Натан Эйдельман - Тайные корреспонденты "Полярной звезды"
Этим настроениям соответствовала и та статья, о которой мы собираемся говорить подробно.
«Семёновская история 1820 г.», о которой 37 лет нельзя было напечатать ни слова и подробности которой, как легенда, передавались сквозь десятилетия, впервые появилась в печати.
Кроме простого желания открыть запретную страницу былого Герцен и Огарев видели в этой странице одну из любимых своих тем — бунт благородных людей. Люди — простые солдаты — не потерпели издевательств, нравственных унижений и взбунтовались, чтобы остаться людьми.
Как найти корреспондента, приславшего эту статью в Лондон, проследить тайные пути и связи, которые предшествовали ее появлению в печати?
Я попытался получить ответ двумя способами: во-первых, исследуя положение «Семёновской истории» среди других статей III-ей «Полярной звезды». Во-вторых, внимательно вчитываясь в текст статьи. — Должен признаться, что к ясному и однозначному результату не пришел. Поведаю о найденном и неизвестном.
Поскольку Герцен располагал материал «Полярной звезды» в основном хронологически (по мере поступления), можно попытаться (конечно, условно) датировать «Семёновскую историю» по ее расположению в книге III. Перед статьей помещаются герценовские «Записки Дашковой», после — следуют «Две песни крымских солдат», статьи «Права русского народа» и «Еще вариация на старую тему». «Записки Дашковой» были закончены Герценом, как отмечалось, около 1 ноября 1856 г., однако основная работа над ними велась в августе-сентябре 1856 г. (см. XII, 559, комм.). О статье «Еще вариация на старую тему» известно, что Герцен закончил ее 8 ноября 1856 г., но при этом писал Тургеневу, что «печатать еще через два месяца».
Таким образом, мы можем считать весьма вероятным, что статья «Семёновская история», так же как и «Песни крымских солдат», была получена осенью 1856 г. и напечатана в феврале-марте 1857 г. (Мельгунов, последовательно получавший с ноября 1856 г. в Париже готовые листы III книги, сообщал 28 марта о получении очередной посылки, в которую входили «Семёновская история», «Песни крымских солдат», «Права русского народа» и «Еще вариация на старую тему»)9.
Материал, поступивший к Герцену осенью 1856 г., по всей вероятности, был привезен И. С. Тургеневым. Его визит в Лондон в начале сентября 1856 г. был крупным событием для Герцена и Огарева. Других гостей, которые могли бы прямо доставить в ту пору такую посылку, мы не знаем (что не исключает, разумеется, возможности пересылки ее Мельгуновым, Рейхель или кем-либо другим). К И. С. Тургеневу ведет и весь комплекс материалов, среди которых «Семёновская история» была напечатана («Песни крымских солдат», «Еще вариация на старую тему»).
В статье «Еще вариация…» Герцен, как известно, продолжает свою полемику с Тургеневым о судьбах России и Запада, начатую во время встречи в Лондоне.
Прочитав конспиративное герценовское примечание к «Песням крымских солдат», что они «не произведение какого-нибудь особого автора и в их складе не трудно узнать выражение чистого народного юмора» (ПЗ, III, 283), Мельгунов сообщал Герцену 28 марта 1857 г., что «эти песни сложили грамотеи-офицеры, между прочим и граф Толстой, который теперь здесь <в Париже>» 10.
Однако в следующем письме, 3 апреля 1857 г., Мельгунов признавался: «О песенках мне потом растолковали. Что ж прикажешь делать? Я страх как туп на отгадыванье хитростей, ребусов и др.»11.
Конспиративный прием Герцена, безусловно, растолковал И. С. Тургенев, с которым Мельгунов жил вместе в Париже и делился всеми новостями и секретами. Тургенев же мог знать о конспирации Герцена скорее всего потому, что сам привез ему «Две песни солдат» (и вероятно, «Семёновскую историю») еще в начале сентября 1856 г.
Остается неясным, не играл ли в этом эпизоде какой-то роли Лев Толстой; не мог ли Тургенев получить от него для передачи Герцену и «Песни» и «Семёновскую историю», которой Толстой, конечно, интересовался, собирая материалы к роману «Декабристы»? Начало своей работы над «Декабристами» сам писатель, как известно, относил к 1856 г.12. Интерес его к «Полярной звезде» был очень велик13. Не была ли статья «Семёновская история» среди первых материалов, собранных Л. Н. Толстым для будущего романа «Война и мир»?
