Александр Архангельский - Важнее, чем политика
А Лев Николаевич Толстой, который в раннем детстве вместе с братом Николенькой, играя в муравейное царство, закопал на засеке зеленую палочку? И они загадали, что тот, кто эту палочку найдет, принесет счастье всему человечеству. Николенька умер. Лев Николаевич дожил до восьмидесяти с лишним лет. Но когда пришла его пора, он завещал похоронить его на том самом месте. Восемьдесят лет человек помнил об этом эпизоде и свою миссию исполнил до конца. Что значит исполнил миссию? Богатый человек, Ясна Поляна. Мать честная, руби бабки с «Войны и мира» и живи. Купи себе какие-нибудь острова, Мальдивы, я не знаю еще чего, Канары. И Софья Андреевна есть, и дети. Нет, вот закопайте его там, где была палочка, где родилась мечта сделать людей счастливыми.
Или вспоминаю рассказ Бредбери, когда человек попадает в доисторическое прошлое, по которому можно гулять, но где нельзя ничего изменять… Он идет по тропинкам, любуется на бронтозавров. И вдруг на тропинку садится бабочка; он случайно на нее наступает. Ну, ерунда, бабочка какая-то. Возвращается обратно, в современность. И обнаруживает, что мир тот же самый, но некоторые слова звучат иначе, а во главе страны стоит полуфашист. Это к вопросу о малом влиянии культуры на жизнь.
Вообще, мне кажется, единственное, что может склеить наше с вами общество, расползающееся по швам, ненавидящее, желающее соседу как можно больше вреда причинить, радующееся, когда у соседа сдохла корова, – это (робкая надежда) наша подлинная культура. Когда-то, на Первом съезде народных депутатов я добился, чтобы мне дали слово, и свое выступление завершил словами, что необходимо обратить внимание на культуру в этой перестройке, в этой ломке, потому что если этого не будет сделано, нас ждет катастрофа похуже, чем Чернобыльская. И, по-моему, мы сейчас действительно находимся в том самом вертолете, который повис над Чернобыльской АЭС и постепенно облучается смертоносными лучами. Так что – пока не поздно…
К чему я тут появился? К тому, что экономика, политика, они должны быть основаны прежде всего на чувстве свободы, ограниченной лишь рамками закона. Мы должны идти по этому пути. А этот путь невозможен без общего понимания добра, порядочности, чести, вины и стыда.
Ведущий/Александр Архангельский. Спасибо за образцово-«неумелую» лекцию.
Голос из зала. Гаврилова Ольга. Я хотела задать вопрос, связанный с религией. Как известно, в нашей стране после падения коммунистической идеологии образовался вполне естественный вакуум. И как показывает история, такие вакуумы очень успешно может заполнить религия, особенно, я, думаю, православие. Как вы относитесь к такой перспективе?
Олег Басилашвили. У меня по материнской линии – одни попы́. Выходцы из подмосковных деревень, бывшие крепостные, ставшие священниками. И дед мой, Ильинский Сергей Михайлович, тоже окончил духовную семинарию и поехал жениться. Обычно как бывало? Дают выпускнику семинарии приход, он едет туда. У попа, уходящего на пенсию, как правило, есть дочка, вот молодой сменщик на ней и женится. Дед приехал, увидел дочку, и она ему что-то не понравилась. Но попу без жены никак. Не рукоположат. А он очень любил рисование, живопись. И потому вернулся домой, к отцу, и сказал дословно: «Родитель, я не хочу быть священником. Прости мне этот грех. Я хочу поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой». Грех был прощен, и дед мой стал архитектором, получив большую серебряную медаль на выпуске.
К чему я это говорю? К тому, что у меня двоякое отношение к религии. С одной стороны, я понимаю, что заповеди вечны и незыблемы. На них стоит все то, о чем мы сейчас с вами говорим, хотя мы очень часто их нарушаем, и я в том числе. Именно эти заповеди и охраняет религия, большая могучая сила. Но только если она стоит на страже народных интересов, а не на страже интересов верхушки, возглавляющей государство. Среди сегодняшних служителей церкви есть люди искренне верующие и считающие своим долгом жизнью жертвовать во имя прихожан, во имя своего прихода. И слава Богу, и дай Бог им здоровья. Но во многом нынешняя церковь пытается исполнять те самые обязанности, которые она исполняла всегда: при князьях, при царях, при первых секретарях. Вот это меня огорчает. Когда я вижу храм Христа Спасителя во время Пасхи или Рождества Христова, от которого на километры отогнан верующий народ и идут толстые, разряженные в бриллианты дамы, или первые лица государства, во мне это вызывает отвращение и отталкивает меня от религии, к сожалению. Я человек верующий до такой степени, до какой может веровать в Бога воспитанник пионерской организации. Но я верующий человек. И мне горько и больно на все происходящее вокруг смотреть.
