Сергей Лесков - Умные парни (сборник)
Вопрос: Все-таки вы как ученый взираете на человечество с высоты орлиного полета. Не может быть, чтобы у России не было национальных отличий. Как вы относитесь к поиску национальной идеи, которая долго занимала наши лучшие умы?
Ответ: В давно минувшие времена я в ЦК КПСС уже предлагал национальную идею, которая сплотила бы народ: поднять всенародное движение за освобождение Аляски от Америки. Тем более что юридически права США на эти земли не закреплены. А если с Испанией объединиться, можно еще за Калифорнию побороться. В ЦК КПСС только посмеялись. Но некоторые идеи нынешних политиков чем-то сродни той старой шутке.
Вопрос: Вы говорите о росте влияния науки, но пока процветает лженаука. И не только в нашей стране. Уфологи вообще пришли с Запада. Как и экстрасенсы. Может быть, в будущем наступит некий симбиоз научного прогресса и иррационального знания?
Ответ: Картина действительно повсеместная, и объясняется она быстрым переходом к информационному обществу, когда человек не успевает переварить чудовищно возросшие потоки информации. Мне на телевидении настойчиво рекомендовали делать сюжеты про ясновидящих и экстрасенсов, но я наотрез отказывался, из-за чего программу снимали с эфира. Когда в моде был так называемый феномен Кулешовой – тактильное ясновидение, мы с приятелями в шутку написали в научный институт про своего знакомого, который обладает даром «членовидения». Нам поверили! Между прочим, я однажды видел знаменитую Джуну в генеральском платье. Проявил малодушие, выступил вместе с ней в штабе Варшавского пакта. Джуна, как я помню, мгновенно овладела залом, один полковник свалился со стула. Джуна долго уговаривала меня, чтобы я пригласил ее в передачу «Очевидное – невероятное». Я написал маршалу Куликову письмо о том, что очень опасно высшему генералитету под маской науки демонстрировать эту белиберду. Ответа не получил, а через три месяца Варшавский пакт распался.
Вопрос: Сергей Петрович, хотя быть знаменитым некрасиво, но надо прямо признать, что из российских ученых вы известны больше всех. Как живется человеку от науки, ведь вы не шоумен, с этим ощущением?
Ответ: К популярности надо относиться с юмором. Помню, одна журналистка сказала отцу: «Смотрите, какой у вас сын знаменитый». Отец ответил: «Это я знаменит, а он просто известен». Когда я делал первые шаги на телевидении, академик Арцимович предрек: «Этим ты ставишь крест на академической карьере». Мне сто раз намекали: популярность вызывает недовольство, академику не положено высовываться, даже если он занимается просветительской деятельностью. В Академию меня не пустили, но могу утешиться тем, что я член Европейской академии наук, куда из России избрали всего около пятидесяти человек. Знаменитого Карла Сагана, который успешно занимался популяризацией науки, тоже не избрали в Национальную академию наук США.
Вопрос: Слава, как говорили древние, – это не только любовь, но и зависть. Сергей Петрович, вам исполняется восемьдесят лет. Какое у вас настроение в этот день?
Ответ: Когда одного из деятелей Французской революции аббата Сийеса спросили, как он прошел все эти десятилетия, он ответил: «Я выживал». Мне про юбилей хочется сказать такие же слова. Очень уж все это шумно, а мне интереснее всего сидеть за письменным столом.
2008
Академик Александр Чубарьян, директор Института всеобщей истории РАН
ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ – ОБЩАЯ ЧЕРТА ВСЕХ РЕЖИМОВ В РОССИИ
Вопрос: Александр Оганович, этим летом о Российской академии наук говорили очень много, но не в связи с научными изысканиями, это, к сожалению, широкую публику не трогает. Скандальный интерес вызвало письмо десяти академиков об опасности клерикализма общества. Насколько я знаю, вам тоже предлагали подписать письмо, но вы предпочли этого не делать. По роду деятельности вы среди всех академиков ближе всех к высшим иерархам Церкви и встречались не только с патриархом, но и с Римским папой. Почему вы не подписали письмо?
Ответ: Мне представляется, что моя подпись под любым письмом, которое касается проблем сосуществования науки и религии, была бы не слишком этичной. Президент РАН возложил на наш институт и на меня лично ответственность за связи с Патриархией. Мы провели уже несколько конференций, в которых участвовали и представители Ватикана. На последней конференции «Христианство и роль морально-этических ценностей в истории и культуре» даже мне, академику по истории, были очень интересны доклады митрополита Кирилла и кардинала Пупара. Кроме того, я вхожу в редколлегию Православной энциклопедии и в редколлегию Католической энциклопедии. Недавно под моей редакцией вышло учебное пособие «Религии мира». Все это лимитирует мое участие в любых петициях по данному вопросу.
