Владимир Козлов - Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе
Ночь с 1 на 2 июня стала в известном смысле «звездным часом» Григория Каткова, который, может быть, неожиданно для себя самого, вышел из своего дома в одних трусах и попытался голыми руками чуть ли ни останавливать танки. Сам Григорий утверждал, что когда он вышел на улицу, танки уже были остановлены толпой. Но зато, глядя на военную технику, направленную на подавление безоружных людей, Катков припечатал коротко и язвительно: «О боже! Идут удовлетворять просьбы трудящихся!»[646].
Ночь с 1 на второе июня была бурной не только для Григория Каткова. По показаниям свидетелей, монтер А.М.Отрошко (1939 года рождения, беспартийный, образование 7 классов, холост, не судим) «в толпе у завода выкрикивал требование об удалении солдат, провокационно заявлял, что танки давят людей, наносил оскорбления в адрес офицеров Советской Армии, заявляя: «Мы вам покажем»«[647].
19-летний учащийся Новочеркасского училища механизации сельского хозяйства В.Д. Шмойлов (образование 6 классоы, женатый, на иждивении один ребенок, ранее не судим)» в ночь на 2 июня 1962 г. появился около училища механизации сельского хозяйства, услышал, что танк переехал человека, взял в руки кувалду и стал бить по башне и по смотровым щелям. «Я был возмущен, что советский танк мог переехать человека», — объяснял свой поступок Шмойлов[648]. Молодой человек, пусть и опьяненный алкоголем, фактически защищал ударами кувалды советский пропагандистский миф. Он совсем не был запрограммирован на погром и насилие и отнюдь не действовал как марионетка. Не удивительно, что на призыв какого-то провокатора и подстрекателя (его-то как раз следствию разыскать не удалось) «бей солдата» Шмойлов немедленно бросил кувалду и слез с танка.
Ночью волнения продолжались не только около завода. Поздно вечером собралась толпа напротив здания городского отдела милиции. Было много студентов и молодежи. Около 23.00 к толпе присоединился 28-летний комсомолец, грузчик Новочеркасского молочного завода Владимир Глоба (образование 7 классов, женат, отец одного ребенка, ранее не судим). В тот вечер В. П. Глоба был выпивши. Алкоголь отпустил тормоза страха, и грузчик нашел слова и лозунги, которые произвели сильное впечатление на молодежь1. Как показал Глоба на допросе, он считал, «что только организованно можно добиться отмены постановления о повышении цен на мясо и другие продукты, и, высказав это толпе, ушел домой».
Вводом танков в мирный советский город власти спровоцировали бурную социально-психологическую реакцию. До сих пор молодежь видела такое только в фильмах про войну, но там-то речь шла о вражеских фашистских танках. В итоге все достижения советской пропаганды оказались повернутыми против самой власти. Она в глазах молодежи изменила высоким идеалам социальной справедливости и выступила как враг народа, а не его слуга и руководитель. В результате власть сама предопределила социально-психологический облик событий следующего дня. Многие участники волнений восприняли действия властей (сначала повышение цен, потом ввод войск) как измену, как антинародные действия, против которых можно и должно было выступать с портретом Ленина и под красными флагами. Что касается экстремистской и маргинализированной части участников волнений, то у них появление танков вызвало поначалу не испуг, а раздражение, готовность продолжать погромы. Сдержанное же поведение военных вселяло во всех уверенность, что правда совсем не на стороне властей.
Ночью в городе появились листовки, которые означали, что некоторые участники и очевидцы волнений начали идеологическую аранжировку событий. Автором одной из таких листовок был 24-летний электромонтажник НЭВЗ А.Ф. Жаров, в прошлом амнистированный, с семиклассным образованием. Листовка представляла собой достаточно любопытную идеологическую конструкцию и достойна того, чтобы привести ее текст полностью:
«О липовых ленинцах.
