Ивонна Хауэлл - Апокалиптический реализм - Научная фантастика А и Б Стругацких
Крещение
Этот момент отсутствует. Упоминаний о крещении нет.
Нет детства, нет фигуры человека-отца
Детство Тойво не показано. Он появляется на сцене уже тридцатилетним человеком. В литературе Христос обычно предстает примерно тридцатилетним человеком, в соответствии с тем, что мы знаем об историческом Иисусе. По хронологии мира будущего Стругацких, Тойво, которому было 11 лет в '78 ("Жук в муравейнике"), как раз 30 лет в '99 ("Волны гасят ветер"). У него нет связей с отцом.
Искушение
Искушение в глуши описано как один из таинственных инцидентов, привлекших внимание Комитета по Контролю (КОМКОН) к предполагаемой деятельности Странников: "...КОМКОН... получил информат о происшествии на Тиссе (не реке Тиссе, а на планете Тиссе у звезды ЕН 63061) [...] Двое из партии, кажется, пытались убить себя и в конце концов ушли в пустыню - в отчаянии от безнадежности и абсолютной бесперспективности дальнейшего существования. Командир же партии оказался человеком твердым. Он стиснул зубы и заставил себя жить - как если бы не погибло человечество, а просто он сам попал в аварию и отрезан навсегда от родной планеты. Впоследствии он рассказал, что на четырнадцатый день этого безумного бытия к нему явился некто в белом и объявил, что он, командир, с честью прошел первый тур испытаний и принят кандидатом в сообщество Странников." (С.11-12). Здесь только форма "искушения в глуши" ("пустыне"), длившегося сорок ("четырнадцать") дней и закончившегося появлением ангела ("в белом") предвосхищается мотивом-образцом; духовное содержание библейской сцены не относится к делу. Командир - не божественная фигура, и Странники - не обязательно дьявол. В этом маленьком отрывке сюжет и образность предвосхищены прообразом-мотивом и взаимодействуют с другими составляющими текста для усиления апокалиптической темы романа (содержание "сообщения").
Иисус собирает учеников
В описании "собирания учеников" Тойво христианский мотив просто перевернут - Тойво собирает учеников силой ненависти, а не любви. В этом он сравним с другим современным литературным героем - мексиканцем Риверой из рассказа Джека Лондона. Нижеследующий отрывок обеспечивает как прообраз, так и интертекстуальную аллюзию: "Замечательно, что мои старые работники - Гриша Серосовин, Сандро Мтбевари, Андрюша Кикин и другие - при нем как бы подтянулись, перестали лоботрясничать, стали гораздо менее ироничны и гораздо более деловиты, и не то чтобы они брали с него пример, об этом не могло быть и речи, он был для них слишком молод, слишком зелен, но он словно заразил их своей серьезностью, сосредоточенностью на деле, а больше всего поражала их, я думаю, та тяжелая ненависть к объекту работы, которая угадывалась в нем и которой они сами были лишены начисто. Как-то случайно я упомянул при Грише Серосовине о смуглом мальчишке Ривере и вскоре обнаружил, что все они отыскали и перечитали этот рассказ Джека Лондона." (С.28-29).
Иисус творит чудеса
"Сотворение чудес", предсказанное библейским мотивом, реализуется парадоксально - Тойво фанатически преследует тех, кого он подозревает в совершении чудес. Каждое чудесное событие интерпретируется Тойво как еще одно свидетельство активного и по определению враждебного вмешательства сверхцивилизации в развитие человечества.
Иисус объявляет о новом образе жизни
Исторический Иисус объявил о новом, христианском взгляде на мир во времена духовного и политического разброда, когда были сломаны старые системы верований, заменявшиеся новыми. Рассвет христианства, как и рассвет ислама, сопровождался общим ростом мистических культов, появлением фальшивых пророков и т.д. Значительная часть сюжетного материала романа "Волны гасят ветер" мотивируется этим формальным прообразом: "Большое откровение" происходит во время "возникновения массовых фобий, новых учений мессианского толка, появления людей с необычными способностями, необъяснимых исчезновений людей, внезапного, как бы по волшебству, появления у людей новых талантов и т. д." (С.22). Объявление о "новом образе жизни" перенесено от фигуры Тойво на документ, известный как "Меморандум Бромберга". Христианский идеал нового, неэгоистичного общества, основанного на любви и духовном единстве радикально обмирщен и, что подходит к его притязаниям на научную достоверность, "дарвинизирован": "Любой Разум Меморандум Бромберга о Монокосме противопоставляет эзотерический, подвергшийся влиянию Востока идеал - "самоуспокоение, замыкание на себя, потеря интереса к физическому миру" (С.18) и экзотерический, ориентированный на Запад, идеал, характеризующийся как "романтические трели теории вертикального прогресса" (С.18). Бромберг предлагает метафизический синтез, приводящий на "путь к Монокосму". Простая взаимозаменяемость мистических и мирских доктрин, объявляющих о "новой жизни", подчеркивается тем, что Бромберг использует квазинаучные термины для изображения архетипического религиозного образа рая. "Синтез Разумов Каждый новый индивид возникает как произведение синкретического искусства: его творят и физиологи, и генетики, и психологи, эстетики-педагоги и философы Монокосма." (С.19). Тезис Бромберга, с его бюрократическим определением рая ("уменьшение страданий до минимума) и научным объяснением того, как человек становится ангелом ("новый метаболизм"), - больше, чем просто издевательство над научной фантастикой. Трактат о "синтезе Разумов" близко соотносится по форме и содержанию с "Синтезом двух Разумов...", предложенным философом Николаем Федоровым. Влияние Федорова на творчество Стругацких будет подробнее рассмотрено в Главе 4.
