Анатолий Вишневский - Время демографических перемен. Избранные статьи
Историческая демография. Изучение демографической истории России и СССР, равно как и зарубежных стран, было идеологически несколько более нейтральным, чем исследование текущих проблем, видимо, поэтому оно не совсем прервалось в 1930‑1940‑е годы. Неслучайно уже упоминавшиеся наиболее значительные книги первого послевоенного периода имеют историко-демографическое содержание. Но, конечно, и в этой области рубеж 1950‑х и 1960‑х годов принес значительное оживление, которое обычно связывают с деятельностью В. К. Яцунского и его учеников [46]. Характерные примеры исследований этого периода – монография В. М. Кабузана, основанная на анализе ревизий XVIII – первой половины XIX вв. (а также другие его публикации) или обобщающая монография Я. Е. Водарского о динамике населения России [47]. Но одновременно уже в 1960‑е годы во многих изданиях по всей стране появляются более частные публикации, посвященные демографической истории разных районов России, особенно Сибири, союзных и автономных республик. Часто их лишь условно можно назвать историко-демографическими, они не идут дальше анализа (не всегда критического) данных о численности, размещении или социальной структуре населения, но «эти работы… дали толчок к последующему изучению демографических процессов» [46, с. 230].
В самом деле, если поначалу историко-демографические исследования вели в основном историки, то уже со второй половины 1960‑х годов к ним подключаются профессиональные демографы, растет их взаимный интерес. Начиная с 1974 г. регулярно проводились совместные семинары и конференции по исторической демографии, с конца 1970‑х годов появляются публикации, посвященные уже истории демографических процессов как таковых. Часто они еще вполне традиционны, ибо довольствуются ограниченной статистической информацией, оставшейся от прошлого. Но иногда применяются и новые методы получения информации, например, метод восстановления истории семей, разработанный Л. Анри (в работах эстонского демографа Х. Палли).
На новый этап историческая демография вышла во второй половине 1980‑х годов, когда начали рушиться информационные и идеологические барьеры на пути изучения новейшей демографической истории страны. В центре внимания оказались демографические потери, обусловленные войнами и социальными катастрофами XX в., их изучение потребовало анализа сохранившихся архивных материалов, реконструкции многих демографических показателей, отсутствующих или фальсифицированных, и т. д. За рубежом такая работа велась и прежде. В частности, с конца 1970‑х годов стали появляться публикации живущего в США эмигранта из СССР Максудова (псевдоним А. Бабенышева), позднее многие из них были воспроизведены в книге на русском языке [48]. Но теперь в России и других республиках бывшего Союза эта работа приобрела систематический характер. Стали доступными и частично были опубликованы материалы из архивов Госкомстата, КГБ, Генерального штаба, например, сохранившиеся данные дискредитированной переписи населения 1937 г., не публиковавшиеся ранее результаты переписи 1939 г., подробные данные о потерях во всех войнах советского периода и т. п. Уже первые исследования, использовавшие новую информацию, позволили прояснить многие темные места демографической истории СССР после 1917 г., реконструировать непрерывные ряды демографических показателей за весь период, оценить величину людских потерь вследствие войн, революции, голода, политических репрессий [49]. Но пока изучена далеко не вся имеющаяся информация и использованы далеко не все инструменты анализа, которыми располагает современная демография. Недавнее демографическое прошлое страны еще ждет своих исследователей.
Демографические проблемы зарубежных стран. По сравнению со своими западными коллегами советские демографы уделяли немного внимания глобальным демографическим проблемам или демографическим проблемам зарубежных стран. Но все же такие исследования велись. Академические работы, посвященные истории мирового населения, демографическим проблемам земного шара, всех или некоторых стран Третьего мира, могли быть очень добротными, содержали большое количество не известной читателю информации, расширяли его представление о современной демографической действительности [50]. Но, к сожалению, часто им были свойственны общие черты советской литературы тех лет: неконцептуальная описательность, вторичность по отношению к западным источникам информации и в то же время неубедительная идеологизированная полемика с зарубежными авторами. Как правило, эти исследования с большой натяжкой можно отнести к демографическим. Демографические показатели, которыми они часто изобиловали, использовались для иллюстрации политэкономических, культурологических или каких-либо иных идей, а не служили материа лом самостоятельного исследования. Исключения вроде книги Б. Урланиса «Войны и народонаселение Европы» были довольно редки.
