А. Метченко - Слово о Маяковском

СЛОВО О МАЯКОВСКОМ

В мировой поэзии XX века Маяковскому принадлежит особенная, можно сказать, исключительная роль. Его творчество, естественно, по-разному оценивается в современном мире, разделенном на противоборствующие социальные и идеологические системы. Однако никакой другой поэт нашего времени не вызывает такого к себе притяжения и таких яростных, но безуспешных стремлений парализовать это притяжение, направив его в русло, прямо противоположное тому, что проложил великий поэт.

Маяковский первым из поэтов XX столетия отдал свой могучий талант революционному обновлению жизни, начатому Великим Октябрем. В наши дни наглядно видны глобальные масштабы совершенного им подвига. Уподобив поэзию Маяковского динамизму грандиозных межпланетных ракет, Пабло Неруда отметил, что под ее влиянием вся мировая поэзия «преобразилась, словно пережила настоящую бурю»[1].

И когда задумываешься о том, что же вызвало такую популярность и такой накал страстей вокруг поэта, когда перебираешь многочисленные объяснения, приходишь к выводу: главный источник этой популярности и этого накала страстей — слияние творчества Маяковского и его личности с магистральным путем истории.

Такова сила правдивого поэтического слова — единственного оружия, имеющего право на вечное существование.

Ныне уже не отдельные, наиболее прозорливые умы, как это было при жизни поэта, а миллионы людей, многие страны, порвавшие или порывающие с капитализмом, отчетливо сознают, что событиями, определившими магистральный путь истории, были деятельность гениального Ленина и созданной им партии, подвиг народов России, свергнувших власть буржуазии в октябре 1917 года, освободивших страну от белогвардейцев и интервентов, начавших при жизни поэта строительство социализма… События эти, изменив ход истории, стали решающими для судеб планеты. Именно они вселили в человечество уверенность в светлое будущее. И когда мы говорим: «Поэзия революции», — в нашем сознании возникает прежде всего облик Маяковского. Понятия «Маяковский» и «поэт революции» стали синонимами. Если советскую поэзию нельзя представить без Маяковского, то без его личности, без его примера нельзя представить и самое эпоху. Он сам — звено истории.

Без колебаний и оговорок Маяковского можно поставить в ряд с самыми яркими, выдающимися личностями, которыми по праву гордится наше время. Они, эти люди, своей деятельностью, своими подвигами создавали новый облик эпохи, и в беспримерном по героизму процессе борьбы и созидания формировался, отшлифовывался облик нового человека.

Таким человеком нового склада является и Маяковский. Так оценивают его не только советские поэты, но и многие прогрессивные писатели Запада. «Мы знаем немало хороших поэтов на свете. Почему же его (Маяковского. — А. М.) голос так неповторимо выделяется из хора других голосов? Не потому ли, что это призыв нового человека, нового мира!»[2] — говорит Э. Межелайтис. Да, именно поэтому, вторит советскому поэту известная австралийская писательница Катарина Сусанна Причард: «Его стихи раскрыли силу Советского Человека — силу страстной веры в дело коммунизма»[3].

Революция, обновляя мир, вносила понятия, каких не знало прежде человечество. Чтобы личность поэта стала олицетворением нового человека — а им в наш век может быть только революционер, строитель коммунизма, — для этого в его творчестве должны были пересечься и слиться потребность поэзии и жизни, устремленность поэта и эпохи. Это и произошло с Маяковским. Произошло в тот сложнейший и труднейший период сотворения нового мира, когда люди на одной шестой планеты сделали первый, но решительный рывок из мира эксплуатации и рабства в мир свободы и человечности. Путь первооткрывателей всегда сложен, путь в искусстве — особенно, он требует еще и творческого подвига. Маяковский совершил его.

Не будем обходить или приуменьшать трудности, стоявшие на его пути. Чудо слияния поэзии с социалистической революцией совершилось, в частности, потому, что Маяковский уже до Октября обладал такими важными предпосылками, как редкостный поэтический талант и, пусть недолгое, но активное участие в освободительной борьбе. Причем — это имело особенное значение — в рядах самой революционной партии — большевистской. Эти обстоятельства сыграют свою очень весомую роль, когда придет пора зрелости — поэтической, гражданской и человеческой. А первые шаги Маяковского в литературе были осложнены сближением с одной из многочисленных в те годы модернистских группировок — с кубофутуризмом.

