажу королю благодарность за его ко мне

милость; если же придется умереть - по крайней мере на моем

надгробном памятнике напишут, что я был гетман>. Приближаясь

к городу Дубно, он почувствовал крайний упадок сил и в деревне

Соколовке приказал внести себя в крестьянскую хату, какая

первая на глаза ему попалась. Там он исповедовался у своего

духовника иезуита Домбровского, ездившего с ним постоянно, а

через ночь’ утром причастился св. тайн и скончался. Поляки

возносят этого человека, как своего национального героя, но

польские источники, к чести своей, не скрывают и темных сторон

его характера. Это был чрезвычайно свирепый, бессердечный и

* Мест. Звенигор. уезда, Киев, губ., у р. Гнилого-Тикача.

46

злой человек. Нельзя забыть его ужасной расправы над жителями

Подолии и Украины в 1653 и 1654 годах, когда он своею дикою

солдатчиною карал несчастный народ за стремление освободиться

от панского ярма: то же повторил он и в последний год своей

жизни. Чарнецкий всегда высказывал особенную злобу к русскому

народу, ненавидел и презирал русское духовенство и вообще

православную религию, с неудержимым изуверством отнимал у

церквей колокола и приказывал переливать их на пушки, чтоб теми

пушками истреблять непокорных <схизматиков>, грабил и отдавал

на поругание православные храмы, а-все ценное из них вывозил

к себе в Иленцы. Во всем-был он черствый эгоист; свои

подчиненные не любили его, а только боялись: да и сам он заботился

более о том, чтоб наводить страх своею строгостью, чем о том, чтобы возбудить в подчиненных любовь к себе. Не только не

старался он, чтоб жолнеры были сыты, одеты и получали вовремя

свое жалованье; напротив, он старался держать их в недостатке

и лишениях и говорил: истощенный -и голодный жолнер лучше

подчиняется команде, чем тот, у которого всего вдоволь. Таков

был, по отзывам современников, человек, впоследствии

,прославленный польским потомством, уважавшим его военный талант и

важные услуги, оказанные им Речи-Посполитой в критические

минуты ее истории.

В Украине смерть Чарнецкого оживила дух восстания. Иван