Джон Бакстер - Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу
– Но как? – не унимался я.
Оглядывая все его пожитки – скатанное одеяло, котелок с проволочной ручкой, потемневший от кипячения воды на открытом огне, – я не заметил ни мисок, ни сковородок, чтобы смешивать и печь. Куда они ссыпали ингредиенты и как замешивали тесто? Ведь я тысячу раз наблюдал, как это делает отец в пекарне.
– Не приставай к джентльменам, – осадила меня мама.
– Все в порядке, хозяйка, – сказал мужчина. – Смышленый малыш.
Он присел на корточки, чтобы быть вровень со мной. Я учуял непротивный запах табака. Разговор через сетку чем-то напоминал исповедь, придавая некоторую конфиденциальность нашему общению.
– Как мы это делаем, сынок? – поведал он. – Вот, Джеки… – он кивнул в сторону приятеля – … снимает рубашку и ложится, а я замешиваю лепешку у него на спине.
И он подмигнул мне. Вставая, он коснулся пальцами полей шляпы:
– Еще раз спасибо, хозяйка. Благослови вас Бог.
Они спустились по тропинке к задней калитке и вышли на красную пыльную дорогу, ведущую из города. За все это время второй мужчина не произнес ни слова и вообще ничем не выказал, что допускает факт нашего существования. Я думал, что, закрыв калитку, они засмеются, но если и так, я этого не слышал. Надеюсь, он понял, что я просек шутку.12. Мелодия прогулки
Я помешан только в норд-норд-вест. При южном ветре я еще отличу сокола от цапли.
Уильям Шекспир
“Гамлет”
[28]
Свэгмен был иконой моего детства, архетипом, воплощающим одну из главных черт исконного австралийца: тягу к бродяжничеству. Почти сразу за ним в списке национальных архетипов шел военный ветеран, а следом – моралист, лишенный чувства юмора, пуританин: господа, оскопившие скульптуры в парке Сентенниал, относятся именно к этой категории.
И еще один персонаж с сомнительной репутацией – плут. Его определяют как “проказника и смутьяна”. Надо помянуть еще и склонность к безумным крайностям, которая делает его героем скорее ценным, чем достойным порицания. Для австралийца он – доказательство того, что правила, установленные в интересах большинства, не всегда применимы к инакомыслящему меньшинству.
Своим первым путешествием за пределы Австралии я обязан классическому представителю плутов. Немногие европейцы “перенимают местные обычаи”, оказываясь на безграничных австралийских просторах, но я никогда не сталкивался с этим редким случаем столь близко, покуда Иэн, мой университетский приятель из Англии, не начал вести себя довольно странно. Мы с его женой в полном недоумении наблюдали, как он сообщил потрясенным коллегам, что отныне он не профессор, а штатный университетский маг, современный “Князь Беспорядка”, подобно тем, что назначались на средневековых празднествах, дабы сеять раздор и глумиться над святынями. Для начала вместо того, чтобы присоединиться к чинной процессии академиков в профессорских мантиях, он предстал перед всеми в полосатом купальном костюме эдвардианской эпохи и прыгнул в кадку с зеленым желе. После этого и еще кое-каких выходок его жена решила вернуться в Европу без него. Я составил ей компанию.
В 1987 году британский писатель Брюс Чатвин выпустил книгу “Тропы песен” о прогулках по Австралии. Она сразу получила признание критиков и имела коммерческий успех.
У Чатвина был тот же отсутствующий взгляд, что я хорошо знал по Иэну, та же способность часы напролет говорить безукоризненно выстроенными предложениями о предметах, о которых он не имел ни малейшего представления. У него были безупречные для пешехода данные. Он пересек Патагонию и написал об этом книгу. Не слишком достоверную, но исключительно увлекательную. Он неутомимо, неотразимо и обаятельно продвигал самого себя и к тому же социально, сексуально и интеллектуально очень походил на Лоуренса Аравийского. Оба были скрытыми гомосексуалистами, имели тягу к путешествиям и весьма вольное понимание того, что есть истина. Много лет Лоуренс настаивал на том, что во время одной из тайных экспедиций его, переодетого в арабскую одежду, избивал палками и принуждал к анальному сексу турецкий командир. Это почти наверняка было лишь его порнографической фантазией. Чатвин, обладатель не менее игривого воображения, отрицал, что смертельно болен СПИДом, которым заразился от одного из своих сексуальных партнеров, среди коих был и Рудольф Нуреев. Более того, он утверждал, что поражен экзотической грибковой инфекцией, подхваченной в тибетских пещерах.