Тайная вечеря
Аллюзий на "тайную вечерю" немного, и их можно было бы счесть случайными деталями, не обладающими связью с прообразом, если бы не их помещение как раз в поворотной точке карьеры Тойво. Контекст, в котором находятся эти аллюзии, более значим, чем их частотность. Напрямую ведет к "тайной вечере" диалог Тойво с Гришей (приведенный выше), наиболее броское сравнение Тойво с фигурой Христа из всех, представленных в романе. Некоторые детали диалога подчеркивают экзистенциальное одиночество Тойво и предсказывают его полное отделение от человечества. Сцена "тайной вечери" - единственная сцена романа "в домашних декорациях", ей непосредственно предпослан рассказ жены Тойво о проблемах в кулинарном институте, где она работает. Она жалуется, что закваска (для хлеба), которую они импортируют с Пандоры, слишком подошла и стала горькой, таким образом поставив в опасность производство неких дрожжевых пирожных, известных "на всю планету". Тирада жены Тойво - хороший пример множественности значений текста. Под клише научной фантастики (синтезированная пища, межпланетное распространение) читатель явственно слышит разговорные шаблоны современной разочарованной советской городской работающей женщины. Внутри контекста "тайной вечери" отсылка к перезаквашенному хлебу может выглядеть юмористическим богохульством. Сцена открывается апокалиптическим знаком зловещего, чрезмерно драматического заката: "Они поужинали в комнате, багровой от заката." (С.131) "Тайная вечеря" Тойво является его последним ужином с женой, Асей. Она вскоре отбывает в трехмесячную командировку, и к моменту ее возвращения "предательство" (см. ниже) уже произойдет. Библейская образность в этой сцене - не из иконографической Тайной Вечери (Христос с двенадцатью учениками сидят вокруг стола), но из истории Марфы и Марии (из Евангелия от Луки: 10:38-42). Образ Марии, сидящей у ног Господа, слушающей его поучения в то время как Марфа прислуживает, в чем-то сохранен: Тойво помещается у ног Аси, пока он "проповедует" ей об относительности добра и зла. Ася не приносит ужин до того момента, как Тойво заканчивает говорить. Затем, когда Тойво и Ася ужинают, прекрасная бабочка влетает в комнату. Они решают назвать ее Марфой. Шаблон, предсказанный библейским мотивом, завершился.
