Маргарет Макмиллан - Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую
Усилия по поддержанию в Европе мира некоторым образом подрывал и ореол очарования, присущий самой войне. Блиох в свое время надеялся, что прогресс, сделав войны более кровавыми и более зависимыми от техники, разрушит этот ореол, – но на деле произошло обратное. Распространение в обществе милитаризма и общее возбуждение, вызываемое близостью войны, сделали перспективу конфликта невероятно привлекательной для многих европейцев. Даже Норман Энджелл, несмотря на все свои попытки убедить читателя в иррациональности войны, был вынужден признать: «В преданиях и атрибутах вооруженной борьбы есть нечто глубоко волнующее и будоражащее кровь в жилах даже у самых мирных людей. Это явление затрагивает какие-то глубинные инстинкты, не говоря уже о присущих всем нам чувствах вроде восхищения храбростью, любви к приключениям, действию и движению вперед»[835].
Глава 11
В мыслях о войне
Творцом прусских побед в войнах за объединение Германии был Гельмут фон Мольтке. Этот привлекательный мужчина в хорошо пригнанном мундире с Железным крестом казался ровно тем, кем и был, – офицером и представителем юнкерства, германской земельной аристократии. Получившийся образ выходит одновременно правдивым и обманчивым. Мольтке-старший, как его стали называть, чтобы отличать от племянника, руководившего германским Генеральным штабом в 1914 г., и правда был юнкером. Его собратья по классу веками обитали в своих владениях на севере и северо-востоке Пруссии, занимаясь сельским хозяйством и ведя простую и честную жизнь. Сыновья их исправно служили в прусской армии – и так продолжалось из поколения в поколение, по мере того как Пруссия расширяла свои пределы. Юнкера сражались и погибали на службе, как от них и ожидалось, причем некоторые из юнкерских фамилий можно встретить как в описаниях битв Семилетней войны, так и в хронике войн, которые вел Гитлер. Юнкерской молодежи обоего пола прививали выносливость, терпение, смелость, верность и благородство. Мольтке разделял консервативные ценности своей среды, включая безыскусное благочестие и чувство долга. Тем не менее сам по себе он далеко не соответствовал стандарту «безмозглой мужественности и жестокого педантизма», который, по мнению сатирического еженедельника Simplicissimus, характеризовал офицера-юнкера.
Мольтке был поклонником живописи, поэзии, музыки и театра. Он читал на нескольких языках и был знаком с сочинениями многих авторов – от Гете и Шекспира до Диккенса. Он также перевел несколько томов «Истории упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона, написал любовный роман и работу по истории Польши. С точки зрения развития Германии и ее вооруженных сил более важным, однако, было то, что Мольтке был во многих важных аспектах чрезвычайно современно мыслящим человеком. Он осознавал, что для успеха в работе любой крупной организации она должна обладать рядом качеств, как то: системность, информационная связность, хорошая подготовка людей и наличие у них общих идеалов и взглядов. Родись он в другую эпоху, он мог бы стать для Германии ее Генри Фордом или Биллом Гейтсом. В реальности же он не хуже любого другого справлялся с задачей, вставшей перед офицерами всех европейских армий той эпохи, пытаясь соединить ценности касты профессиональных военных и требования индустриальных методов ведения войны. Вызванные этим внутренним конфликтом затруднения продолжали тем не менее существовать до и во время Великой войны.
Мольтке родился в 1800 г., еще во время Наполеоновских войн, а умер в 1891 г. Таким образом, он стал свидетелем трансформации европейского общества, европейских армий и общепринятых способов ведения войны. Ему было шесть лет, когда французские войска вторглись в Пруссию и сокрушили ее в сражениях при Йене и Ауэрштедте, а в 1870 г., уже будучи начальником Генерального штаба, он организовал успешную кампанию против самой Франции. К этому времени оперативное развертывание уже производилось при помощи железных дорог. За следующие двадцать лет протяженность европейских железных дорог утроилась, и началось распространение транспортных средств с двигателем внутреннего сгорания. Прежде размер армий ограничивался возможностями их обозов и перспективами фуражировок и реквизиций. Размах операций был точно так же ограничен выносливостью войск на походе. Но к концу XIX столетия железные дороги уже позволяли перебрасывать крупные силы на огромные расстояния и обеспечивать их прочной связью с производственными мощностями глубокого тыла, который служил постоянным источником необходимых им предметов снабжения.
