Николай Костомаров - Руина, Мазепа, Мазепинцы

к королю: в открытом поле неприятеля не встречаю, он засел по

местечкам и городкам и так упорно держится московской

протекции, что каждое поселение приходится брать штурмом. Сердца их

до такой степени нечувствительны ко всепрощающему милосердию

вашего величества, что они хотят лучше погибнуть с домами своими

от огня, терпеть голод и всякие лишения, чем возвратиться к

верному подданству королю своему. Вся Украина решилась умирать, а* не покоряться полякам>.

По известию польского историка, начальствовали над

восставшим поспольством в Ставище некто Дачкб, бывший долго в

турецкой неволе на талерах, и Булганый - еще при Богдане

Хмельницком полковник пехоты; оба они были теперь полковники так

называемых <серденецких>1полков, возникших в недавнее перед

тем время из охотников. В городе заперлось много народа; поляки

в своих известиях доводят число всех годных к бою до 16.000.

Приступы начались 4-го июля. На первых порах они пошли

неудачно для поляков. Дачкб, отбивши их, приказал своим людям

копать ров, чтоб не допускать поляков до вала; из высыпной земли

этого рва образовался новый вал - и,

таким образом, город

опоясался двумя земляными оградами. Поспольство с валов

издевалось над своими врагами. Когда Чарнецкий объезжал свое войско, одетый в бурку из леопардовой кожи, осажденные кричали ему: <ото ряба собака!> После нескольких дней, проведенных в битвах, Чарнецкий убедился, что не поделает ничего силою с

осажденными. Он отправил в город шляхтича с убеждениями сдаться и

не губить себя напрасно. Ставищане отвечали: <пусть польское

войско прежде отойдет от нашего города, тогда мы пошлем по-

* Вероятно, от прозвища Серденя, которое носил первый их полковник.

38

становить уговор с Чарнецким, с тем, чтоб мы были вольны от

военного постоя и не было бы у нас польского гарнизона>. Такой

ответ раздражил гордого пана; он приказал татарам по

окрестностям довершать разорение селений и без милосердия убивать

женщин, детей и стариков, потому что из этих селений находились

в городе жители; между тем привезли полякам свежие боевые

снаряды; пальба гранатами и бомбами истребила разом большую

часть строений в Ставище. Дачко был убит; на его место выбрали

сотника Чопа, который, по выражению польской летописи, был, к досаде поляков, предводитель дельный и отважный. Много потерь

понесли тогда поляки. Погибла вся пехота, уцелевшая после

зимней кампании; поляки так умалились, что где прежде были

тысячи, там оставались сотни. Чарнецкий вообще мало щадил жизнь

подчиненных, и в ответ на жалобы о потерях в войске говорил: <что ж, война людей не рожает!> Хотелось - Чарнецкому, во что

бы то ни стало, взять город приступом, но другие паны, составлявшие около него военный совет1, находили, что гораздо, лучше, ради пощады собственных.сил, принудить к сдаче город блокадою, тем более, что пленные показывали, что в городе чувствуется

недостаток съестного, а людей, набежавших туда с сел, много, и

все эти поселяне на зиму себе не сеяли, а от прежнего лета

полевых плодов не успели собрать, и потому в осаду с собою

запасов не взяли. Итак, по общему приговору военачальников, город Ставище был обложен кругом: ни в город, ни из города ни

одно живое существо пройти не могло.

Было бы_возможно подать помощь осажденным в Ставище, если бы гетман Бруховецкий соединил раздробленные козацкие

силы и если бы в пору пришли к нему великороссийские воеводы

с своими полками. Этого не сделалось. Весь июнь Бруховецкий

ожидал, что Серко и Косагов приведут к нему свежие силы

народа, восставшего в прибужском и приднестранском краях. Но

вышло не так, как обещали Серко и Косагов. Серко с Косаговым

разошелся; сам Серко отправился к Очакову разорять татар, а

Косагов из Умани воротился к Бруховецкому в Канев без Серка

и почти без новых сил. ЗО-го июля Бруховецкий отправил его

снова в поход: Косагов должен был соединиться с козацкими

полками Зиньковским да Млиевским, да еще с двумя пехотными, и

идти с ними на Кор су н. Из Канева взял с собою Косагов только

что прибывших великороссийских ратных людей и слободских

Козаков до тысячи человек. Не доходя до Корсуна пяти верст, Косагов 1-го августа встретил польский отряд и вступил с ним

в бой, продолжавшийся с утра до полдня. Бывшие в этом бою

государевы ратные люди и слободские козаки не устояли - по-

1 Ян Собеский, Иероним Синявский, Станислав Яблоновский и другие.

