Газета Завтра Газета - Газета Завтра 614 (35 2005)

ГОД БЕСЛАНА. ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ

ГОД БЕСЛАНА. ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ

Александр Проханов

Александр Проханов

ГОД БЕСЛАНА. ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ

Отрывок из нового романа "Политолог"

ПОЕЗД, НА КОТОРОМ ДОБИРАЛСЯ СТРИЖАЙЛО, прибыл во Владикавказ ранним утром, когда далекие горы еще розовели в заре, и на них лежали чудесные синие тени, — то ли горный снег, то ли последний сумрак ночи. Привокзальная площадь напоминала восточный базар — многолюдье, смуглые черноволосые женщины с сочными губами и лиловыми, навыкат глазами, усатые, с синей щетиной мужчины, запах вянущих цветов, перезрелых, отекающих соком фруктов, лотки, музыка, лубочные изображения Святого Георгия, карусель машин, и над всем — высокий перламутровый отблеск, какой бывает на морской раковине. Стрижайло взял такси, — "жигуленок" с продавленными сидениями и огромным тяжелым возницей, едва помещавшемся в тесной машине.

— Где-то я вас видал, — тут же заметил тучный, плохо побритый шофер, ловко крутя баранку. — Вы не племянник Тагира Кучкарова? Очень похожи. Куда вас в Беслане?

— Мне в школу, к началу занятий.

— В Первую школу? Во Вторую? Я Первую школу в Беслане кончал, — таксист, исполненный утреннего благодушия, непременно хотел обнаружить хоть какую-нибудь общность с пассажиром, справедливо полагая, что все люди на земле связаны близким или дальним родством, или хоть раз где-нибудь да встречались.

Беслан оказался сразу в окрестностях Владикавказа, — чистый, зеленый, умытый, с влажными тротуарами, по которым двигалось много нарядных людей, — молодые женщины, дети, с букетами цветов, с ранцами и портфелями. Все были воодушевлены, выходили из подъездов, вовлекались в общее, в одну сторону, движение. Из окна автомобиля Стрижайло увидел надпись на стене дома: "Улица Коминтерна", что соответствовало примете, сообщенной Человеком — Рыбой. Испуганно дрогнуло сердце. Пророчество начинало сбываться. Такси остановилось перед школой, чей двухэтажный фасад желтел среди деревьев. На площадке было пестро от букетов, снующих школьников, звучали бравурная музыка, пронзительный, усиленный мегафоном голос.

— Я эту школу кончал в одна тысяча девятьсот шестьдесят втором году, — произнес таксист, принимая деньги, любовно оглядывая невзрачный, чуть подновленный фасад.

Стрижайло, робея, страшась немедленного осуществления пророчества, прошел за ограду на просторную площадку, где готовилась праздничная церемония. Густая толпа родителей окружала площадку, оставляя свободное место, на которое матери выпускали "первоклашек", — совсем еще маленьких мальчиков и девочек. Выпуская материнские руки, те пугались, растерянно топтались, но их тут же подхватывали более старшие, вели, выстраивали в ряды. Ученики роились, перебегали с места на место, шалили. Создавали подобие шеренг, которые тут же рассыпались, что вызывало неудовольствие властной немолодой женщины с мегафоном, командующей построением.

Это трогательное и бестолковое скопище, обилие букетов, нарядных костюмчиков, красивых платьев вдруг успокоило Стрижайло. Здесь, на школьном дворе, происходило извечное, вмененное всему живому действо, — обучение новых, вступавших в жизнь поколений. Передача заветов, приемов и правил жизни, которые стараниями педагогов переносились из рода в род, из века в век, поддерживая существование племени и народа. Он вдруг вспомнил себя, — свое первое появление во дворе московской кирпичной школы, куда привела его бабушка. Свое волнение, пугливое нетерпение, бабушкино торжественное, полное гордости и умиления лицо. Это воспоминание окончательно развеяло сумеречный страх, безумное ожидание. Слава Богу, все оказалось надуманным, угроза — мнимой, и его скоропалительная поездка на юг в душном поезде с полубессонным бредом искупалась сейчас видом милых шаловливых детей, исполненных торжества родителей, желтоватым, очень простым, без прикрас, фасадом школы, деревьев, длинной пристройки с высокими окнами, где, видимо, размещался бассейн или спортивный зал.

