Газета Завтра Газета - Газета Завтра 457 (35 2002)
Трудящиеся пели марши великих строек: "Не кочегары мы, не плотники...", "Мы идем на смену старым утомившимся бойцам...", "Под крылом самолета о чем-то поет..." Песни громко, вольно возносились в московское небо, где летели, сопровождая колонну, серебристые дирижабли с надписями "СССР", аэростаты, краснозвездные "ястребки", и бипланы "По-2", сложив в небесах живое и трепещущее слово "Сталин". Парашютисты выбрасывались из "кукурузников" и точно приземлялись в центре колонны. Встраивались, свертывая на ходу парашюты. Подхватывали песню, которую, мощно двигая комсомольскими скулами, упрямо бодая воздух неподкупной головой, исполнял патриотитческий баритон Лещенко: "Свадьба, свадьба разлетелась по земле..."
Чуть приотстав, немного отдельно, показывая свою значимость для страны и народа, шли люди науки. Несли в стеклянных банках заспиртованных ящериц, двухголовых младенцев, бычье сердце, которое на несколько минут было пересажено осетру и билось в рыбе, пусть ненадолго, но продлив ей жизнь. Другие ученые несли буханки хлеба, приготовленные из торфа, которые должны были окончательно снять проблему продовольствия. Химики показывали всем новые, невидимые для глаз материалы. Физики, многие все еще засекреченные, с необнародованными званиями лауреатов Ленинской премии, бережно держали в ладонях открытые ими элементарные частицы. Показывали их стоящей на тротуарах толпе, и та взрывалась ликующими криками: "Слава советской науке!", "Мирный атом — на службу социализму!", "Знание — сила!" "Учение Маркса бессмертно, потому что верно!"
Ветераны всех войн, сгибаясь под тяжестью орденов, не стыдясь своих шрамов, несли победные трофеи. "Афганцы" высоко подымали на древке пиджак Амина, захваченный при штурме дворца. Престарелые десантники, покорявшие восставший Будапешт, несли американские штиблеты Имре Надя, брошенные им в паническом бегстве, а также фиолетовую сутану продажного кардинала Миндсетти. Авиаторы, защищавшие небо над Каиром во время шестидневной войны, несли обломок израильского истребителя "Кфир", начертав на нем патриотический лозунг: "Бей воробьев, спасай Россию!" Участники вьетнамской войны, став за время жестоких боев в джунгях значительно ниже ростом, приобретя узкий разрез глаз, чтобы безошибочно различать в небе американские "В-52", катили подарок товарища Хо Ши Мина — простой велосипед с седлом из кожи американского летчика. Герои боев за Берлин, Кенигсберг, Лейпциг несли фрагменты готических соборов, которые все эти годы бережно хранились и не выдавались покоренному врагу, покуда тот не вернет в Ленинград Янтарную комнату. Особенно выделялись участники боев на Халкин-Голе. Маршируя, они читали наизусть кодекс чести самураев, захваченный тремя танкистами, тремя веселыми друзьями, которые, несмотря на годы, бодро шагали в колонне. Двое — в танковых шлемах, а один — в кепке, подаренной ему артистом Крючковым.
Белосельцев ликовал. То встраивался в проходящие колонны, подхватывая грозные освободительные песни: "Мы не дрогнем в бою за столицу свою...", "Идет война народная, священная война..." То отставал, чтобы видеть все новые и новые ряды бойцов. Язвил, хохотал над едкими, не хуже Кукрыниксов, карикатурами, что изображали Горбачева в виде целлулоидной погремушки в руках у Рейгана. Или Александра Яковлева в виде подслеповатого сома, плывущего в мутных водах перестройки.
Белосельцев воспрял духом. В ликовании подхватывал громогласные лозунги, несущиеся из монолитных рядов, в которых, прикрывая глаза темными очками, умышленно подвязав щеки бинтами, дабы остаться неузнанными, шагали чекисты.
— Враг будет разбит, Победа будет за нами!— кричал Белосельцев, подымая стиснутый кулак.
— Ни шагу назад, позади Москва!— негромко откликался краснолицый, индейского вида разведчик, внедренный в дикое племя, обитавшее на берегах Амазонки.
— Будет и на нашей улице праздник! -— шумно и радостно выдыхал Белосельцев.
— Кадры решают все!— шепнул ему невысокий полуобнаженный человек в ритуальной маске, нелегал, действующий в опасной среде африканских пигмеев.
Вслед за людскими колоннами, продолжая их шествие, вливаясь в демонстрацию тяжкой, сотрясающей землю поступью, шагали памятники. Впереди шли бронзовые фигуры со станции метро "Площадь Революции". Вынужденные долгие годы находиться в согбенных позах, подпирая головами и спинами арки подземелья, теперь они распрямились, шли во весь рост: красноармейцы с винтовками, матросы с гранатами, рабочие-баррикадники с револьверами, революционные женщины с санитарными сумками.
