Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6489 ( № 47 2014)

Грипп печатных

ощипанных станков.

Стоп!

Осторожно!

Я во дворе. Я зла. Я укушу. 

________________

1 C a v e l u n a m (лат.) – Осторожно, луна! (парафраз латинского выражения «Сave canem» – «Осторожно, злая собака!». в котором поэтесса обыгрывает собственное имя – Луна).

2 Панеро Леопольдо Мария – современный испанский поэт; в настоящее время находится в психбольнице.

3 Сильвия Платт – американская поэтесса, покончила с собой.

4 Дэвид Фостер Уоллес – американский поэт.

5 Вирджиния Вульф – английская писательница.

6 Опасность.    

Хосе Мартинес РОС, р. 1980,

КОРДОВА

ХЛОЯ

Вот что-то проявилось под луной –

она встаёт, ущербная, меж веток,

слегка растушевав твоё дыханье –

в иголках льдистых непорочный воздух.

Вся грудь твоя в неведомых цветах –

растут такие на стволах деревьев,

холодные и белые под ливнем,

обвитые плющом голубоватым.

Вдохну твой запах, робко прикоснусь

к огню на бледных фитильках тычинок –

я их не потревожу: может статься,

они растут из сердца; вдруг с рассветом

я встречу взгляд твой, ледяное тело

в зелёных, жёлтых листьях обнимая,

а не во сне, дописывая строчку,

пока цветы под ливнем холодеют.

ЮНОСТЬ

Жизнь явлена не в том, что ты видал, а в том, как ты разрушен.

                                      Ибн Араби

Оружье ночи, холод важных дат

истории

скрестились в точке:

взгляд –

он знал и тьму бессонниц, и угрозу

жить без любви и памяти, но всё ж

вдруг вспыхнул – дрожь и тяга двух полов;

он озирает дол, где только кровь,

и посреди Европы

видит розу.

Вот ты, вот я –

мы смотрим на неё, –

откуда? – разве важен угол зренья

в тот час, когда неона забытьё,

на вывеске отеля, в рай творенья

ведёт нас вместе – или не ведёт! –

есть только пульс пунцовой лихорадки

да трепет крови, да – ещё из книг

обличья, маски –

край тысячелетья,

где смутный образ наш с тобой возник

как сон подростка:

с жаждой приключенья, блаженства, бреда,

с верой в красоту.

Экраном, погружённым в темноту

мы кажемся, ещё мы андеграунд

самих себя, ещё мы только тень,

мы плёнка до проявки,

все касанья

для нас игра,

два призрака без смысла

целуются под деревом сожжённым

огнём заката, под закатной плазмой.

Мы созерцаем розу –

тайный цвет,

пылающий, кипящий –

издалёка

её мы видим, из таких краёв

бездушных, безымянных, где дыханье

истории не шевельнёт листвы:

там лишь вокзалы

стран ненастоящих,

аэропорты, дрыхнущие люди,

угрюмые подземок переходы

и улицы, где запах сна и секса,

и вонь клозетов, угол в пансионе,

где сами мы как тень ненужной тени,

как отзвук чьей-то жизни, голоса

ослепших лестниц,

тусклых коридоров.

А мир несётся к точке сквозь года,

там, на платформе, – так знакома поза! –

на чемодане девушка –

как роза:

ничей цветок, цветущий в никогда.

Перевод Наталии ВАНХАНЕН

Теги: Современные поэты Испании

Не всё сценаристу проза

Михаил Кураев. Саамский заговор. - Иркутск: Издатель Сапронов, 2013. – 432 с. – 1500 экз.

Книга Михаила Кураева включает в себя две повести "Саамский заговор" и «Петя по дороге в царствие небесное». Вторая написана довольно давно, по ней снят фильм, и все литературно-критические разговоры о ней давно утихли. Речь стоит вести о первой повести, давшей название всей книге. Это историческое повествование, якобы основанное на реальных событиях. Я пишу якобы, потому что по части трактовок и акцентов Кураева историческая правда интересует меньше всего. Для него главное – остаться рукопожатным членом либерального сообщества, поэтому сложнейшая тема взаимоотношений нового советского государства и народов Севера решается им в привычном и навязшем на зубах ключе: плохое, ужасное, садистское НКВД, негодяй Сталин со своими опричниками и хорошая, пострадавшая интеллигенция вместе с наивным и честным саамским народом[?] Кто-то скажет, а разве нет? Спорить здесь бессмысленно, и в данном контексте даже неуместно… Вопрос в другом: в произведении, претендующем на художественность, хочется видеть историческую картину во всём трагическом разрезе разных судеб, разных правд и неправд, неоднозначности мнений и толкований, а не в тиражировании ранее опробованных клише. Неужели Кураев, писатель со стажем и с именем, этого не понимает?

