Газета День Литературы - Газета День Литературы # 152 (2009 4)
На третий день деньги у ребят кончились. Похоже, кончилось и бабье лето – похолодало, пошёл дождь. В семь утра бригадир пришёл в комнату парней, спросил кружку чифира. Выпил глоточками. Покурил. И велел собираться.
...Земля под лопатами и вилами чавкала. Картошку бригадир распорядился сыпать под навес – провеяться и просушиться. С прохудившегося навеса на картошку лила вода, но бригадир был оптимистом:
– Можа, ещё распогодится, а нет, то што жа сделаешь... Мое дело – картошку вырыть, а што сушить неможно, так я сколь раз начальству сказывал, штоб плотников дали навес залатать али новый поставить. Ну, стало быть, я пошёл. Старшой, копать до шестнадцати нуль-нуль, а обед – глядите самы – с двенадцати али с часу. Вечером приду поглядеть, што вы тут наковыряли.
– Кончай работу! – ровно в шестнадцать часов скомандовал староста. – Айда домой!
Вилы, лопаты, ведра побросали под навес. Вымокли до последней нитки на трусах. Еле ноги домой приволокли. Переоделись. Вдоль стен натянули верёвки. Повесили сушиться куртки, рубахи, штаны. Дежурные Игорь и Таня постарались: жарко натопили избу, в двух огромных кастрюлях сварили макароны с тушёнкой. Поели без особого аппетита, выпили по кружке чая. И повалились на полати. Перекинуться в картишки уже сил не было.
Ночью у Славки Одинцова заболел зуб. Ноющую боль Славка услышал во сне, но даже не пробудился. Постепенно в башку вползала мысль, что намается он ещё с этим зубом. Проснулся. Прислушался к себе. И печёнкой уже почувствовал, и селезёнкой, и даже вырезанным аппендиксом, каждой клеточкой тела, что на стены будет кидаться, головой биться. Боль будто стала уходить. Он уже начал успокаивать себя: обойдётся, мол.
Но она пришла. Окаянная. Резучая и палящая, и стала вгрызаться внутрь десны. Славка пошарил по подоконнику. Взял фонарик. Сполз с полатей. Поверх трико натянул брюки, накинул фуфайку и вышел в сени. Нашёл свою дорожную сумку, достал одеколон "Шипр". Сделал выдох, будто собирается выпить, и натряс в рот одеколона. Стал полоскать рот – так, чтобы жгучая и противная жидкость попадала на больной зуб. Стошнило. Дергающая боль пульсировала в ритме сердца, добралась до правого виска.
Славка закурил. И не понимал уже, где что болит. Болел правый глаз, потому что зуб глазной. Ощущение было такое, будто кто-то внутри клещами схватил за ниточку нерва и тянет глаз вовнутрь. Болел правый висок. Боль перекочевала в затылок. Славка натянул фуфайку до самых глаз, прижал ворот фуфайки к зубу, дышал под фуфайку, чтобы уговорить боль теплом.
В пять часов в сени вышли дежурные Ленка и Серёга. Славка сидел на лавке. Раскачивался и мычал. И дураку понятно, что у него страшно болит зуб, однако Ленка вылезла с глупым вопросом:
– Что, Слава, зуб болит? Очень больно?..
– Не-а, щекотно, – зарычал Славка и чуть не заплакал от злости и обиды вперемешку с нестерпимой болью.
Ленка вернулась в комнату. Принесла пластиночку анальгина. Славка разжевал две таблетки, зачерпнул ковш воды из ведра, запил. Прошёл ещё час. Не полегчало.
За утренним чаем одни сочувствовали Славке, вспоминали народные средства, другие подшучивали. Староста освободил страдальца от работы. Славка катался по полатям, дышал в подушку, массировал пальцами десну. Ходил курить на крыльцо. Со злостью рубил дрова. Пустое – боль не унималась. Казалось, боль поселилась в нём навсегда и распоряжалась всем его существом, подчинила себе все его мысли. Славка бросил топор и в сердцах, по-боксёрски, коротко врезал себе в верхнюю челюсть, но боль в нокаут не послал.
Серёга вызвался найти у деревенских пассатижи и вырвать зуб. Ленка протестовала:
– Ты в своём уме? Зуб поломаешь. Инфекцию занесёшь…
Пугала летальным исходом.
– Слава, надо бабку найти, – осенило Ленку. – В такой глуши наверняка колдунья живёт или шаман какой-нибудь. Мне бабушка рассказывала...
Славка не дослушал, что рассказывала бабушка. Он сам вспомнил, как его брат носил к бабке годовалую дочку. Врач ничего не мог поделать и шепнул, чтобы брат искал бабку. И он сыскал. И старуха заговорила грыжу. Бабка та унимала зубную боль, снимала боль в ухе и брюхе, наставляла баб, как мужиков от водки отворотить.