Этот факт биографии Маяковского, как известно, особенно широко используется в борьбе против него как основоположника советской поэзии. Борьба ведется под видом «защиты» поэта и восстановления «истины», которой якобы пренебрегают в Советской России. «Истина» же, по версии западных «поклонников» Маяковского, особенно новейших, состоит в том, что он будто бы является лидером модернизма или авангардизма. Причем не одного какого-то течения, скажем, футуризма, — уже и советологи чувствуют, что такой масштаб мелковат, — а чуть ли не всех течений, вместе взятых.

Что побуждает поборников модернизма предпринять такой, мягко говоря, рискованный шаг? Думается, то же самое, что заставляет буржуазных социологов и философов приписывать капитализму совершенно несвойственные ему качества защитника гуманизма, демократии, поборника прав человека, а именно — стремление сохранить господство, обманывая массы.

Модернизм — наиболее характерное порождение упадка капиталистической цивилизации. Его акции в последнее время катастрофически падают. Необходимо во что бы то ни стало найти лидера с прочной репутацией, хотя бы и поступаясь истиной. И вот при содействии известного американского «советолога» Романа Якобсона, некогда примыкавшего к школе русских формалистов, сочинена и вышла в Сан-Паулу докторская диссертация некоего Бориса Шнейдермана «Поэтика Маяковского через его прозу» (1977). Если Р. Якобсон в свое время пытался доказать, что, став поэтом социализма, автор поэмы «Хорошо!» убил в себе лирика, то его последователь, «вернув» Маяковского в лоно модернизма, отвел поэту роль своеобразного объединителя и катализатора таких течений, как футуризм, сюрреализм, кубизм, конструктивном, и прочее и прочее.

Странствиями Данте в мире мертвых руководил Вергилий. При Маяковском Шнейдерман отвел эту роль О. Брику — воплощению теоретической «мудрости». Возвеличение О. Брика понадобилось еще и для того, чтобы поднять значение русского формализма, будто бы незаслуженно получившего в Советском Союзе «радикальное и категорическое осуждение». Но, видимо, авторитет Брика как теоретика и самому автору показался легковесным, пришлось подкреплять его Маяковским («Маяковский… всегда поддерживал тесные контакты с Осипом Бриком, так что теория Брика была неразрывно связана с творчеством его друга»). Весьма трогательная забота о ком и о чем угодно, только не о Маяковском.

…Но сам он был талантлив и тогда, когда ошибался. Русский футуризм нашел в нем прекрасного пропагандиста, что, конечно, не дает оснований для идеализации этого течения. Как и все другие ответвления модернизма в искусстве тех лет, футуризм был узкогрупповым явлением и не имел связей с передовыми общественными силами страны, более того, был чужд им. От других подобных течений футуризм отличал лишь более резко выраженный бунтарский характер, но бунт этот носил чисто эстетическую устремленность и к тому же был направлен как против иных модернистских группировок, так и в особенности против традиций реализма с его высокой идейностью и гражданственностью.

Но как все-таки могло случиться, что юноша, собиравшийся стать профессиональным революционером, сделался участником аполитичного течения?

Литературные искания первых лет Советской власти, как, впрочем, и более поздние искания части творческой интеллигенции в других странах, свидетельствуют о том, что подобные ошибки не единичны. Многие из тех, кто приветствовал Октябрьскую революцию или социалистические преобразования в своих странах, хотели, оставаясь на прежних модернистских позициях, подобно Маяковскому, «делать социалистическое искусство». Но еще никому в полной мере это не удавалось. Маяковского собственный опыт убеждал в невозможности совместить активное участие в революционном преобразовании мира, в создании искусства для народа, который стал творцом истории, и элитарные, индивидуалистические в своей основе принципы модернизма.

Однако сам Маяковский был искренне убежден в том, что его участие в эстетическом бунте футуристов было продолжением прежней борьбы — в другой области и другими средствами, убежден, что, сменив профессию революционера на профессию поэта, он не изменял первой, но должен был в совершенстве овладеть «тайнами» искусства. К этому, казалось поэту, идут вместе с ним люди, провозгласившие принцип самоценности слова. А кроме того, его захватила атмосфера эстетического бунта, начатого футуристами. Среди них были и люди, не считавшие себя связанными с одряхлевшим строем помещичье-буржуазной России (В. Каменский, В. Хлебников). Наконец, немалое значение имело (для начинающего поэта это особенно важно) признание его таланта группой «будетлян».