Генри Киссинджер - Дипломатия
Одновременно Рузвельт резко увеличил американский военный бюджет и в 1940 году призвал Конгресс ввести всеобщую воинскую обязанность в мирное время. Но изоляционистские настроения были до такой степени сильны, что летом 1941 года, за четыре месяца до фактического начала войны, всеобщая воинская обязанность была восстановлена палатой представителей большинством всего в один голос.
Сразу же после избрания Рузвельт предпринял шаги по изменению условия Четвертого «закона о нейтралитете», обязывающего закупать американские военные материалы только за наличные. В «беседе у очага» — термин Рузвельт позаимствовал у Вильсона — он призвал Соединенные Штаты стать «арсеналом демократии»[492]. Юридическим инструментом, обеспечившим это мероприятие, стал закон о займе и аренде (ленд-лизе), который давал президенту полномочия по собственному усмотрению отдавать взаймы, в аренду, продавать или поставлять на основе бартерных сделок, заключенных на любых приемлемых для него условиях, любые изделия оборонного назначения «правительству любой страны, оборону которой президент полагает жизненно важной для защиты Соединенных Штатов». Государственный секретарь Хэлл, обычно выступавший как страстный последователь Вильсона и поборник системы коллективной безопасности, весьма нехарактерно для себя стал из стратегических соображений защищать закон о ленд-лизе. Без массированной американской помощи, утверждал он, Великобритания падет, и контроль над Атлантическим океаном перейдет во враждебные руки, ставя под угрозу безопасность Западного полушария[493].
Америка могла бы избежать участия в войне только в том случае, если бы Великобритания была в состоянии самостоятельно разделаться с Гитлером, во что не верил даже Черчилль. Сенатор Тафт, выступая против ленд-лиза, подчеркивал невозможность победы Великобритании в схватке с Германией один на один. Изоляционисты организовались в так называемый комитет «Америка превыше всего» под председательством генерала Роберта Э. Вуда, главы правления фирмы «Сирз, Роубак энд Кам-пэни», причем его поддерживали знаменитости из всех сфер, и среди них Кэтлин Норрис, Ирвин С. Кооб, Чарлз А. Линдберг, Генри Форд, генерал Хью С. Джонсон, Честер Боулз и дочь Теодора Рузвельта миссис Николас Лонгворт.
Опасения, лежавшие в основе изоляционистской оппозиции ленд-лизу, лучше всего выразил в своем комментарии по этому поводу сенатор Артур Ванденберг, один из наиболее дальновидных ее представителей, 11 марта 1941 года: «Мы выбросили, как мусор, „Прощальное обращение" Вашингтона. Мы кинулись прямо в пучину силовой политики и силовых войн Европы, Азии и Африки. Мы сделали первый шаг в направлении, откуда уже не будет пути назад»[494]. Анализ Ванденберга был верен, но необходимость подобного поведения диктовала обстановка в мире; и заслугой Рузвельта является то, что он разглядел и признал эту необходимость.
После предложения о введении ленд-лиза Рузвельт со всей решимостью отдался делу приближения победы над нацистами. Еще до принятия закона главы британского и американского Генеральных штабов, предвидя его одобрение, встретились, чтобы организовать использование наличных ресурсов. Планирование велось и из расчета на то, что Соединенные Штаты станут активным участником войны. Для этих штабистов оставалось неизвестным лишь время конкретного вступления Америки в войну. Рузвельт не парафировал так называемой «дерективы АБЦ — 1», согласно которой в случае войны обеспечению боевых действий против Германии будет отдаваться приоритет. Но было ясно, что это произошло лишь вследствие внутренних обстоятельств, с которыми приходилось считаться, и конституционных ограничений, а не вследствие сомнения в конечных целях такой дерективы.
Зверства нацистов все больше стирали разницу между борьбой за утверждение американских ценностей и борьбой за безопасность Америки. Гитлер зашел так далеко, попирая общепринятые нормы морали, что борьба против него сливала воедино победу добра над злом и битву ради выживания. Так в январе 1941 года Рузвельт свел воедино цели и задачи Америки, которые он совокупно назвал «четырьмя свободами»: свободой слова, свободой вероисповедания, свободой от нужды и свободой от страха. Эти цели шли гораздо дальше целей любой из европейских войн. Даже Вильсон не провозглашал такого рода социальную задачу, как свободу от нужды, в качестве цели войны.