Работа с зарубежным материалом имела и чисто прикладной смысл. Немногие из советских специалистов могли регулярно пользоваться Демографическими ежегодниками ООН, поэтому важное значение имели издававшиеся в СССР справочники, посвященные населению стран мира – иногда они готовились одним автором, но чаще – большим коллективом исследователей. Такой же смысл был и в публикациях обзорного типа, знакомивших читателя с практическим опытом зарубежных стран [51].
* * *Послевоенная история советской демографии четко разделяется на три этапа. Первый – полтора десятилетия почти полного бесплодия. Второй – примерно четверть века оживленного развития, которое я пытался здесь охарактеризовать. Несмотря на очень скромные возможности, сравнительно немногочисленное сообщество советских демографов, начиная с конца 1950‑х годов, сделало немало для восстановления и развития своей науки. Отсутствие интереса со стороны властей имело и положительную сторону: дальше от царей – голова целей. Демография в это время развивалась, может быть, даже успешнее, чем иные области социального знания, обласканные властью. Но, конечно, это развитие не соответствовало интеллектуальным возможностям страны, а тем более масштабам ее реальных демографических проблем. Уровень демографических знаний и публикаций в СССР в 1960‑1980‑е годы во многом напоминал их западный уровень в период между войнами. Описание преобладало над анализом, а тем более синтезом, отсутствие достоверной информации нередко восполнялось спекулятивными рассуждениями, объяснения часто основывались не на научной теории, а на обыденном здравом смысле.
Третий этап начался после 1985 г. и продолжается до сих пор. Подводить его итоги еще рано, можно высказать лишь предварительные соображения. Он не принес ни советским, ни – впоследствии – российским демографам новых материальных или институциональных возможностей. Ни демографического института, ни демографического журнала не было в СССР – их нет пока и в России. Демографические исследования, как и прежде, ведутся в нескольких центрах, входящих в состав более крупных исследовательских или учебных учреждений, в основном в Москве, ни один из них не располагает удовлетворительным помещением, необходимой технической инфраструктурой, библиотекой, не имеет сколько-нибудь серьезного финансирования. (Напрашивается сравнение с положением демографии в США. Ее финансирование идет в значительной степени через Национальный институт здоровья. «Демография – единственная область социальных наук, имеющая такую точку опоры, и это часто служит причиной зависти к демографам со стороны их коллег, не имеющих доступа к финансовым ресурсам Национального института здоровья» [52, p. 236]. Зависть коллег можно не только понять, но и разделить, ибо Комитет по демографическим исследованиям этого института ежегодно распределяет несколько десятков миллионов долларов индивидуальным исследователям для изучения демографических проблем – это не считая специальных грантов, которые получают демографические научные центры для поддержания исследовательской инфраструктуры.)
Экономический кризис в нашей стране еще больше ограничил финансовые возможности науки, почти прекратился приток в нее молодых исследователей, сократилось число публикаций. Но другие очень важные перемены последнего десятилетия оказались благотворными. Исчезли многие препоны, которые всегда тормозили развитие советской демографии, она вышла из международной изоляции, отпали бесчисленные идеологические и информационные табу, коренным образом изменился интеллектуальный климат, в котором жила наука.
Часть демографов старшего поколения оказалась не вполне готовой к таким переменам психологически либо технически (знание компьютерной техники, современных методов количественного анализа данных, иностранных языков), но, по всей видимости, накопление сил на предыдущем этапе развития демографии дало свои результаты, в России оказалось немало специалистов, способных вести исследования на современном уровне. Исследователи из постсоветской России, особенно молодые, постепенно вписываются в мировое научное сообщество, участвуют в международных конференциях и семинарах, публикуются в западных изданиях [53], работают в совместных с европейскими и американскими учеными проектах. В качестве удачных примеров можно назвать многоплановое сотрудничество сразу нескольких московских центров с Французским национальным институтом демографических исследований (изучение проблем рождаемости, смертности, брачности, планирования семьи, работа над демографическим атласом, историко-демографические исследования) или совместная разработка демографами из Института статистики и экономических исследований Госкомстата РФ и из университета в Гронингене (Нидерланды) автоматизированной системы мониторинга и прогнозирования демографических процессов. Главный результат такого сотрудничества – не столько конкретные результаты проектов (хотя и они важны), сколько быстрый рост квалификации исследователей, осваивающих международные требования и стандарты.
