Лев Шестов - Тургенев (неоконченная книга)

ПРИМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЯ

В своей книге "О смысле жизни" (Петербург, 1908 г.) Иванов-Разумник посвятил главу Льву Шестову, в которой пишет: "... небезынтересно будет заметить, что эта книга ("Апофеоз беспочвенности" ) первоначально была задумана как одно целое под заглавием "Тургенев и Чехов"... В предисловии к "Апофеозу беспочвенности" вот что пишет Л.Шестов: ...я начал писать, даже довел до половины работу по тому же приблизительно плану, по которому составлял свои предыдущие сочинения, но, чем дальше подвигалась работа, тем невыносимее и мучительнее становилось мне ее продолжать. Некоторое время я и сам не мог отдать себе отчета, в чем тут собственно дело. Материал давно готов — осталась только чуть ли не внешняя скомпановка. Но то, что я принял за внешнюю обработку, оказалось гораздо более существенным и важным делом, чем мне казалось... Я увидел, что так писать — для меня по крайней мере — невозможно... Самое обременительное и тягостное в книге это общая идея. Ее нужно вытравлять... Я убедился, что другого исхода нет, что нужно вновь разобрать по камням уже наполовину выстроенное здание..."

Данная неоконченная рукопись, которая сохранилась в бумагах Л.Шестова, очевидно является черновиком части задуманной книги "Тургенев и Чехов". Рукопись состоит из листов размером 22см.xЗ6см. и 25см.х38см. пронумерованных Шестовым от 1 до 33 и из шести непронумерованных листов. Листа N.20 недостает. На первом листе дата: июль 1903. Большинство листов содержит четыре страницы, некоторые — две. Рукопись приводится нами полностью, с указанием того, что вычеркнуто автором. Листы, им самим не пронумерованные, представляющие, повидимому, предварительные варианты, вьшесены нами в Приложение.

На рукописи заглавие: "Апофеоз беспочвенности". Мы его не сохранили потому, что Шестов использовал его для другой книги.

В рукописи встречаются повторения. Мы исключили только небольшую часть, чтобы не вносить изменений в рукопись.

Наше чтение неразборчивых слов мы даем в скобках между многоточием: ... ( ) ...

Места, зачеркнутые в рукописи, набраны курсивом.

31 отрывок (примерно треть рукописи) вошли в свое время в первую часть книги "Апофеоз беспочвенности", составленной из 122 афоризмов. Эти отрывки являются черновыми вариантами афоризмов.

12 других отрывков из рукописи были опубликованы в Нью-йорке в июне 1961 года в журнале "Воздушные пути" под заглавием "Фрагменты неоконченной рукописи И. Тургенев".

В рукописи приводятся выдержки из произведений Тургенева. Они были сверены с изданием: "Полное собрание сочинений И.С.Тургенева", СПб, типография Глазунова, 3-е изд. 1891 г. Ссылки даны на это издание, за исключением стихотворения в прозе "Порог", которое вошло в другие издания Тургенева.

Выдержки из писем Тургенева были сверены с изданием "Первое собрание писем И.С.Тургенева 1840-1883 годов", СПб, изд-во общества для пособия нуждающмся литераторам и ученым. Типография Стасюлевича, 1885 г. Ссылки даны на это издание.

        Resignе-tоi mon coeur, dors ton sommeil de brute.

Смирись, мое сердце, спи крепким сном.

Baudelaire. Из Стихотворения "gоût du néant"

        Nur für die Sсhwindеlfrеiе.

        Только для тех, кто не страдает головокружениями.

Надпись у опасной горной тропинки. (Из альпийских воспоминаний)

Бесполезность и ненужность какой-нибудь мысли или даже целого ряда, системы мыслей не может служить достаточным основанием, чтобы отвергнуть их. Раз мысль явилась — открывай ворота. Ибо, если ты закроешь ей легальный вход, она ворвется силой или, как крыловская муха, проползет тайком: мысль не считается с законами чести и морали. Пример: реализм в литературе. При своем появлении он вызвал всеобщее негодование. Зачем нам знать грязь жизни? И точно — незачем: реализм не умел честно оправдать себя. Но, так как пройти ему все-таки нужно было, то он, не задумываясь, солгал: сравнил себя с патологией, назвался полезным — и добился господства в литературе. Теперь уже все видят, что реализм бесполезен, даже вреден, очень вреден и ничего общего с патологией не имеет — но согнать его с насиженного места не так легко. Давность прошла и есть justus titulus владения.

Как известно Тургенев был реалистом и с первых же своих произведений стремился возможно правдиво изображать жизнь. Хотя у нас не было настоящих теоретиков реализма, но, после Пушкина, русскому писателю нельзя было слишком далеко уноситься от жизни. Даже тем, кто решительно не знал, что можно сделать из "действительности", Приходилось говорить о ней и только о ней. Для того же, чтоб впечатление от нарисованных картин не было слишком тягостным — писатель старался припасти заблаговременно мировоззрение, которое в литературе еще до сих пор играет роль волшебного жезла: с его помощью все что угодно может обратиться во все что угодно.

