Газета День Литературы - Газета День Литературы # 60 (2001 9)
Жизнь — это уютный дом, удобная одежда, добрая и обильная еда, доступные врачи и хорошие лекарства. Это чистые и здоровые дети. Это не загнанная и не расплющенная бытом, благодарная за побрякушки и парфюм жена. Это транспорт, в котором не выдавливает кишки давкой и не выдувает мозги сквозняками.
Вероятно, вожди, еще с двадцатых годов помаленьку лишая нас всего этого с тем, чтобы склепать лишнюю сотенку броневиков или зениток, искренне полагали, будто делают все мыслимое и немыслимое для укрепления обороноспособности страны. И, вероятно, так бы оно и было, если бы — о, эфирные материи! ну какое отношение они имеют к экономике? правильный менеджмент, лизинг и консалтинг, и все о'кей, не правда ли? — они СЕБЯ и свои семьи лишили того же.
Но не для того они становились вождями, чтобы жить в землянках и питаться тухлятиной наравне с прочим населением. Как говаривал в "Семнадцати мгновениях…" профессор Плейшнер, "фюрер должен быть в тепле".
Однако и это еще не катастрофа. Это аморально, это подло, это чревато социальным напряжением — но это еще НЕ КАТАСТРОФА. Имущественное неравенство — вещь, увы, неизбывная. Имущественно равны только голые. Никогда не было и, скорее всего, никогда не будет так, что министр и бомж смогут жить в одинаковых апартаментах и учить детей в одном и том же университете. Что уж греха таить: у министра действительно гораздо меньше свободного времени для беготни по магазинам и поездок на трамваях, чем у бомжа. И ответственность у министра больше. Если бомж допустит небрежность, ее мало кто заметит — а если небрежность допустит министр, последствия могут быть самыми плачевными для всех бомжей страны, и не только для них. Стало быть, не зазорно министру иметь для работы и отдыха условия лучше, чем бомж. Не в зазоре беда. В конце тридцатых годов разница между имущественным положением элиты и низов в США была больше, чем разница между имущественным положением верхов сталинской номенклатуры и зэков в лагерях. Сталин был мужчина суровый и стремления к роскоши в своих верных соратниках не одобрял. Ну и что?
Беда заключалась не в расслоении, а в том, что в США своя же собственная, так сказать, отечественная промышленность производила и то, что нужно для счастья бомжу, и то, что нужно для счастья министру. Тогда как в первом государстве рабочих и крестьян своя, отечественная промышленность специализировалась на выпуске бытовой продукции лишь для самых неприхотливых, самых замызганных бомжей. Ни на что иное ее уже не хватало: бомбардировщики надо было клепать.
И чем дальше, тем все в большей степени ее не хватало ни на что, назначенное для нормальной, обыденной человеческой ЖИЗНИ.
А теперь вопрос на засыпку: что сделает министр или секретарь обкома, которому надо купить одежку и ботинки, если свои заводы клепают лишь ватники да сапоги? Если во всех обычных магазинах только жуткого вида робы висят да сверкают опорки по семь кило весом каждая, да с бронированной подошвой, которая успевает набить любому обладателю кровавые мозоли даже при кратких перемещениях от служебного кабинета до служебного автомобиля и обратно?
Обычным-то товарищам, при всей их неприхотливости, тоже больно и тоже противно. Но они все это носят и радуются любой обновке: деваться-то некуда. А вот что сделает министр?
Правильно. Так или иначе он добудет это за рубежом. Там, где промышленность работает не только на оборону (плохо работает, хило, танки там дерьмо, пушки — хлам), но и, главным образом, на жизнь человеческую.
А ей, промышленности-то эксплуататорской, только того и надо. Опаньки! Еще один покупатель. Потом еще один. Потом супруга покупателя… Потом детушки решили дачу обставить…
Работает буржуазная промышленность, оживляется! Золотишком платят!
У слуг победившего народа (наркомов там, или секретарей областных комитетов) возможности для такого маневра всегда найдутся.
Опять-таки: при Иосифе Виссарионовиче этот процесс, сколько я могу судить, еще как-то держали в рамках. Госдачи и госрезиденции обставляли, во всяком случае, свои краснодеревщики… поначалу.
Потом процесс пошел.