Он дождется, когда выстроятся, наконец, ряды, возрастая от крошечных, с большими головами, "первоклашек", до "десятиклассников", почти уже юношей и девушек, исполненных свежего, пленительного обаяния. Прозвучит приветственная речь директрисы, властной матроны с мегафоном. Побегут "первоклашки" дарить учителям свои букеты. Резко и призывно раздастся звонок, увлекая детей в широко распахнутые двери школы. Матери и отцы, иные с грудными детьми, бабушки и дедушки, помолодевшие и упоенные, станут покидать школьный двор. А он отправится в какой-нибудь ресторанчик, в кавказскую харчевню все с тем же лубочным Святым Георгием на стене. Съест шипящее, смуглое мясо, запивая красным вином. И мир вокруг покажется осенним натюрмортом, — золотисто-фиолетовым, как спелая дыня, лежащая рядом с гроздью винограда.

Успокоенный, он рассеянно и умиленно рассматривал людей, их ярко выраженный расовый облик. Словно во всех этих женщинах, мужчинах и детях был отпечаток единого лика, — их праотца. С большими глазами, черным блеском волос, смугло-румяной кожей, с величественной статью прекрасный наездник доскакал до кавказских гор, поразил копьем кольчатого змея и остался здесь жить, дав потомство породистых красивых людей.

Он переводил взор с лица на лицо и вдруг увидел рядом худого сутулого старика в черной широкополой шляпе. На пиджаке у него пестрела орденская колодка, худая шея высовывалась из просторного ворота плохо разглаженный рубашки, впалые щеки светились мелкой седой щетиной. Стрижайло замер, как замирают, услышав гул высокой, начинавшей сходить лавины. Этот старец был явлен на подбородке Потрошкова, как смутное изображение замышляемого злодеяния. Сверхчеловеческий разум злодея обладал способностью заглядывать в будущее. Выхватывал из него еще несуществующие образы.

Стрижайло вел по толпе глазами и вдруг увидел молодую пышную женщину в тесном сиреневом платье, под которым высоко вздымалась грудь с проступавшими сосками и выпуклый живот с углублением пупка. Черные волосы женщины стягивала усыпанная блестками косынка, а в петлице красовался искусственный розовый цветок мальвы с темными тычинками. Это был второй знак беды, упомянутый Человеком-Рыбой в его сомнамбулическом повествовании. Гул сходящей лавины приближался. Воздух начинал дрожать и вибрировать. На солнце легла мутная тень.

Стрижайло вел глаза, обреченно догадываясь, что через секунду увидит. Маленький мальчик в брючках, в пиджачке, в трогательном галстучке, с трудом держал непомерно большой портфель, на котором была приклеена аппликация, — ярко-желтый утенок с раскрытым клювом и смешными выпученными глазами. Знаки беды были собраны, выстроены в последовательность, в которой стремительно осуществлялось будущее. Обессилев, с остановившимся сердцем, он чувствовал неотвратимую неизбежность событий.

На школьный двор, вынырнув из-за угла, вломился тяжелый грузовик, крытый тентом. Уродливо, как в гримасе, вывернул колеса. Двери кабины раскрылись, выскочили трое, все в камуфляже, черных масках с прорезями, в которых бешено блестели глаза. Размахивая автоматами, побежали в разные углы двора. Из-под тента выпрыгивали люди, пятнистые, как тритоны. Упруго ударяли ногами в землю, стреляли в воздух, издавая визги.

"Случилось... Роковое, смертельное..." — отрешенно подумал Стрижайло, чувствуя, как косо сместился мир, срезанный невидимой бритвой. Ввергаясь в слепую неизбежность, он бессильно оцепенел.

НАЛЕТЧИКИ МЧАЛИСЬ ПО ДВОРУ, ОХВАТЫВАЯ КОЛЬЦОМ, били поверх голов очередями: — Б..! Суки е..! В башку стрелять будем!... Наваливались на людей, пинали детей ногами, били прикладами. Гнали к открытым дверям школы. И уже раздавался нечеловеческий женский вопль, подымался детский плач, неслись визги. Ряды школьников поломались, их сметало к школе, в дверях была давка. Девочку в разорванном платье вытаскивали из-под ног. Женщина с грудным младенцем упала на землю, ее подымали, волокли за собой. Очереди били поверх голов, расшибали стекла первого этажа, оставляли на штукатурке рыхлые дыры.

— Педерасты е..! — перед Стрижайло вырос камуфлированный стрелок, — ноги расставлены, в черной маске — белки, наполненные розовой кровью, один рукав пуст, в другой — автомат дрожащим стволом вверх, рассылает пульсирующий грохот. Воздух, разрываемый пулями, ударял в лицо Стрижайло. Эти тугие пощечины повергли в ужас. Он согнулся, закрыл затылок ладонями, побежал, гонимый очередями, мешаясь с другими людьми, — с их визгом, воем, растерзанной одеждой, обезумившими лицами. Дети падали, взрослые их подхватывали, вносили в растворенные двери, заполняя высокое пространство спортивного зала, в окна которого светило чистое спокойное солнце.