К слову говоря, с художественностью у него вообще не всё благополучно…

Действие «Саамского заговора», естественно, разворачивается на Севере. Выбор не удивительный. Кураев сам из тех мест, а с фантазией у него, как известно, неважно. В начале повествования помещено пространное описание природы. К нему предпослан подзаголовок «Из записных книжек Алдымова». Кто такой Алдымов и почему он так тяготеет к тому, чтобы фиксировать природные изменения в записных книжках, остаётся не ясным… Представляется, что автор ставил перед собой задачу начальным фрагментом повести поразить воображение матёрых стилистов. Хотел, но не вышло. В тексте видно старание, желание поставить слова в гладком порядке, но картина зримой не получается. За оборотами и сочетаниями не видно севера, его особенностей, его колорита, и в итоге остаётся лишь почесать в затылке: зачем автору потребовалось такое начало? В чём его композиционный и сюжетный смысл? Более того, вползающий в текст на изгибах этого описания отец семерых детей саам Сельма Канев сначала с радостным волнением принимается читателем за главного героя, но более в тексте не появляется… От отчаяния возникает мысль, что он волей авторской забывчивости превратился в недолго действующего во второй половине повести отца девятерых детей саама Сальму Нестеровича Курёхина. Но всё же больше оснований предполагать, что это другой человек…

Есть проблемы у автора с построениями сюжета и далее. Вероятно, лавры Лермонтова не дают покоя Кураеву, и он тщится раскрыть характер всё же обнаружившегося главного героя, имеющего реальный прототип учёного Ивана Алдымова не в хронологическом развитии, а являя его в разные эпизоды жизни, без всякой осознанной связи между ними. Сперва героя мы видим дома, в обществе жены, потом в кабинете секретаря райкома, далее узнаём историю его знакомства с женой, потом наблюдаем его умилительное общение с сыном, коллегами, друзьями и в трагическом конце со следователем. Замысел перспективный и богатый. Но в исполнении Кураева, увы, провалившийся… Создаётся ощущение, что каждый раз под видом Алдымова действуют разные, не имеющие никакого касательства друг к другу люди. Цельного характера нет… Мотивация поступков отсутствует… И, собственно, из-за этого читатель утрачивает возможность выработать к этому образу хоть какое-то отношение…

Кроме лермонтовских лавров Кураева тревожат ещё достижения Достоевского. В повести немыслимое количество душеспасительных разговоров всех со всеми, очень длинных, утомительных и неестественных. Я сомневаюсь, что нормальный, вменяемый отец будет вести речь со своим сыном так, будто перед ним студент в аудитории, а он сам лектор. Вот что говорит у Кураева Алдымов своему сыну Светозару: «Рассудочность порождает дистанцию, как бы отстраняет нас от предмета, о котором мы рассуждаем, будь это человек или явление. Чувства, напротив, сближают, соединяют куда прочнее, чем мысль. Всё лучшее, что создано на земле, продиктовано, порождено высокими и бескорыстными чувствами» . Не захочется ли после такого набора банальностей отстраниться от такого отца?

В образе главного палача, безжалостного гонителя саамов, также реального человека, сотрудника НКВД Ивана Михайлова, Кураев дал себе наконец разгуляться. Такое ощущение, что он описал сошедшего на землю дьявола. Он и подл, и коварен, и внешне неказист, и всю свою жизнь совершал неблаговидные поступки… Не верится, что такой человек когда-либо мог существовать на земле… Но по иным канонам, конечно же, мог… Ведь, согласно либеральной версии, в сталинское время у жителей СССР мистическим образом поменялся генный код, и они из нормальных людей стали кровожадными мутантами… Только тогда не очень понятно, кто создал великую советскую культуру, промышленность, науку… Ведь мутанты только и делали, что расстреливали хороших людей… Выходит, мутанты, в перерывах между расстрелами, создали?

Исторический факт, что действительно выдуманный саамский заговор вскоре самим НКВД был признан мифическим и все те, кто его сфальсифицировал, понесли заслуженное наказание, Кураевым трактуется как следствие борьбы за власть в НКВД и мелкой подлости его сотрудников. А как же иначе! Клеймящим всё советское крайне не выгодно признавать, что советская власть была в состоянии признавать свои ошибки и исправлять их. Да, цена этих ошибок страшна.. Ни одна безвинная смерть не будет оправдана никаким признанием ошибки… Но что-то я не припомню, чтобы хоть один кто-то покаялся за те унижения народа, что устроили младореформаторы в начале 90-х!