Индустриальная революция позволила развернуть более многочисленные армии, а рост численности населения Европы сказался на мобилизационном ресурсе. Пруссия была первой из европейских держав, обратившихся к новым источникам комплектования. Она ввела у себя воинскую повинность, призывая людей на несколько лет и обеспечивая их военную подготовку. После этого солдаты увольнялись в запас, но их навыки периодически освежались в ходе военных сборов. В 1897 г. Германия имела 545 тыс. солдат в строю, но обученные резервы составляли уже порядка 3,4 млн человек, которые могли быть мобилизованы в случае войны[836]. Другие державы были вынуждены последовать этому примеру – лишь Великобритания, полагаясь на свое островное положение и мощный флот, сохранила сравнительно малочисленную армию, комплектуемую путем вербовки. К концу XIX в. вооруженные силы континентальных держав состояли из постоянных армий мирного времени (то есть войск, находившихся в непосредственной боевой готовности) и больших масс резервистов, скрытых в толще гражданского населения. При получении мобилизационных предписаний эти «потенциальные» силы сосредотачивались и выступали в поход. Когда Мольтке было 12 лет, Наполеон начал поход на Москву, располагая, с учетом союзников, массой примерно в 600 тыс. человек – крупнейшей на тот момент армией в истории Европы. В 1870 г. Мольтке руководил мобилизацией 1,2 млн человек, влившихся в армии Пруссии и ее сателлитов. В 1914 г., через двадцать лет после смерти Мольтке, Центральные державы смогли выставить в поле свыше 3 млн бойцов.
Маневрировать столь огромными силами было так же трудно, как перемещать с места на место целые города. Резервистов нужно было сначала влить в ряды их частей, потом эти части выступали к назначенным для них железнодорожным станциям и грузились в нужные эшелоны. Не менее важно было обеспечить призываемых необходимым снаряжением. Помимо продовольствия и оружия войска также нуждались в лошадях и мулах, причем не только для кавалерии, но и для организации гужевого обоза, который использовался для снабжения армий, оторвавшихся от головных станций. Потоки людей и животных, горы различного снаряжения – все это двигалось к фронту, сливаясь во все более крупные соединения: сначала в дивизии (порядка 20 тыс. человек в большинстве армий), потом в корпуса из двух или более дивизий. Каждая полноценная дивизия и корпус нуждались в собственных тыловых, инженерных и артиллерийских частях. Летом 1914 г. Германия мобилизовала свыше 2 млн человек и 118 тыс. лошадей со всеми полагающимися военными материалами и амуницией. Для одной только мобилизации этих сил понадобилось 20,8 тыс. эшелонов, а ведь войска еще предстояло выдвинуть к границам. В ходе развертывания против Франции пятидесятичетырехвагонные эшелоны с войсками и грузами каждые десять минут пересекали стратегический железнодорожный мост через Рейн (мост Гогенцоллернов в Кёльне) – и так продолжалось в течение всей первой половины августа[837]. Любые сбои в работе транспортной системы (подобные тем, что происходили на Транссибирской магистрали в ходе Русско-японской войны) могли катастрофически сказаться на военных усилиях государства. Грузы могли уехать в противоположную сторону от соединений, которые в них нуждались, или на долгие месяцы застрять на запасных путях, – а люди и подразделения, в свою очередь, могли легко потеряться и безуспешно гадать, куда же им надлежит следовать. В 1859 г. Наполеон III использовал железную дорогу, чтобы направить крупные силы в Италию, где они должны были противостоять австрийцам. Войска прибывали на место без одеял, продовольствия и боеприпасов. Император отмечал: «Мы двинули в Италию армию в 120 тыс. человек, но не создали там для этого никаких заблаговременных запасов. Следовало поступить ровно наоборот»[838], – признал он.
Мольтке был одним из первых, кто понял, что новые времена требуют новых и куда более изощренных методов организации вооруженных сил. Следовало заблаговременно составлять планы, подготавливать карты и собирать как можно большее количество разведданных, поскольку временной интервал между мобилизацией и фактическим началом боевых действий резко сократился. До XIX столетия армии медленно передвигались пешим порядком. Полководцы вроде Фридриха Великого, Джорджа Вашингтона и герцога Веллингтона высылали кавалерийские разъезды, прояснявшие характер местности и расположение противника, что давало возможность планировать дальнейшие действия. К моменту, когда Наполеон накануне сражения оказывался в непосредственной близости от противника, он уже имел ясное представление о расположении своих и вражеских войск – это и позволяло ему составить диспозицию на утро и отдать соответствующие приказы. Но позднее это стало уже невозможным, и, чтобы хоть чего-то добиться, командованию приходилось планировать свои шаги со значительным опережением. К 1819 г., когда молодой Мольтке поступил на службу, прусская армия уже имела в своем распоряжении эмбрион той организации, которая под его руководством станет важнейшим структурным новшеством всех армий эпохи модерна. Это был Генеральный штаб – коллективный мозг, подававший идеи, а также взявший на себя организацию и руководство вооруженными левиафанами, выраставшими в ходе мобилизации. Офицеры Генерального штаба собирали сведения об армиях других государств, обеспечивали командование точными картами, разрабатывали и перепроверяли планы кампаний. Например, Австро-Венгрия имела готовые планы для войны с Сербией, Россией и Италией.