Большинство тургеневских произведений в этом смысле чрезвычайно любопытны. Но особенно интересным представляется "дневник лишнего человека". Тургенев впервые ввел в русскую литературу выражение "лишний человек". Потом о лишних людях говорили много, бесконечно много, хотя и до настоящего времени так же мало договорились, как и пятьдесят лет тому назад. Лишние люди есть — и сколько еще, а что с ними делать — неизвестно. Остается одно: изобретать по поводу них мировоззрения. В 1850 году Тургенев, тогда еще молодой человек, так именно и разрешил представившуюся ему задачу. Свой рассказ он заканчивает юмористической припиской от имени неизвестного читателя рукописи:

Сею рукопись читал

И содержание Онной не одобрил

Петр Зудотешин

ММММ

Милостивый Государь

Петр Зудотешин

Милостивый Государь Мой.

[Т., "Дневник лишняго человека", т.5, стр.270]

Очевидное дело, Тургенев держался того мнения, что за каждой трагедией должен следовать водевиль и что в этом сущность мировоззрения. Не менее очевидно, что в своем суждении Тургенев не стоит одиноко, а имеет за собой всю европейскую философию, точнее всю европейскую цивилизацию. Тургенев был образованнейшим, культурнейшим из русских писателей. Почти всю жизнь свою он провел за границей и впитал в себя все, что могло дать западное просвещение. Он сам это знал, хотя по свойственной ему преувеличенной скромности, иногда даже раздражающей своей демонстративностью, никогда об этом прямо не говорил. Он глубоко верил, что только знание, т.е. европейская наука может открыть человеку глаза на жизнь и обьяснить ему все, требующее объяснения. С этим критериумом он подходит и к гр. Толстому: "самый печальный пример отсутствия истинной свободы" пишет уже почти 60-летний Тургенев в своих литературных воспоминаниях, "отсутствия истинной свободы, проистекающего от отсутствия истинного знания, представляет нам последнее произведение графа Л.Н.Толстого ("Война и мир"), которое в то же время по силе творческого, поэтического дара стоит едва ли не во главе всего, что появилось в нашей литературе с 1840 года. Нет! Без образования, без свободы в обширнейшем смысле — в отношении к самому себе, к своим предвзятым идеям, даже к своему народу, к своей истории, — немыслим истинный художник; без этого воздуха дышать нельзя." [Т. "По поводу "Отцов и детей", т.10, стр.111]

Послушать Тургенева — и в самом деле подумаешь, что он добыл на Западе великую тайну, дававшую ему право бодро и спокойно держаться в тех случаях, когда другие люди приходят в отчаяние и теряют голову... Через год после того, как были написаньи литературные воспоминания, из которых взяты мною вышеприведенные строки о Толстом и образовании, Тургеневу пришлось лично присутствовать при казни знаменитого когда-то убийцы Тропмана. Свои впечатления он бесподобно передает в большой статье, называющейся "Казнь Тропмана". Статья производит потрясающее действие — мне кажется, я не преувеличу, если скажу, что это одна из лучших, по крайней мере, сильнейших его вещей. Правда, гр. Толстому удалось с неменьшей же силой описать сцены на бойне, так что, может быть, читателю, имея это в виду, не следует слишком отдаваться во власть художнику. Но все-таки, когда Тургенев рассказывает, что в решительный момент, когда палачи, точно пауки на муху, набросились на Тропмана и повалили его, когда он рассказывает, что в этот момент у него "земля тихо поплыла под ногами — не верить ему нельзя. Люди мало умеют отзываться на происходящие вокруг них ужасы; но бывают минуты, когда дикая, вопиющая несообразность и обидность нашего положения вдруг предстает перед нами с неотразимой ясностью, и заставляет нас смотреть на себя. И тогда почва уходит из-под наших ног. Но ненадолго. Ужас от чувств беспочвенности быстро отрезвляет человека. Забыть все — только бы вернуться к родной земле! Тургенев, 60-летний старик, оказался в этом смысле столь же пугливым, как и в молодые годы, когда писал свой "дневник лишнего человека. Описание казни Тропмана он заканчивает следующими словами: "кому неизвестно, что вопрос о смертной казни есть один из очередных, неотлагаемых вопросов, над разрешением которых трудится современное человечество? Я буду доволен... если рассказ мой доставит хоть несколько аргументов защитникам отмены смертной казни или, по крайней мере отмены ее публичности" [Т., "Казнь Тропмана", т.10, стр.181.]. Снова гора родила мышь! После трагедии дается водевиль, мировоззрение вступает в свои права и почва возвращается под ноги. Повторяю и подчеркиваю: Тургенев не является единственно ответственным лицом за свои суждения. Его устами говорит вся европейская цивилизация. Она принципиально отвергает всякого рода неразрешимые вопросы и выработала своим тысячелетним опытом приемы, посредством которых человек научается извлекать пользу из всего, даже из крови своего ближняго. Словом "польза" объясняются какие угодно ужасы и даже преступления. А Тургенев был, как известно, мягким, "гуманным" человеком и несомненным идеалистом: в молодости он даже прошел школу Гегеля. От Гегеля узнал, какое громадное значение имеет образование и как необходимо образованному человеку иметь полное и законченное, непременно законченное "мировоззрение".