В дневниковой записи Л. Н. Толстого, сделанной 3 февраля 1857 г., через четыре дня после отъезда из Петербурга за границу, находим: «Вспомнил постыдную нерешительность насчет бумаг к Г<ерцену>, которые принес мне присланный по письму Колбасина Касаткин. Я сказал об этом Чичерину, и он как будто презирал меня»14. Эта запись оставляет простор для всяческих догадок. Касаткин принадлежал к той московской молодежи (Е. Якушкин, Афанасьев), которая была близка с друзьями Герцена и декабристами. Петербургский издатель Колбасин был связан с Тургеневым и кругом «Современника», но в данном случае, видимо, просто рекомендовал Касаткина Толстому. Неясно также, взял ли в конце концов Толстой «бумаги для Герцена»? Как будто взял, потому что пишет о «нерешительности», но не об отказе. Какие это могли быть бумаги? Для очередных «Голосов» (в которых, кстати, регулярно печатался в то время Б. Н. Чичерин) или для «Полярной звезды»?
Но ни туманные гипотезы о роли Л. Н. Толстого, ни более основательные соображения, касающиеся И. С. Тургенева, еще не открывают автора «Семёновской истории».
* * *На страницах III-ей «Полярной звезды» рассказывалось о незабываемых днях, когда, не выдержав издевательств и побоев, взбунтовались семеновцы — «потешный полк Петра титана», — о том, как в страхе скрылся главный виновник полковой командир Шварц, как уговаривало солдат растерянное начальство, а солдаты сбивали Милорадовича остротами, не желали слушать генерала Бистрома и готовы были грудью прикрыть любимых офицеров, если начнется стрельба.
Семеновцы, рота за ротой. шагающие в Петропавловскую крепость, Чаадаев, мчащийся за тысячи верст, чтобы сообщить о бунте Александру I, — обо всем этом рассказывал неизвестный автор.
Уже с первой страницы ясно, что пишет старый семёновец, как-то причастный к этой истории. «В числе других семёновских офицеров, — пишет он, — были в Москве Щербатов, Вадковский, Сергей Муравьев-Апостол, Шаховской и Матвей Муравьев-Апостол, они были глубоко возмущены тогдашними злоупотреблениями <…> и решили вовсе уничтожить в батальоне телесные наказания» (ПЗ, III, 274).
Автор знает, что на решение это, «без сомнения, имело влияние и тайное общество, тем более что некоторые из семёновских офицеров были его членами». Спустя много лет он хорошо помнит о том, как ротный командир Казаков перехитрил Шварца (подменив отсутствующих солдат соседней роты своими солдатами) и как во время бунта Тухачевский (командир третьей гренадерской роты) «задержал свою роту в казармах долее других, но когда солдаты увидели приближающийся к казармам вооруженный отряд, то и они вышли». Тут же следовало пояснение, что приближающимся отрядом был «возвращающийся из театра караул роты Сергея Муравьева-Апостола».
Количество таких примеров можно было бы увеличить, но достаточно и этих: писал статью декабрист-семеновец, в течение всей жизни сохранявший убеждение, что «старый Семёновский полк — необыкновенное явление в летописях русской армии» (ПЗ, III, 281).
Легко доказать также, что написана была «Семёновская история» незадолго до своего появления в Вольной печати. Последние строки статьи посвящены крымским поражениям, которые, по мнению автора, были результатом «старой системы», основанной на совершенно ином отношении к службе и к солдату, нежели у семёновских офицеров около 1820 г.
К тому же в статье сообщаются такие сведения о Чаадаеве, которые автор вряд ли решился бы опубликовать, если бы не писал после смерти П. Я. Чаадаева (14/26 апреля 1856 г.)
* * *Заинтересовавшись кругом особенно близких знакомых автора, я заметил, что среди них чаще других повторяются имена Чаадаевых, Петра и Михаила, и двоюродного брата их князя Щербатова. Между прочим, подробно сообщается о трагической судьбе Щербатова, который «во время семёновской истории был в отпуску в Москве. Узнавши об ней из письма Сергея Муравьева и Ермолаева15, которое было написано в день сей истории, он не знал, на что решиться: ехать ли в Петербург или дожидаться дальнейших известий. Он написал к Ермолаеву, чтобы тот известил его, нужно ли его присутствие в Петербурге, и, чтобы он во всяком случае спросил об этом у Михаилы Чаадаева». Это письмо было обнаружено у Ермолаева, и хотя виновность Щербатова не была чем-либо доказана, но он был арестован и сослан рядовым на Кавказ, где умер в 1829 г. (ПЗ, III, 281).
