Газета День Литературы - Газета День Литературы # 178 (2011 6)
Смеюсь насильно, словно Гуинплен,
И жду в тиши желанных диссонансов.
***
В непостижимых пучинах Эреба
Молнии злобна змея,
Низко повисло озябшее небо,
Чёрная метка моя.
Дом уплывает за бурю ночную,
Шторы под ветром дрожат.
Кажется, что ничего не начну я,
Выпал неверный расклад.
Неотделима приросшая маска,
Словно давнишний ожог.
Это совсем не весёлая сказка,
Но не печалься, дружок!
Малоразбавленым огненным грогом
Я загружу пустоту
И помолчу перед первым итогом,
Рифмы ловя на лету.
Ветер на улице плачет и стонет,
Сдавшись идущей зиме.
Линия жизни ползёт по ладони
И исчезает во тьме.
ФРОСТ
Я в выходные неспроста
Уткнулся в Роберта Фроста.
Он был so serious, my God,
И так домашне романтичен,
Что я, к такому непривычен,
Глотал стихи его подряд.
Сидел я голо и небрито,
Но весь сиял, хоть полируй,
Как будто мне Мадонна Лита
Вдруг подарила поцелуй.
Что мне искать, ведь счастье – вот!
Какая радость – эти строки!
Отремонтировался в доке
Мой полусгнивший пароход.
Good bye, old fellow! Я спешу.
Я книгу позже полистаю,
Но, как ни тужься, точно знаю –
Так никогда не напишу.
***
Он писатель. В руках его лира.
Он имеющим власть – не вассал.
Он объездил три четверти мира
И уже обо всём написал.
Для него юбилей – только веха
Ему званье "старик" не идёт.
Смотришь – снова куда-то поехал,
Значит, новая книга грядёт.
Он не толстый, не лысый, не слабый,
Он земным удовольствиям рад,
И вздыхают вослед ему бабы,
На жену бросив зависти взгляд.
Он блестит и очками и фразой,
Провожая Пегаса в полёт.
Сам себе отдаёт он приказы,
Сам себе отдаёт он отчёт.
Он – волна, а не хилая пенка...
"Кто же он?" – вопрошает народ.
Он – карельский хохол Бондаренко
И России большой патриот.
***
Собираются люди в кучи
По понятиям "свой-чужой",
От других, что пароль не учат,
Отделяя себя межой.
Собираясь в комочки, манка
Мерзко плавает по воде.
Как учил нас товарищ Данко:
"Что я сделаю для людей?!"
Всё в призыве подобном криво,
Я для этих людей – изгой,
И спокойно и неспесиво
Прохожу я тропой другой.
Кто поймёт меня, тот не станет
Укорять за отказ гореть
И участвовать в том обмане,
Где рука переходит в плеть.
Ну, а в случае самом крайнем,
Освеживши уста смешком,
Назову себя Гантенбайном
И пойду по Руси пешком.
***
Когда меж нами непогода,
Как "ты плюс я" смогу сложить?
Мне не хватает кислорода,
Мне просто без тебя не жить.
Ты стала для меня Вселенной,
Ты – воздух, звёзды и трава!
…О, как я вру самозабвенно,
Какие нахожу слова!
Виталий МУХИН ЧАС МЕТАМОРФОЗ
***
И имя этой звезде – Полынь.
На русскую славу и пламенный Спас
слепых откровений ударил мой час,
слепых откровений.
Не вороны-вепри за Бугом кричат,
не реки иссохшие в венах стучат,
а ужас прозренья.
Живым только мёртвые верность хранят,
и только она, как стрела наугад,
сшивает столетья.
Что в землю ушло, то взойдёт из земли,
о счастье недолгом поют ковыли –
и грезят бессмертьем.
Но нет и не будет его никогда,
а русская слава всегда молода –
но горечь полыни…
Но колокол веры – и вечность как миг,
лишь русской тревогою держится мир
и в прошлом, и ныне.
***
Тяжёлая
набухшая луна.
Над майской полночью
знобящий запах цвета.
И яблони стоят в воде букетом,
и спит разлив у самого окна.
В голубовато-рыжей полутьме
столбы огней.
Вселенское затишье.
И только капли чиркают о крыши –
считают жизнь…
Я тоже –
но в уме.
ЖУРАВЛИ
А.Карину
Пустое утро пасмурного дня,
а на дворе ледком уже запахло,
и над равниной, низенькой и чахлой,
вожак свою колонию поднял.
И – с мягкой кочки прыгнув в небеса,
и – молодняк на случай примечая,
он полетел, поплыл, крылом качая, –
и дрогнули у стаи голоса:
– Курлы-курлы…
А мы бежим!.. Скорей за ней бежим –
нам, босотве ленд-лиза, непонятно,
зачем вожак поворотил обратно,
идёт на нас вдоль высохшей межи.
Идёт на нас… И плачет... Боже мой!
Мы удивлённо пятимся к забору.
Но караван кольцом взмывает в гору.
"Курлы-курлы" несётся над землёй –
сквозь заполошно-рваное "динь-дон".
– Дин-дон… дин-дон!..
в каком-то гибельно-червонном озаренье
через войну и через мой детдом,
парящий над вселенским разореньем,
от ранних звёзд рабфаковской Москвы
до рудников и вышек лагспецстроя…
Давно ль они позаросли травою?
А всё туманней их рубцы и швы,
всё выше, дальше чёрные следы…
Ах, пахари воздушной борозды,
ах, журавли, чего без вас я стою?!
Я – человек, покуда в небе вы.
МЕТАМОРФОЗЫ
Ночь так темна, что в десяти шагах
сплошной стеной загадочная бездна.
Тугие травы тянутся к ногам,
затишье давит тяжестью железной.
Ночь так темна, что хочется кричать –
авось хоть чей-то голос отзовётся.
Подмокший ельник цапнет сгоряча –
и сердце кувыркается в колодце.
Колючий лес пронзил тебя насквозь,
он дышит мхом, густым настоем хвои,
он фыркает прогалиной, как лось,
и ёжится обманчивым покоем.
Его хребет окутан млечной мглой,
во лбу – звезда, кровь запеклась на лапах.
И он ползёт, змеится над землёй,
как будто вверх, а всё равно на запад.
