На краю небытия. Философические повести и эссе - Владимир Карлович Кантор
Но я оказался жесток, от чая отказался, а спросил ее, сколько времени ей надо на сборы, чтобы съехать. Я понимал, что жестоко поступаю, но вариантов не было. Назавтра собиралась приехать Кларина. Она сразу как-то согнулась, глаза стали жалкие, забормотала, что утром уедет к подруге. Стало понятно, что она тоже без жилья. Я покраснел от стыда, хотя вроде нечего было стыдиться, вышел, заглянул к соседу, чтобы представиться: «Мы теперь будем здесь жить, жена, я и дочка». Но он ответил, глядя мимо меня: «Главное, чтобы нам мирно жить. Холодильник у нас общий, на кухне стоит. В холодильнике у меня нижняя полка, соседи заняли верхнюю полку, значит, ваша – средняя. И три шкафчика висят. Люба сейчас свои чашки и тарелки заберет, их немного, она хорошая женщина, вас не обеспокоит. Будет этот шкафчик вашим. Ее прежний жилец сюда пустил пожить. Может, и сам с ней жил. Я свечку не держал». Видимо, был он и вправду терпимый, нескандальный человек. Я невольно посмотрел на маленькую книжную полку рядом с его койкой и на корешки книг на шкафу. Было много испанских писателей, в том числе классические тексты вроде «Ласарильо из Тормеса», и книги об испанской войне, даже Хемингуэя «По ком звонит колокол». Дед махнул на нее рукой: «Интересная книга, но много неправды. Получается у него, что республиканцы франкистов в сортирах живьем топили. А это лжа». Вообще, как я потом понял, несмотря на лагерь, он хранил в себе все советские установки. Я вернулся в свою уже комнату.
Светловолосая и зеленоглазая Люба сложила небольшой солдатский чемоданчик и рюкзак защитного цвета и сказала: «Все, я готова. Но могу ли я сегодня еще здесь переночевать? До подруги не могу дозвониться». Я кивнул: «Конечно, я сейчас уезжаю. Завтра с женой приедем к вечеру. Не сердитесь, что так получилось. Вы откуда сами?» Она сглотнула слюну: «Из Иванова, город ткачих. К нам мужики за сладким ездят, мы для них десерт. Приехала сама, думала здесь мужа найти. Спать со мной спят, хвалят, но никто не хочет жениться. Словно в болото попала, уже не выбраться. А зачем назад ехать? Все то же самое. Приезжают, трахают, всем нравлюсь, вот и все». И вдруг заплакала, сев на тахту. «Словно кто заколдовал. До вас мужчина в этой комнате жил, говорил, что дом на болоте стоит, что я такая соблазнительная кикимора, что пока дом стоит тут, и мы будем вместе. А жена позвала, он в момент и уехал». От жалости у меня челюсти тревожно свело, но я понимал, что никто на ней не женится. Почему – не знаю. Но так чувствовалось. Я пробормотал: «Вы же знаете, мужчина всегда старается избежать брака. Один вариант – любовь. Полюбите вы, полюбит он – и женитесь». Она вытерла глаза и сказала: «Тахта, стол и кресло не мои. Они здесь так и были. Вы их за так получаете».
И я вернулся в нашу съемную квартиру. Кларина взглянула на меня тревожно: «Ну и что? Очень грязно и противно?» Я кивнул: «Очень. Но ты же у меня ясная и чистая, так что все будет чисто. Не сомневаюсь. Хотя даже для самых ловких женских рук стада тараканов непобедимы». Она поцеловала меня: «Справимся. Против тараканов одно средство – чистота. Вечером поеду смотреть. С дочкой мама посидит». Мы приехали. От Любы не осталось почти никаких следов. Правда, она забыла в столе маленькие маникюрные ножницы. Куда их отвезти, я не знал. С тех пор они почти тридцать лет верно мне служат. И напоминают печальную девушку.
Наша комната была посередине квартиры. Напротив кухни была большая длинная комната соседей, которых мы пока не видели.
Мы поставили в угол пианино, которое теща хранила временно в подвале у соседки (на нем когда-то играла маленькая Кларина), перевезли маленький шкаф, пару книжных полок. Я расставил самые нужные книги, поставил на стол неизменную пишущую машинку «Москва» (мы были так бедны, что я собирал несколько месяцев деньги на ее покупку). Кларина представилась соседу, и он встал из кресла и почти куртуазно склонился перед ней, поднес руку к губам и назвался: «Эрнест Яковлевич Даугул».
Сразу в голове мелькнуло: «Латыш. Европеец!» Жена ответила: «Кларина. А его зовут Кантор».
«По фамилии зовешь? Наши женатые партийцы в Испании тоже друг друга называли по фамилиям, но добавляли слово товарищ: товарищ Петров, товарищ Кантор, товарищ Залка, американский товарищ Джордан. А чтобы так просто – не слыхал». Кларина смутилась: «Так уж у нас сложилось. А потом и пример литературный есть – так жена называла Пушкина». Латыш проявил неожиданную для меня литературную грамотность: «Это из-за которой его убили». Кларина вспыхнула, желая возразить. Но у деда был собственный опыт: «Из-за женщин мужчины всегда погибают. Дай бог, чтобы вас это миновало». Кларина ответила: «Если от меня зависит, то минует». Эрнест сказал: «Надо верить, тогда получится, но вам еще с соседями надо будет познакомиться. Скоро приедут. Семья – жена, муж и дочка с сыном. Хозяйка она, Инга Леонтьевна, она в учреждении работает, которое квартиры распределяет. Очень на вашу комнату надеялись, не ожидали, что кто-то вдруг на комнату в коммуналке позарится. Надеялись меня отселить и получить всю квартиру». Говорил он это как о чем обыденном, как человек, привыкший, что его, как вещь, переставляют с места на место. «Теперь, может, вас попробуют куда-то отселить, найдут двухкомнатную квартиру, так что мы, может, и недолго будем общаться. Она начальница тут, распределяет помещения, откуда нас отправят под землю после некоторого промедления». Он усмехнулся: «Да я это шучу, в Испании командир нашей части, испанец, так шутил. Он по-русски говорил с акцентом, но про смерть любил повторять, что жизнь есть сон и неважно, в каком жилище ты спишь. Главное жилище все равно под землей». И добавил: «Я вот думаю, что отшельники не случайно в пещерах под землей жили. Ближе к окончательному существованию. У испанцев это сплошь да рядом – всякие подземелья». Зато на окне у него стояли два больших застекленных террариума с большими хвостатыми агамами. Такие маленькие ящеры. «Я их тараканами кормлю, не пропадать же добру. Думаю, отшельники тоже с такой живностью существовали».
Я невольно еще раз оглядел комнату в поисках иконостаса или хотя бы какой-либо иконы. И мое удивление – на шкафу прислоненная к стенке икона по картине Эль Греко, очень плохо исполненная, но глаза у Христа были совсем измученные. «А ведь жена у вас небось православной была?» – спросила Кларина, на