У меня вообще ощущение, что нынешнее состояние вещей трагично. Если мы будем жить так, как живем сейчас, нас не будет на географической карте. Будет что-то другое, какое-то пустое пространство. Вот возьмите чеченцев. Они знают свои народные песни, танцы. Башкиры то же самое. Татары. А кто из вас знает хотя бы одну русскую народную песню? Никто. «Шумел камыш», и то одну фразу. Поверьте, я отнюдь не националист. Я просто говорю, что народ начинает расползаться. Если грузина обижают, другой грузин встанет на его защиту. А бьют русского? Да пусть бьют, хрен с ним, чем скорее добьют, тем лучше, мне легче дышать будет. Вот наша философия. И тут никакая экономика нас не спасет: гайдаровская, илларионовская, путинская, какая угодно. Будем только воровать, врать и мечтать, как бы слинять из «этой страны». Выход – только через жертвенность, служение, восстановление чувства правды, чем пронизана наша культура. Так это ведь? (И сам себе отвечает). Так.
Голос из зала. Таня Данквер. Есть ли у вас любимый художник?
Олег Басилашвили. Я сам когда-то неотрывно рисовал. Есть, конечно; их очень много. Вспоминаю, как в Нью-Йорке попал в зал Ван Гога. Я знаю все его картины по иллюстрациям, был в Амстердаме в его музее, внимательнейшим образом читал письма Тео Ван Гога. (Меньше люблю его ранние картины. «Едоки картофеля», например. Хорошо написана, едят картофель бедные крестьяне, все в коричневых тонах. Парижский период, подражание японцам, китайцам. Тоже неплохо. И вдруг, как будто он нашатыря понюхал. Вжих – «Подсолнухи». Обалдеть можно!) А в музее Метрополитен маленький зал Ван Гога, пять-шесть картин, не больше. Посередине мольберт, на котором автопортрет художника; Ван Гог так укоризненно смотрит на зрителя. А за ним висят «Ботинки», изображение его старых, вонючих, пропотевших, рваных, жутких ботинок. И я смотрю на этот портрет, а портрет укоризненно смотрит на меня и как бы говорит: «Ну, что же вы, ребята, даже копейки мне не дали при жизни, а я вам всю жизнь отдал». Стою, не могу оторваться, слышу звонки, закрывается уже музей. И подходит ко мне смотритель с револьвером. Дескать, пора уходить. Я говорю: «Да, еще минуту». Он отвечает: «Понимаю ваши чувства. Я специально нанялся сюда охранником, чтобы охранять зал Ван Гога. Если хотите, могу дать вам рекомендацию».
Голос из зала. Анастасия Почанова, студентка. Меня родители воспитывали на советских фильмах. Они, наверное, самые лучшие, особенно для русского человека, потому что в них показывается доброта, в них есть искренность, и актеры прекрасно играют. Но почему в последнее время так редко появляются хорошие фильмы? А если появляются, то это, как правило, работа режиссеров и актеров старой школы. На прошлой неделе я досмотрела фильм «Ликвидация», в котором вы, Олег Валерианович, играли. У вас небольшая роль, но тоже очень значительная. Есть хорошие работы, есть актеры, есть сценаристы. Но почему их так мало, этих фильмов? Не пропускают?
Олег Басилашвили. Пропускать пропускают. Хотя есть цензура небольшая, усиливающаяся с каждым днем, но пока все еще нормально. Дело в деньгах. Вот у Никиты Михалкова есть деньги на постановку «Двенадцати», очень опасного фильма, на мой взгляд. Блистательная работа артистов, мастерство режиссера, а все сводится к одному – мы, бывшие чекисты, можем взять под крыло бедный российский народ, а больше никто не справится. Правильно? Вот об этом картина, сделанная выдающимся мастером и сыгранная так, что я с завистью смотрю на артистов, потому что я так играть не умею.
Что же касается советских фильмов… Да, я целиком принадлежу к советскому кинематографу. Я там работал и, видимо, ничего нового, особенного, сравнительно с тем периодом, сейчас уже не смогу сделать, в силу возраста. Но возьмем фильм «Кубанские казаки». Прекрасная работа режиссера Пырьева, замечательные артисты. Молодой Любимов играет там, Лукьянов и прочие. Отличные песни. Но богатая ярмарка с арбузами, подсолнухами, пирогами и прочим изобилием снята, когда деревня наша дохла от голода. Дохла. Мы на дачу ездили недалеко от Москвы, Ахтырка, станция Хотьково, жители деревни голодали, а мы смотрели «Кубанские казаки», и нам не было стыдно, потому что чувство стыда в нас было вытравлено советской властью.