Христос предан
"Людены" - избранная группа людей, совершивших в своем развитии качественный скачок по сравнению с остальным человечеством. Так называемая "третья импульсная система" сделала люденов психологически, физиологически и интеллектуально значительно более развитыми, нежели обычный homo sapiens. До того скрытая "третья импульсная система", обусловившая неожиданно принадлежность Тойво к люденам, является буквально крестом (заглавная латинская "T"), который он несет: "Каммерер: (к Тойво) ... машина эта ищет так называемый зубец Т ментограммы, он же "импульс Логовенко". Если у человека имеется годная для инициирования третья импульсная система, в его ментограмме появляется этот растреклятый зубец Т. Так вот, у тебя этот зубец есть." (С.201). Откровение о сверхчеловеческой сущности Тойво равноценно "Большому Откровению", упомянутому во "введении" рассказчика. Научно достоверное существование люденов и их экстраординарных возможностей (которые обычному человеку кажутся похожими на чудеса) устраняет нужду в сверхцивилизации. Больше нет необходимости постулировать существование "Странников"; иными словами, источник необычайных многорогих чудовищ и иных испытаний, выпавших на долю человечества, - не чуждая сверхцивилизация из глубин космоса. Скорее, апокалиптические знаки оказались работой внутренней, альтернативной, глубинной "чуждости", что развилась в глубинах человечества. Таким образом, центральный сюжетообразующий вопрос, на котором основан весь цикл об истории будущего, оказался до смешного на поверхности. В романе "Волны гасят ветер" сам Леонид Горбовский, патриарх цикла об истории будущего, встает со своего смертного ложа (ему уже более двухсот пятидесяти лет), чтобы высмеять целую теорию "Странников", и, металитературным впечатлением, поверхностное прочтение обманчиво популярной формы романов: "Ну взрослые же люди, не школьники, не студенты.. Ну как вам не совестно, в самом деле? Вот за что я не люблю все эти разговоры о Странниках... И всегда не любил! Ведь обязательно же они кончаются такой вот перепуганной детективной белибердой!" (С.181). Акт предательства разбросан по многим слоям текста, но его значимость обусловлена его положением в развитии романа. Гроздь трансформированных и действительных "предательств" происходит в сцене, следующей за "Тайной Вечерей" Тойво и предшествующей его уходу с Земли в открытый космос метафорически, его вознесению на небо. Максим Каммерер воспринимает новость, что Тойво - больше, чем человек, как "предательство" и "потерю сына". Он пытается уговорить Тойво стать двойным агентом и информировать человечество о деятельности его собственных товарищей. Здесь мотив "предательства", предсказанный библейским образцом, сопоставляется с набором аллюзий на "предательство" в его специфическом контексте Советского Союза ХХ века. Например, Тойво, все еще не знающему о своей сущности, разрешают прослушать запись разговора, в котором передовой представитель люденов объясняет происхождение и современную деятельность группы. В записи есть заметные лакуны. Впрочем, авторы полагают, что читатели и пережившие "В круге первом" Солженицына поймут, что/кто скрывается за "странной манерой вести переговоры": "ГЛУМОВ: Так что было в лакунах? КАММЕРЕР: Неизвестно. ГЛУМОВ: То есть как - неизвестно? КАММЕРЕР: А так. Комов и Горбовский не помнят, что было в лакунах. Они никаких лакун не заметили. А восстановить фонограмму невозможно. Она даже не стерта, она просто уничтожена. На лакунных участках решетки разрушена молекулярная структура. ГЛУМОВ: Странная манера вести переговоры. КАММЕРЕР: Придется привыкать." (С.197). Ненависть Тойво к "Странникам", переключившаяся на более непосредственную и близкую цель - на люденов, - вводит новый подтекст: еврейский вопрос. "ГЛУМОВ: ...Суть же в том, что человечество не должно быть инкубатором для нелюдей и тем более полигоном для их проклятых экспериментов! КАММЕРЕР: Слушай, откуда у тебя эта ксенофобия? Ведь это не Странники, это не Прогрессоры, которых ты ненавидишь... ГЛУМОВ: У меня такое чувство, что они еще хуже Прогрессоров. Они предатели. Они паразиты. Вроде этих ос, которые откладывают яйца в гусениц..." (С.198) Аллюзию на нацистские эксперименты, на неудачу международных альянсов сдержать фашизм в свое время и на антисемитские настроения, все еще превалирующие в Советском Союзе, трудно пропустить, особенно когда она используется в соединении с не характерным для Тойво обращением к религиозной терминологии: "мы должны взять этот грех на душу". С другой стороны, здесь нет прямого соответствия между замыслом и персонажами романа и социо-политическими событиями, на которые они намекают. В вышеприведенном отрывке Тойво Глумов - сам люден! - обвиняет люденов в использовании человечества как полигона для "проклятых экспериментов", используя против них штампы советской антисемитской пропаганды ("осы, которые откладывают яйца..."). Тойво отказывается от предложения Максима стать двойным агентом, потому что он боится, что, как только он активирует "третью импульсную систему" для того, чтобы замаскироваться среди врагов, он потеряет все следы человечности: "Превращение в людена - это моя смерть. Это гораздо хуже смерти, потому что для тех, кто меня любит, я останусь живым, но неузнаваемо отвратным. Спесивым, самодовольным, самоуверенным типом. Вдобавок еще и вечным, наверное." (С.207). Трудно не добавить слово "жид" к эпитету "вечный", что является русским обозначением для "Wandering Jew". Максим пытается успокоить Тойво словами: "Пока еще ничего страшного не произошло. Что ты так раскричался, словно к тебе уже "ухмыляясь, приближаются с ножами"?" Здесь присутствует интертекстуальная аллюзия на "Диспут" Генриха Гейне (1851), и полностью строки звучат так: "...И евреи, ухмыляясь, приближаются с ножами...".