— Товарищи, у всех есть мандаты?— сурово спрашивал бронзовый пролетарий с ярко блестевшим кончиком башмака, стертым от бесчисленных прикосновений безымянных пасажиров метро.
— Не волнуйся, браток,— сплевывал длинным бронзовым плевком революционный матрос с "Авроры",— контру будем кончать на месте!
За ними, во весь свой великолепный рост, сия нержавеющими мускулами, напрягая стальные бицепсы, легированные икры и бедра, шли Рабочий и Колхозница. Воздевали скрещенные серп и молот, стараясь не сколоть ими высокие баллюстрады гостиницы "Москва", осторожно перешагивая троллейбусные провода. Белосельцев услышал их поднебесные, напоминающие раскаты грома голоса:
— Коля, понеси маленько один, а то у меня носок сьехал,— просила своего спутника Колхозница.
— Говорил тебе, Дуся, надевай на босу ногу, а то сжуешь,— солидно отвечал Рабочий.
Она выпустила серп, наклонилась, поправляя сьехавший стальной носок. Рабочий некоторое время один нес сияющую эмблему, покуда его подруга поднялась, оправила нержавеющую юбку, подхватила парящий в небе серп.
За ними многолюдно, не слишком попадая в ногу, двигались алебастровые и гипсовые скульптуры, украшавшие фасады сталинских домов. Мужественные шахтеры-стахановцы с отбойными молотками. Студенты с вдохновенными лицами, читающие на ходу учебники по сопромату. Балерины, привставшие на пуантах, выделывающие удивительные пируэты и па. Архитекторы, упиравшие циркули в чертежи новых городов. Полярные летчики в комбинезонах и мохнатых унтах. Академики в алебастровых шапочках, с заостренными бородками. На некоторых скульптурах шелушилась краска. Иные от времени и непогоды лишились носов и конечностей. У третьих из-за нехватки коммунальных средств развалились в руках орудия труда и познания. Но все они в этот решительный час дружно покинули свои ниши и постаменты, влились в ряды демонстрантов.
Чуть обособленно, оставляя вокруг себя свободное пространство, шагали памятники Ленину. Одинаковые, одного и того же роста, из розоватого гранита, с простертой вперед рукой, глядели вдаль прищуренными, прозревающими будущее глазами. Задумчивые, любимые, похожие друг на друга, как сорок тысяч братьев, давили асфальт, оставляя на нем глубокие вмятины.
Белосельцев посторонился, боясь попасть под громадные ленинские башмаки. Краем уха уловил разговор двух памятников:
— Простите, товарищ, вы не будете сегодня на заседании ВЦИК? Не могли бы вы передать Надежде Константиновне, что я хочу ее видеть?
— Да, товарищ, разумеется, я буду на заседании ВЦИК. Но Надежда Константиновна поедет со мною в Горки.
За ними следовали памятники Марксу и Энгельсу. Маркс, вырубленный из целостной глыбы гранита, не имел ног, врос туловищем в дикий камень. Энгельс толкал его перед собой, словно инвалидную коляску. Стоически, как и при жизни, служил своему более мудрому и могучему другу, на голове которого, похожий на зоркую, небольших размеров ворону, сидел скульптор Кербель.
Сразу же за основоположниками марксизма выступала высокая, абсолютно белая девушка с веслом. Обтянутая спортивным трико, пластично шагая босыми ногами, волнуя под купальником могучими гипсовыми грудями, она слегка потрясала веслом, которое готова была пустить в дело, поражая им противников государства и строя.
Радостное и фантастическое зрелище являли собой скульптуры фонтана "Дружба народов", явившиеся с ВДНХ. Золоченые, сияющие на солнце, отливающие перламутром и драгоценными каменьями, похожие на ликующих богинь любви, плодородия, материнства, они приплясывали, притоптывали, лузгали семечки, грызли орехи, впивались золотымии зубами в райские плоды, клали себе на головы виноградные кисти, целовались, резали арбузы и дыни, водили хоровод, манили в свой девишник глазевших на них мужчин. Одна из них, озоруя, подхватила из толпы старичка-ветерана, засунула себе в вырез платья, и тот барахтался, как лягушонок, среди золотых исполинских грудей. С хохотом вынула, поставила на землю, и старичок стоял весь в золотой пыльце, словно пчелка, побывавшая на душистом цветке.
Процессию замыкали памятники, не имевшие прямого политического звучания. Это были бетонные раскрашенные медведи, стоявшие у обочин автомобильных дорог. Такие же бетонные олени, украшавшие входы в лесопарки. Среди них жеманно ступала большая кошка-копилка из папье-маше, в которой позванивала мелочь, собранная жителями Великого Устюга в фонд помощи испанским детям.
