Иосиф Бродский - Сочинения Иосифа Бродского. Том VI

…«Эль Чокло». Ритмику «Е1 Choclo» Бродский использовал в стихотворении «1867» из «Мексиканского дивертисмента» (III, 94). В молодости он переводил стихотворение аргентинца Хосе Рамона Луна «Карнавальные куплеты» (Поэзия гаучо. М.: Худ. лит., 1964. С. 179–180).

…о Карле Краусе. Краус, Карл (Karl Krauss, 1874–1936) — австрийский поэт и критик, издатель журнала «Die Fackel».

С. 66…моя шведская вещь, по имени Ulla. В G: «…my Nordic charge — well, let's call her Stella Polaris» — «…моя скандинавская подопечная — ладно, назовем ее Стелла Полярис» (Stella Polaris — Полярная звезда)…вонючий хорек по-нашему. В G опущено.

…за пробуждением бестии. В G: «…the little weasel rouse itself» — «…за пробуждением маленькой ласки».

….и тем более обратно. В G: «…and even more so in the chartered bus on the way back…» — «….и тем более обратно в заказном автобусе…».

…Шведская вещь. B.G: «Nordic Star» — «скандинавская звезда»…то, что у нас осуществляемо госбезопасностью. В G: «…the mass debilitation carried out in other parts by state security» — «…массовая дебилизация, осуществляемая в других краях государственной безопасностью».

..В результате нищеты. В G за данным абзацем следует две страницы текста. Приводим его перевод:

«Суть в том, что я не видел этого места. Сомневаюсь даже, видел ли то, на что, как я помню, смотрел. Возможно, именно по этой причине сердечникам не следует разрешать воздушные путешествия — их способность восприятия затуманена, так сказать, внутренним состоянием. Как минимум, они сосредоточены на чем-то другом. Но кто устоит перед билетом в оба конца — особенно в экзотический пункт назначения. С другой стороны, это ужасная психологическая западня — обратный билет отнимает у вас любую возможность психологического вклада в это место. Лучший итог подобного путешествия — моментальный снимок себя любимого на каком-нибудь пошловатом фоне — действительно, мы со Стеллой Полярис сделали несколько снимков друг друга в ботаническом саду. Ее камерой. Что избавляет меня от лишнего, пусть маленького, унижения — устраняя, возможно, последнее свидетельство того, что я вообще был в Бразилии.

Был ли я там? Действительно был? В конечном счете, думаю, я должен ответить «да» — хотя бы потому, что был я или нет, не имеет значения. Признать свою незначительность всегда лучше, чем ее отрицать. Начнем с того, что, пусть рассуждения о ценности собственной жизни лишены объективных критериев, нет лучшего способа умалить ее, чем поместив в необыкновенную панораму или в толпу. То есть в пространство. В конечном счете потому, возможно, человек и путешествует, потому он истирает свои зрачки, плечи и пупок о незнакомцев. Возможно, все предприятие именуется смирением, а оседающая в костях усталость и есть подлинный голос этой добродетели. В любом случае это голос, который говорит, что я был в Бразилии. Других следов нет. Даже четыре сотни баксов вором к этому времени истрачены, даже аннамитские писатели в Австралии привыкли к легитимности своих сборищ и уже обзавелись, полагаю, подобающим фирменным бланком. Странно принимать участие в чем-то, следствием чего является неопределенность воспоминаний, но требовать большего — чистое высокомерие.

Подобным же образом ничего ценного не проистекло из-под моего пера: никакой бессмертной лирики. Конечно, хочется, подобно журналисту или художнику, произвести что-то прямо на месте, но так человеку везет редко — не повезло и мне. За nulla dies sine linea <ни дня без строчки лат.)> — маячит понимание того, что человек сожрал за ланчем больше, чем он зарабатывает в неделю. Проблему решает изобретение стилистики, делающей возможным производство на ежедневной основе (как в «Песнях-фантазиях» Берримена или «Истории» Лоуэлла), хотя возникает возможность превратиться в болтуна. В общем, вина стимулирует бумагомарание лучше, чем самоуверенность. Лучше она, полагаю, и в качестве содержания. В любом случае среди переживших это путешествие записей есть несколько куплетов «Рио Самбы» — белиберда, конечно, но есть неплохие рифмы:

Come to Rio, oh come to Rio.

Grow a mustache and change your bio.

Here the rich get richer, the poor get poorer,

here each old man is a Sturmbahnfiihrer.

Come to Rio, oh come to Rio.

There is no other city with such brio.

There are phones by Siemens, and even

Jews drive around like crazy in VWs.

Come to Rio, oh come to Rio.

Here Urania rules and no trace of Clio.

Buildings ape Corbusier's beehive-cum-waffle,

though this time you can't blame this on the Luftwaffe.

Come to Rio, oh come to Rio.

Here every bird sings «О sole mio».

So do fish when caught, so do proud snow geese

in midwinter here, in Portuguese.

Come to Rio, oh come to Rio.

It's the Third World all right, so they still read Leo

Trotsky, Guevara, and other sirens;

still, the backwardness spares them the missile silos.

Come to Rio, oh come to Rio.

If you come in duo, you may leave in trio.

If you come alone, you'll leave with a zero

in your thoughts as valuable ase one cruzeiro.

Поедем в Рио, поедем в Рио.

Усы отрастить и пожить красиво.