Вопрос: И все же, как вы относитесь к высказанным в письме ваших коллег соображениям по поводу непомерного влияния церкви на светскую жизнь?
Ответ: Мне не кажется, что общество погружается в клерикализм. Хотя нравственных проблем у нас предостаточно. Церковь может с пользой участвовать в возрождении морально-этических ценностей, и это соответствует ожиданиям общества. Несмотря на сильную поляризацию, в массе оно приветствует эту идею. Не вижу ничего плохого в том, что Церковь, как говорил митрополит Кирилл, не хочет быть вне общества и ищет свою «нишу».
В то же время вся мировая история имеет много примеров сложных и часто весьма противоречивых отношений между церковью и властью, между церковью и различными слоями общества, что влияло и на политическую жизнь, и на настроения в обществе. Гармонию в отношениях между светской властью и церковью не следует нарушать. Главное – следовать Конституции, по которой церковь отделена от государства. При этом нельзя забывать, что нравственность общества сильно зависит от нравственности власти.
Вопрос: Мне почему-то кажется, что нравственность значительно сильнее зависит от степени развития гражданского общества, чем от глубины осознания религиозных доктрин. В конце концов, Библии уже две тысячи лет, а нравственность во все времена была разная. То, что казалось нормальным во времена Ивана Грозного, сейчас выглядит дикостью, хотя церковный канон не менялся.
Ответ: Конечно, нравственность категория историческая, но все-таки есть некоторые общепринятые неизменные принципы, которые названы еще в Библии. Главные из них – неприятие насилия, любовь к ближнему, уважение к чужому мнению, что сейчас называется толерантностью. И, в идеале, все это должно касаться не только частной жизни, но и политики. Для меня в связи с этим большое значение имеет движение пацифизма. Я много лет назад занимался этим вопросом и даже публиковал статью – «Мораль и политика». А лозунг «цель оправдывает средства» слишком часто вел к нарушениям этики и морали, прав человека и целых народов, к репрессивным и карательным мерам.
Вопрос: Как в таком случае быть, например, с террористами, которые захватывают заложников, предлагают обменять их жизнь на свои требования? Ведь жизнь высшая ценность, она абсолютна, а мораль не имеет количественного выражения.
Ответ: Нет, я не толстовец, и когда совершается насилие, приходится на него отвечать насилием.
Вопрос: В истории России были периоды, когда власть была нравственной?
Ответ: Трудно такое представить. Вся русская история, да и мировая тоже, наполнена войнами, а короткий мир – лишь передышка между войнами. И в истории обычно прославляются те, кто вел войны и добивался побед, хотя я уверен, что молодежи надо показывать и тех, кто думал о мире. Но помним ли мы таких деятелей или политиков? Сахаров или мать Тереза были высоконравственными людьми, но власти не имели. Может быть, Конфуций и Ганди? Или философы Древней Греции? Вот малоизвестный исторический пример: Гаагская конвенция 1907 года, которая стала основой международного права, была принята по инициативе Николая II.
Вопрос: Иногда кажется, что было бы лучше, если бы наш последний царь пореже оглядывался на мораль. В теории самоорганизации сложных систем есть термин «точка бифуркации», когда система доходит до состояния, в котором качественно и необратимо меняются ее основные свойства. В истории России какие моменты вы бы назвали точкой бифуркации?
Ответ: 1917 и 1991 годы. В те моменты перед Россией вставал выбор, которого раньше не было. Перед Петром, Елизаветой, Екатериной тоже вставала проблема выбора пути, но по многим причинам им этот выбор было сделать легче. Даже революция 1917 года совершалась постепенно, растянулась вместе с Гражданской войной на несколько лет. А в 1991 году речь шла о быстрых решениях. Но выбор пути еще не означает выбора условий реализации. Самые благие намерения могут быть испорчены тем, как они исполняются. Что и произошло. Самая большая ошибка реформаторов – пренебрежение социальным фактором, хотя мирового опыта по этой части предостаточно. Есть даже термин, который введен для перехода от тоталитаризма к демократии, – «социальная амортизация». Во многих бывших соцстранах не возникло такого социального расслоения, как в современной России.
