Ирина Ершова - Странствующий по миру рыцарь. К 400-летию со дня смерти Сервантеса

Странствующий по миру рыцарь. К 400-летию со дня смерти Сервантеса

Ирина Ершова

Пути славы хитроумного идальго

Памятные торжества в честь Сервантеса, проходящие по всему миру в год 400-летней годовщины его смерти, не только отдают дань величайшему из испанцев, но и заставляют вновь задаться вопросом истоков и причин подлинного величия как самого писателя, так и созданного им героя — Мигеля де Сервантеса и его Дон Кихота. Самое удивительное, что почти ничего нового — в фактическом плане — и о том и о другом сказать уже невозможно, однако, по-видимому, жизненные и литературные перипетии их судеб стали своего рода сюжетом-архетипом для истории литературной мысли. В случае же с испанской словесностью эта архитипичность многократно возрастает; обращение к Сервантесу — это и творческая мастерская, и связь или разрыв с традицией, и — удивительным образом — доказательство современности и актуальности любой литературной, эстетической и даже общественной мысли.

Мы и впрямь не найдем ни одного мало-мальски значимого писателя ни в Испании, ни за ее пределами, кто обошел бы вниманием главный роман человечества и его автора. Однако насколько полемичен и сложен для интерпретации роман «Дон Кихот», настолько же цельными оказываются в восприятии фигура и нрав самого Сервантеса. Причем эта цельность в любую эпоху не исключает и невольного отождествления автора с его героем — бедный идальго, начитавшийся книг и решившийся на невиданное доселе деяние. Для современников таким деянием стало написание романа в духе устаревающих уже «книг о рыцарстве» и претензии его автора на славу и почет, а для постромантической эпохи — беспримерный подвиг жизни и писательства, предчувствие и зарождение путей развития главного жанра литературы Нового времени и всей той величайшей коллизии бытия и сознания человека, которая будет питать современную творческую мысль.

Наш гид предлагает читателям журнала вспомнить и оживить образ Мигеля де Сервантеса (и его творения) в его собственных словах, в отзывах современников и в восприятии тех, кто никогда не переставал рассуждать об уроках писателя, делая его не только предметом анализа, но и фундаментом собственных творческих поисков и новаций. Эпоха Сервантеса, достаточно обильная на документальные свидетельства разного рода, в том числе и по эпистолярной части, в его случае оставила нам совсем мало документов, выходящих за границы литературного творчества. Сохранилось всего пять писем Сервантеса, одно из которых, графу Лемосскому, написанное за три дня до смерти, общеизвестно и обычно печатается вместе с романом «Странствия Персилеса и Сихизмунды» (для него и было переведено Н. Любимовым). Четыре других письма переведены впервые; одно — послание из Алжира с ранними стихами Сервантеса, обращенными к его итальянскому собрату по перу и плену, поэту Антонио Венециано, по поводу поэтического сборника итальянца; а три других — о поиске должности и обстоятельствах налоговой службы — вновь заставляют вспомнить о трудностях служебной карьеры Сервантеса. При всей своей скудости, этот эпистолярий в полной мере демонстрирует обе составляющие постоянных забот писателя на протяжении всей его жизни — литературное творчество и заработки. Ради последних приходилось браться за любое дело — интендант, сборщик налогов, должности малопочетные и малоприбыльные и весьма далекие от занятий, которые пристали человеку родовитому, более того подвизавшемуся на ниве интеллектуального труда. Во многом благодаря им Сервантес для литературного сообщества XVII века остается фигурой странной, чужеродной и маргинальной, почти оскорбляющей вкус; по словам библиографа и эрудита Томаса Тамайо де Варгаса, он являл собой «ум невежественный», хотя, несмотря на это, «самый праздничный в Испании»[1]. Талант Сервантеса не заметить было нельзя, герой его главной книги стал известен буквально в считанные дни после выхода первой книги романа в 1605 году, но раздражение, ревность писательской среды носят почти повальный характер — очень показательны в этом смысле замечательные и едкие вирши блистательного современника и соседа Сервантеса по «писательскому кварталу» в Мадриде — Франсиско де Кеведо. Характерно, что в них писатель, как объект насмешек и хулы, уже почти сливается со своим причудливым героем — такой нерасторжимой парой они и пойдут в века.