Здесь богатый богаче, а бедный плохие,

здесь каждый старик — штурмбанфюрер в прошлом.

Поедем в Рио, поедем в Рио.

В других городах не настолько живо.

Здесь все телефоны — «Сименс» и резво

гоняют в фольксвагенах даже евреи.

Поедем в Рио, поедем в Рио.

Здесь правит Урания, а не Клио.

Дома — Корбюзье пчелиные вафли,

но этого не свалить на Люфтваффе.

Поедем в Рио, поедем в Рио.

Здесь птички щебечут «О sole mio».

Им вторят рыбы зимой и гагачут

белые гуси по-португальски.

Поедем в Рио, поедем в Рио.

В Третий Мир, где вешает Лео

Троцкий, Гевара и проч. сирены;

без ядерных шахт бедняки блаженны.

Поедем в Рио, поедем в Рио.

Приедешь дуэтом — вернешься трио.

А для одиночки зеро — лазейкой

мыслям ценою в один крузейро.

Это, конечно, можно было написать и не покидая Манхэттена. Подобно гораздо лучшим вещам, написанным хотя бы и мной. Вина, повторяю, лучший стимул. Все-таки я окунулся в Южную Атлантику и вообще проник своим телом в то, что до сих пор было лишь уроком географии из средней школы. Ergo sum. <„Следовательно, существую" (лат.)>».

С. 67…местный человек. В G: «…local pharmacist» — «…местный аптекарь»…читал чуть ли не все. В G: «…had read almost everything I'd penned» — «…читал чуть ли не все мною написанное».

…кормил в чураскерии. Churrascaria — закусочная, где подают жареное мясо…(с момента написания ими только что прочитанного). В G: «…(from the moment I finished writing what they just finished reading)» — «…(с того момента, как я кончил писать то, что они только что окончили читать)».

…и страха смерти. В G: «…and the fear of going up in smoke any second» — «…и страха в любую секунду взвиться дымом» (букв.).

…Как говорил Акутагава. В G это предложение опущено…особенно напиваясь. В G вместо этого: «…of a certain age especially» — «…особенно в определенном возрасте».

…Потому что везде — пыль. Ср. в эссе «Путешествие в Стамбул» (V, 288, 289, 305).

…смуглые мордочки местного населения. В G: «…the swarthy multitudes of the local population» — «…смуглые толпы местного населения».

Эссе в окончательном виде написано в 1990 г. Его текст основывается на первой ежегодной лекции «Times Literary Supplement», прочитанной 11 октября 1990 г. в Британской Академии. Первоначальный вариант опубликован в переводе на итальянский язык в качестве предисловия к каталогу фотовыставки «Altra Ego» (Milano: Bompiani, 1989). Первая публикация на английском под названием «The poet, the loved one and the Muse» в «Times Literary Supplement» (No. 4569. 1990. October 26 / November 1. P. 1150–1160); перепечатано под названием «The Muse is Feminine and Continuous» в «Literary Half-Yearly» (Vol. 32. Jan. 1991. P. 21–33). Под названием «Altra Ego» вошло в G, 81–95. Перевод Елены Касаткиной (под редакцией Александра Сумеркина) опубликован в журнале «Слово/Word» (1997. № 21. С. 2—18), перепечатан в «Иностранной литературе» (1997. № 10. С. 174–180). Существует еще перевод Ирины Ниновой в журнале «Всемирное слово» (СПб. 1991. № 1. Осень. С. 49–52).

С. 68…когда доходит до поэзии, каждый буржуа — Платон. Имеется в виду та часть X главы диалога Платона «Государство», в которой он «высылает» поэзию из идеального государства (Платон. Собр. соч. в 4-хтомах. Т. 3. М.: Мысль, 1994. С. 402–405). Ср. в эссе «Поэт и проза» (V, 138).

С. 69…именно язык диктует ему следующую строчку. Ср. в «Нобелевской лекции» (с. 52) и в эссе «Сын цивилизации» (V, 93).

С. 70…Джерарда Мэнли Хопкинса с Секстом Проперцием. Хопкинс, Джерард Мэнли (Gerard Manley Hopkins, 1844–1889) — английский поэт, католический священник. Реформатор английской поэзии, введший в нее «Sprung Rhythm» (акцентный стих). Творчество Секста Проперция (Sextus Propertius, ок. 50-ок. 15 до н. э.) Бродский ставил чрезвычайно высоко. Так, проецируя четырех великих русских поэтов — Пастернака, Ахматову, Цветаеву и Мандельштама — на античность, Бродский говорил Петру Вайлю: «…Вергилий, Гораций, Овидий и четвертый… нет, скорее Проперций, а не Катулл» (Бродский И. Пересеченная местность. Путешествия с комментариями. М.: Независимая газета, 1995. С. 180). Бродский подготовил публикацию одной из его его элегий: «Sextus Propertius». Selected and Introduced by Joseph Brodsky («The Wilson Quarterly». Ы. XVII. No. 4. Autumn 1993. P. 86–89). В предисловии он пишет: «Элегии Проперция необычайны тем, что в них элементы пасторали видоизменяются урбанистической образностью. Но что действительно ставит Проперция особняком среди гораздо более известных современников — это интенсивность его подлинного чувства к героине. У него гениальная любовная поэзия: то, о чем она повествует, нельзя назвать страстью — скорее чистой одержимостью» (перевод мой. — В. К.).