И людей МОЖНО ПОНЯТЬ. Ну неудобно же! Обувь жмет, штаны кособокие, сортир воняет, кран каплет, зеркало кривое… нельзя так жить. Если у человека есть возможность выбрать между хорошей вещью и плохой — он обязательно выберет хорошую, и нельзя его в том винить. Нельзя. Не виноват человек, если не хочет жить в хлеву, спать на насесте и носить половые тряпки. Не вводи во искушение.
Ввели.
Министр ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не может работать в тех же условиях, что участковый уполномоченный и ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не может жить в условиях фабричного общежития.
То есть потом-то привилегии, конечно, растлевали их — но первым и основным толчком являлась объективная потребность в определенных условиях и столь же объективная невозможность эти условия создать за счет, что называется, продукции отечественных производителей.
В значительной мере уже при храбреце Хрущеве, поклявшемся зарыть капитализм, а в брежневское время — и совсем во всю ивановскую, высший слой номенклатуры питался, одевался, увеселялся, обставлял свои хоромы и восстанавливал подорванное непосильными интригами здоровье НЕ продукцией своей страны.
Происходит в стране какое-то научное и промышленное шевеление, или нет — ЛИЧНО владыкам естественнейшим образом стало НЕ ВАЖНО (ну, разве что геронтология их волновала исключительно отечественная — великая же тайна была от всех врагов, что наши вожди стареют). Они управляли страной — но как людей, как нормальных мужчин и женщин их интересовало лишь производство в странах евроатлантического замеса. Параллельно, симметрично с Архипелагом ГУЛАГ в стране возник и, в отличие от ГУЛАГа, неудержимо рос Архипелаг Атлантида.
Все, что не Атлантида, постепенно стало по условиям добывания и ПОНЯТИЯМ проживания, если с Атлантидой сравнивать, чем-то вроде былого ГУЛАГа, основательно присушенного Никитой. Так сказать, взамен. ГУЛАГ умер — да здравствует ГУЛАГ.
Илья Кириллов ПРИВЫКАНИЕ К «НЕ-ЖИЗНИ»
Состояние современной отечественной литературы настолько сложное, болезненное, что уже невозможен или почти невозможен обособленный художественный анализ вне учета тех настроений, сомнений, надежд, стереотипов, которые образуют так называемый литературный контекст вокруг любой книги, любого автора.
Узнав некоторое время назад о готовящейся к выходу в свет новой книге Валентина Распутина, я предполагал посвятить рецензию анализу ее художественного качества. И вот книга передо мной: прекрасное вагриусовское издание, но говорить о ней мне придется, отталкиваясь от последней статьи Владимира Бондаренко "Сон патриотов".
"Возьмем за аксиому, — пишет мой главный редактор, — что именно наше традиционное направление в литературе способно вернуть читателя к книге, способно объяснить всю народную драму конца ХХ века, дать читателю надежду на возрождение. Где он прочитает такие книги? Какое издательство их напечатает? Какой книжный магазин будет их продавать? Надо признать, что мы сами на данном этапе проиграли войну за мир человека нашим радикальным либералам".
Сон патриотов рождает чудовищ.
Либеральное направление, завоевав подавляющие позиции в российском литературном пространстве, способно сегодня изменить саму структуру этого пространства по своему усмотрению. Внутреннее замешательство оппозиционной культуры, нарастающие идеологические разногласия в ней (наиболее яркими символами этих разногласий могут служить статьи, с одной стороны, "Писатель и власть" Владимира Личутина, с другой — "Красная ласточка революции" Александра Проханова), издательское и социальное бесправие ее представителей вполне могут быть использованы, чтобы ввести эту культуру в ничтожном процентном соотношении в общую систему, вовлечь в игру по своим правилам. Схема, которая была осуществлена в общественной жизни и сделала политическую оппозицию и безопасной, и управляемой.
Не является ли изданная в «Вагриусе» новая книга В.Распутина подтверждением, что события развертываются именно таким образом? В сущности, подобное предположение сделал в финале своей статьи и Вл. Бондаренко, написав, что "наших талантливых писателей могут в ближайшее время приблизить к себе и «Олма-пресс», и «Эксмо», и «Дрофа», и даже буржуазнейший «Вагриус». Чернуха читателю надоела". Все так, только не в заботе о читателях тут дело.
"Вагриус" и многолик, и однообразен.