По единодушному мнению, современники Сервантеса, вполне отдав дань дарованию писателя и признавая невиданную популярность «Дон Кихота» (только в 1605 году — 5 изданий), «не разглядели», «не сумели постичь» глубины смыслов и художественных новаций романа. Для знатоков эпохи — это совсем не парадокс, а закономерность. Не разглядели, потому что и не должны были разглядеть. Еще слишком на слуху были как сами рыцарские романы и всякие там Амадисы, Пальмерины и Эспландианы, так и эпигонские продолжения всех мастей, а потому книга Сервантеса для первых читателей — прежде всего смешная, забавная, комическая история-пародия; да и смерть героя во многом выглядит не как печальный закат рыцарства и героического века, а как защита от подражателей, тем более что один из них умудрился присвоить героя прямо на глазах его создателя. Восемнадцатый век, перечитывая заново обе книги о Дон Кихоте, уже признает роман классикой; девятнадцатый вывернет смешное наизнанку, всячески героизируя бедного полоумного идальго и возвеличивая его безудержную фантазию под «горький» смех Сервантеса.

По-настоящему в бездонные глубины смыслов погрузился предыдущий век — двадцатый. Все великие — от Т. Манна и Т. С. Элиота через М. де Унамуно, Х. Ортегу-и-Гассета и Х. Л. Борхеса к В. Набокову — оставили свой след в сервантистике. Их слова известны, многократно цитируемы, в чем-то традиционны, в чем-то парадоксальны. Так или иначе постоянное обращение к Сервантесу и его роману стало обязательным атрибутом разговоров о культуре и литературе. Предлагаемые нами материалы эту традицию дополняют и уточняют; уточняют, прежде всего, в ее «испанской перспективе», для которой наследие Сервантеса всегда было еще и рассуждением об Испании, о ее связи с европейской и мировой культурой, об истоках взлетов и завоеваний современной испаноязычной прозы. Разные по жанру — речь на вручении премии и речь к юбилею (Антонио Мачадо и Алехо Карпентьер), исследования о романе и эпохе (Гомес де ла Серна, Сальвадор де Мадариага, Хулиан Мариас, Марио Варгас Льоса), — предлагаемые статьи, эссе и фрагменты книг едины своей побудительной причиной: понять и осмыслить величие и современность Сервантеса для себя, для Испании, для европейской культуры и литературы, для современной истории романа. Четверо из авторов — крупнейшие испанские и латиноамериканские писатели-классики, чей авторитет и статус в литературном мире не нуждается в пояснении, и тем интереснее их оценки — ведь, по сути, каждый из них примеряет идеи Сервантеса на себя, на свое творчество, на свой собственный вклад в испаноязычную литературную историю.

А вот о двух других персонажах нашего гида следует сказать отдельно. Историк культуры, журналист, психолог С. де Мадариага и историк, философ Х. Мариас пересекаются, по крайней мере, в одной точке — это Х. Ортега-и-Гассет и его знаменитая книга о герое Сервантеса, написанная в споре и дискуссии с М. де Унамуно. Сальвадор де Мадариага, блестящий дипломат, оксфордский профессор, был товарищем и единомышленником испанского философа; и его «Путеводитель для читателя ‘Дон Кихота’» — плод тех же попыток постичь Испанию как изнутри, так и в европейской перспективе, что и всех интеллектуалов «поколения 98-го года». Его эссе-эпилог о «европейском Дон Кихоте» — своего рода связующая нить от рассуждений о «национальной специфике и самобытной душе» к современному общеевропейскому измерению испанской культуры. Хулиан Мариас, писатель, эссеист, ученик и продолжатель идей Ортеги-и-Гассета, конечно, не мог уйти от главных тем своего учителя, но мог взглянуть на них иначе; отправная точка его размышлений не Дон Кихот, а создавший его гениальный писатель — не случайно книга Х. Мариаса называется «Сервантес — ключ к Испании». Действительно, все, кто сегодня в Испании продолжают разговор о Сервантесе и Дон Кихоте, почти неминуемо вовлекаются в круг идей «поколения 98-го года», размышляя об Испании и национальной истории, о месте и роли национальной культуры внутри европейской и даже мировой цивилизации, другими словами, о самых важных и наболевших современных проблемах; и испанская точка зрения лишь ярче высвечивает универсальность фигур великого испанца и его героя.

Мигель де Сервантес Сааведра

Письма

Перевод М. Смирнова, Н. Любимов

Письмо Антонио Венециано[2]