Чатвин и Лоуренс цветисто расписывали самые пустынные места планеты с энтузиазмом, который далеко не всегда разделяли сами обитатели. В сценарии “Лоуренса Аравийского” Роберта Болта арабский принц Фейсал, чьи враждующие племена Лоуренс объединил в армию, слегка озадачен его намерениями. “Видимо, вы один из этих любящих пустыню англичан, – говорит он. – Доти, Стэнхоп, Гордон Хартумский. Нет такого араба, который бы любил пустыню. Мы любим воду и зеленые деревья. В пустыне ничего нет – никому не нужно ничто”.
Но Лоуренс умел извлекать выгоду из ничего. Как и Чатвин. И если было совершенно нечего писать абсолютно ни о чем, он что-нибудь да сочинял. В случае с Австралией это была его теория прогулок. Аборигены, отправлявшиеся на кочевье, по его мнению, не делали это бессистемно, наугад. Напротив, они следовали определенным инструкциям, которые имелись в песнях, переданных старшими поколениями. В них описывался “лабиринт невидимых дорог, которые оплетают всю Австралию и известны европейцам как ‘маршруты сновидений’ или ‘тропы песен’”.
В книге Чатвину об этом рассказывает эмигрант из Европы по имени Аркадий....Независимо от слов мелодический строй песни описывает природу той земли, по которой эта песня проходит. Так, если Человек-Ящерица плетется по соляным ямам озера Эйр, то можно ожидать непрерывного ряда бемолей, как в “Похоронном марше” Шопена. Если же он скакал вверх-вниз по эскарпам Макдоннелла, то мы услышали бы перемежающиеся арпеджио и глиссандо, как в “Венгерских рапсодиях” Листа.
– Так значит, – спросил я, – музыкальная фраза – это ключ к карте?
– Музыка, – ответил Аркадий, – это банк памяти, который позволяет не заблудиться в мире. [29]
Подобного рода старомодное жульничество пародирует Стивен Спилберг в фильме “В поисках утраченного ковчега”, когда французский археолог Беллок называет Ковчег Завета “радио для переговоров с Богом”. Все информанты Чатвина, включая Аркадия, первыми же и сообщили автору, что он их по большей части неправильно понял, а в остальном все сильно преувеличил. Но к тому времени “Тропы песен” уже были бестселлером, в особенности среди “британских любителей пустыни”. В 1987 году на фестивале искусств в Аделаиде я столкнулся с литературным агентом Пэт Кавана и ее мужем, писателем Джулианом Барнсом. Слегка бледные, но решительно настроенные, они собирались отправиться в Алис-Спрингс и далее, к дикой природе, в поисках чатвинского музыкального пути к откровению. К счастью, кому-то в Алис удалось их разубедить, и они завершили свое путешествие в комфорте и прохладе номера в четырехзвездочном отеле.
13. Прогулки с подтекстом
Тщеславие сделало революцию. Свобода была только предлогом.
Наполеон Бонапарт
Чатвин был не так уж неправ. Прогулки могут быть и символичны, и значимы.
Политикам хорошо известно символическое значение прогулок. Юлий Цезарь, перейдя Рубикон, который и речкой-то трудно назвать, изменил существовавший порядок. Рубикон был границей Италии: всякий полководец, который пересекал его во главе своей армии, считался врагом государства. Любопытно, что никто нынче толком не знает, где протекал этот Рубикон. Он превратился в идею реки, как и Флит, прорезавшая средневековый Лондон, как Танк-Стрим, или Баковый ручей, хорошо послуживший первым австралийским переселенцам, или река Лос-Анджелес, усохшая нынче до тоненькой струйки на дне гигантских бетонных труб, которые отводят воду во время ливней и удачно используются для съемок автомобильных кинопогонь.
Карта Парижа времен Великой французской революции 1789 г.
Эти реки, как и прогулки в политике, – скорее символ, чем факт. В большинстве демократических парламентов оппозиционные партии занимают противоположные стороны палаты, и перемена стороны – то есть партии – буквально называется “переход через зал”. Недлинный, но говорящий променад. В подобных церемониях краткость – это преимущество. Итальянский диктатор Бенито Муссолини захватил власть во время марша на Рим 1922 года, когда фашисты подтянулись к столице и вынудили правительство к капитуляции. При этом сам дуче толком в нем и не участвовал. Он милостиво позволил своим людям пройти по улицам и присоединился к ним лишь на финише, чтобы предстать перед прессой свежим и уверенным.