В апреле 1941 года Рузвельт сделал еще один шаг в направлении войны, дав полномочия на заключение с датским представителем в Вашингтоне (в ранге посланника) соглашения, разрешающего американским вооруженным силам оккупировать Гренландию. Поскольку Дания находилась под германской оккупацией и поскольку не существовало датского правительства в изгнании, дипломат, лишенный страны, принял на себя решения «уполномочить» создание американских баз на датской земле. Одновременно Рузвельт в частном порядке проинформировал Черчилля, что отныне американские суда будут патрулировать северную часть Атлантического океана к западу от Исландии, покрывая примерно две трети пространства всего океана и «сообщая о местоположении возможного агрессора на море и в воздухе»[495]. Через три месяца по приглашению местного правительства американские войска высадились в Исландии — еще одном владении Дании, — чтобы заменить там силы Великобритании. Затем, без одобрения Конгресса, Рузвельт объявил всю территорию между датскими владениями и Северной Америкой частью системы обороны Западного полушария.
В продолжительном радиообращении 27 мая 1941 года Рузвельт объявил чрезвычайное положение и вновь подчеркнул приверженность Америки делу экономического и социального прогресса:
«Мы не примем мир, где бы господствовал Гитлер. И мы не примем мир, подобный послевоенному миру двадцатых годов, где бы можно было вновь посеять и взрастить семена гитлеризма.
Мы примем только такой мир, который был бы предан делу свободы слова само выражения — свободы каждого почитать Бога собственным путем—свободы .от нужды и свободы от страха»[496].
Выражение «мы не примем» должно было означать, что Рузвельт считает обязанностью Америки идти на войну ради четырех свобод, если их нельзя обеспечить иным путем.
Немногие американские президенты были столь чувствительны и проницательны, как Франклин Делано Рузвельт, в отношении психологии своего народа. Рузвельт понимал, что лишь угроза собственной безопасности может оправдать в глазах американцев военные приготовления. Но, вовлекая свой народ в войну, он знал, что необходимо воззвать к идеализму примерно так же, как это сделал Вильсон. С точки зрения Рузвельта, безопасность Америки могла быть с лихвой обеспечена установлением контроля над Атлантикой, но цели войны требовали дать людям представление о новом мировом порядке. И потому термин «равновесие сил» никогда не встречается в речах и публичных заявлениях Рузвельта, за исключением тех случаев, когда этот термин используется в отрицательном смысле. Рузвельт стремился к тому, чтобы мировое сообщество обладало демократическими и социальными идеалами, соотносимыми с американскими, что и являлось бы лучшей гарантией мира.
В этой атмосфере президент формально нейтральных Соединенных Штатов и воплощенный военный лидер Великобритании Уинстон Черчилль встретились в августе 1941 года на борту крейсера у побережья Ньюфаундленда. Положение Великобритании несколько улучшилось, когда в июне Гитлер вторгся в Советский Союз, но Англия была еще весьма далеко от верной победы. Тем не менее совместное заявление этих двух лидеров тематически отражало не традиционную постановку целей войны, а план совершенно нового мира, несущего на себе отпечаток Америки. Атлантическая хартия провозгласила ряд «общих принципов», на которых президент и премьер-министр основывали «свои надежды на лучшее будущее для всего мира»[497]. Эти принципы были еще шире «четырех свобод», первоначально названных Рузвельтом, а дополнительно включали в себя право, равного доступа к сырьевым материалам и совместные усилия по улучшению социальных условий на земном шаре.
Атлантическая хартия выдвигала проблемы послевоенной безопасности исключительно в вильсонианском стиле и не содержала в себе никаких геополитических компонентов. «После окончательного уничтожения нацистской тирании» свободные нации откажутся от применения силы и введут перманентное разоружение для тех наций, «которые угрожают... агрессией». Это приведет к поощрению «всех прочих практических мер, которые облегчат для миролюбивых народов сокрушительное бремя вооружений»[498]. Предусматривались две категории стран: «страны-агрессоры» (конкретно Германия, Япония и Италия), которые будут принудительно разоружены на бессрочной основе, и «миролюбивые страны», которым будет позволено сохранить вооруженные силы, но, как надеялись, в значительно сокращенном виде. Национальное самоопределение послужит краеугольным камнем нового мирового порядка.