Старухи поджидали у магазина хлебовозку. Хлеб в деревню возили два раза в неделю. Сегодня был "хлебный" день.
– Здравствуйте, – Славка не узнал своего голоса. – Вы не подскажете, нет ли в деревне бабушки, которая умеет боль заговаривать. Зуб вот… Сил моих больше нет терпеть.
– Нету боле, милый, нету, – откликнулась маленькая старушонка. – Завьялиха в прошлом годе умом тронулась. И память у ей отшибло, не ведает топерь, как и зовут её. Тока песенки всё поёт да приплясывает, прискакивает. А ты вот што, ты пой к фершалу. Будя не вырвя зуб, так, можа, сулемы какой даст.
Славка справился, где живёт фельдшер, как зовут. А звали его Макар Никифорович.
– Типа-типа-типа, – подманивала сбежавших из загородки кур супруга фельдшера.
– Здравствуйте, бабушка, мне бы Макара Никифоровича…
– Леший бы взял ево, эттака наказала курятник наладить, так он уж час кругом ходит. Пилу ищет. Потом молоток искать кинется. Потом скажет, что гвоздей у ево нету, пойдет к Серёге, и краем…
В сенях послышался шум, будто развалилось что-то деревянное и, похоже, ещё ведро упало.
– Вон – в сенях он калайдаат. Дедке, пой-то сюды. К тебе тут… человек пришедши.
На крыльцо вышел старик в кепке, галифе, из-под которых торчали завязки от кальсон, в калошах на босу ногу. Славка малость опешил: старик был похож на артиста Дорофеева, который в "Поднятой целине" сыграл деда Щукаря.
– Здрасьте, Макар Никифорович, я к вам. Помогите. Зуб болит. Не могу больше терпеть.
– Ты чей же будешь?
– Студент университета. На картошку нас послали.
– Бабка, подавай китель! – скомандовал Макар Никифорович. – Курятник твой подождёт. Ляй-ко, человек извёлся.
– Эко барин. Поглядите-ка на ево. Будя хорохориться-то, будя, не то уважу щас тяпкой по хребту, не погляжу, что на людях, – поставила старика на место супруга.
Старик плюнул и пошёл в избу. Сзади на футболке Славка разглядел вылинявший номер "7". Вернулся старик минут через десять. В тех же галифе и той же кепке, но уже в кителе и хромовых сапогах.
Фельдшерский пункт располагался в двухэтажном пятистенке. С одной стороны, внизу, – клуб, наверху – фельдшерский пункт. С другой стороны дома, на первом этаже, – совхозная конторка, на втором – почта. Фельдшер отомкнул замок. Включил свет.
– Пой-ко сюды, – позвал Славку. – Ну-ко, кресло взяли и вон туды – под лампочку.
Вдвоём поставили кресло под висевшую под потолком лампочку. Старик рассказал, что списанное зубоврачебное кресло он выпросил в районной поликлинике. А тут и машина в деревню подвернулась. Хотя, как уведомил Макар Никифорович, фельдшеру не полагается зубы дёргать, потому как раз в месяц в деревню приезжает бригада врачей смотреть стариков да старух, и с ними стоматолог. А так в район ездят зубы лечить да рвать.
Усадил Славку в кресло. Достал из кармана брюк очки, завёрнутые в тряпицу. Славка открыл рот, показал пальцем ока- янный зуб.
– Дырочка маленька есть, а што шибко болит, так, можа, уж до корня дошло, – поставил диагноз фельдшер. – Тока уколов я делать не малтаю. Да и нету их, уколов-то этых, как ево… новокаину, во. Стерпишь?..
Славка ни разу в жизни не рвал зуб без укола. И деду он не доверял. Приуныл.
– Ты вот што, паря, не тужи, ступай в лавку. Глонём по полстакашка, тебе – наркоз, и на зуб дезинфекцию наведёшь, ну а мниково – штоб рука не дрожала.
Делать нечего. Побежал страдалец. В сумке у него трояк – оставил, чтобы из Петрозаводска домой доехать да перекусить на вокзале. У Ленки выпросил банку тушёнки и полбуханки хлеба. В лавке продавали водку "Кубанскую" по 2 рубля 60 копеек. На 40 копеек купил курева.
Пациент сидел в старом расшатанном стоматологическом кресле. Фельдшер придвинул медицинский белый столик, поставил два стакана, о край столика сдёрнул крышку со стеклянной банки тушёнки. Налил Славке, себе.
– Давай, што ли, штоб всё у нас сладилось и штоб здоровы были. Помогай нам Господь.
Выпили. Закусили. Старик попросил папироску. Закурили.
– Щас… погоди маленько. Пусть разойдётся. Главное – тебя штоб взяло, штоб маленько боль унялась.