39

бежали, побросавши оружие, и на переправе через болото

потопили своих лошадей. Косагов привел 3-го августа в Канев остаток

своего войска пешим и безоружным. Было у него в этой

несчастной битве 35 рейтаров, 120 солдат, 470 Козаков, а с

малороссийскими полками - около полуторы тысячи. Все постыдно

бежало: убито в сражении было только 10 человек Козаков и 21

наймит. Многие царские ратные люди, слободские и донские ко-

заки, еще не дождавшись встречи с неприятелем, убежали в дома

свои. Косагов в своем донесении царю объясняет это так: из

малороссиян в его полку настоящих Козаков было немного; все -

из наемных овчаров, да из работавших на винокурнях; были

между ними даже малые ребята: у Козаков заводился тогда обычай

поставлять за себя наймитов, вместо того, чтоб самим идти на

войну. Когда Косагов возвращался с своего поражения через

Мошны, мошенские жители, узнавши о несчастии, постигшем .русское

войско, собрались наскоро с женами, детьми и имуществами, какие успели захватить, бежали за Днепр и начали водворяться на

жительство в разных малороссийских городах. Они боялись

поголовного мщения со стороны ляхов над всем малорусским

народом - и не ошиблись. Вслед за уходом их явились по следам

разбитого Косагова поляки и сожгли Мошны до основания.

По возвращении Косагова в Канев, бывшие там на службе ко-

заки слободских полков: Сумского, Харьковского и Острогожского, тайком распродали полученные запасы и ушли в свои дома. Это, между прочим, произошло от несвоевременной раздачи запасов; ко-

заки получили их еще не доходя до Канева и, стоя несколько

времени под Миргородом, истребили, продали и пропили, а пришедши

в Канев, очутились в таком положении, что им нечего было есть.

Сперва такие побеги ратных людей происходили поодиночке, но к

концу августа до того вошли в обычай, что и начальные лица стали

уходить вместе с подчиненными. Убежали таким образом двое

сотников Острогожского полка, а за ними двое сотников Ахтырского и

Харьковского с козаками своих сотен. Сентября 2-го пришло

известие из Умани, от майора Свиньина, что побеги ратных

государевых людей дошли до того, что в Умани осталось их не более ста

человек, да и бывшие с майором Свиньиным малороссияне также

разбегались. Бруховецкий, недавно ожидавший из Умани подмоги, теперь должен был бы сам посылать людей в Умань, но посылать

было некого: свежих сил не приходило, а тут поляки и татары стали

беспокоить Канев. Косагов неоднократно писал в Белгород к князю

Ромодановскому, и последний, по его письмам, рассылал в разные

города отписки о поимке и высылке беглых войсковых людей, но ни

один беглый не был выслан в Канев и ни один добровольно на

службу не воротился; остальные же, видя безнаказанность за побеги, сами собирались улизнуть из Канева. В конце сентября Косагов

40

доносил в Приказ, что у него осталось рейтар 68, а солдат 160, и у

тех запасов было мало. Возникало опасение, что и они разбегутся; действительно, вновь после того убежало 18 человек, а в следующую

затем ночь - 24. Таким образом, настроение в войске, как

великороссийском, так и малороссийском, было причиною, почему гетман

и Косагов не могли все лето до октября подать помощь геройским

защитникам Ставища и нанести поражение Чарнецкому.

Между тем как Чарнецкий держал в блокаде Ставище, гетман

Тетеря отправился с татарами приводить к покорности восставшее

поспольство прибужского и приднестровского краев. Он рассылал

универсалы, где уговаривал народ отречься от московской

протекции и возвратиться под власть законного короля. Кальницкий

и винницкий полковник Василь Вареница умолял Бруховецкого

скорее присылать помощь и предостерегал, что иначе ляхи своими

прелестями многих к себе прилучат. Бруховецкий прислать им