Сталина вы критиковали, сторонников частично в гроб загнали, остальных от руководства отстранили, но цены на все продукты и товары в апреле каждый раз снижать они не забывали. Хрущев из года в год в магазинах цены поднимает, заработок рабочим при этом он снижает, невольно возникает вопрос у нас, кто — враг народа был или есть. Какие же вы лгуны и лицемеры и власти жаждущие псы, народа угнетатели. К чему стремитесь вы? Сталин и сторонники его последовательно к коммунизму шли и всех вели, при этом не смотрели на проделки капитала и не указывали пальцем так, как вы лгуны»[649].
Итак, накануне второго дня волнений в Новочеркасске все ругали Хрущева как изменника делу коммунизма. Некоторые ностальгически вспоминали времена Сталина, «когда последовательно к коммунизму шли». Для многих рабочих Новочеркасска продолжение волнений и забастовок было «борьбой за коммунизм» против «власти жаждущих», «народа угнетателей». Режим, потративший столько усилий на пропагандистскую «промывку мозгов», попался в ловушку собственной демагогии. Он сделал нечто, противоречащее своим «первоценностям», и народ теперь жаждал выразить «неправедным коммунистам» свой протест.
3. С портретом Ленина, под красным флагом. (2 июня 1962 года)
Утро на электровозостроительном заводе. Остановка тепловоза.
В первый день волнений на территории завода, вдали от центра города, события еще удерживались в рамках обычной локальной волынки. Их сценарий вполне соответствовал картине стихийной рабочей стачки начала 20 века или времен «военного коммунизма» и раннего нэпа. Но ночью через город прошли войска, территория завода оказалась фактически «оккупированной», в Новочеркасск примчалась сначала первая группа московских руководителей среднего уровня, а затем приехала вторая. Рабочие ответили продолжением забастовки и политической демонстрацией в центр города. В роли коллективного «мотора» событий вновь выступили рабочие сталелитейного цеха. С утра 2 июня они пришли на завод к 7 часам, но к работе не приступали — обсуждали минувшие события. Не начинали работу и рабочие ряда других цехов.
Но на заводе по-прежнему чувствовался раскол. Инструментальный и электроцех начали смену, но, по сообщению Ивашутина, «были блокированы хулиганствующими элементами, которые силой выводили рабочих из цехов и заставляли присоединяться к ним» [650]. Заместитель председателя КГБ, так же как и обвинение в суде, в описании событий сосредоточился на насилии и угрозах активных бунтовщиков в адрес лояльных рабочих. Однако гораздо важнее были психологическое давление и общая немного истерическая атмосфера. Сторонники продолжения забастовки обвиняли своих товарищей в предательстве и измене делу рабочего класса. Альтернативные точки зрения, попытки образумить и предостеречь рабочих от прямого столкновения с властями заглушались эмоциональной риторикой.
Как рассказывал один из свидетелей, на его призывы к товарищам по бригаде приступить к работе он услышал выкрики какой-то возбужденной и растрепанной женщины, случайно оказавшейся в цехе: «Что, толстопузый, загоняешь людей на работу, не будем работать. Наели брюхи, напились крови, а нам нечем жить»[651]. Так кричала М.Залетина, 38-летняя уборщица, уже знакомая нам по событиям 1 июня.
Подобные сцены происходили, вероятно, во всех цехах. Но агрессивная активность немногих была лишь специфическим выражением возмущения и недоумения большинства. Как вспоминал Е.И.Мардарь, работавший в кузнечном цехе, утром 2 июня он в переполненном трамвае ехал как обычно на работу. Люди живо обсуждали происшедшее накануне и пытались предсказать, что же будет дальше. То, что рабочие увидели на заводе, произвело на них тягостное впечатление: «На проходной солдаты. У входа в цех — целый взвод их. У других цехов — то же самое. Работать под дулом автомата? Никогда. У нас в кузнечном цехе происходило вот что: кузнецы, не входя в цех, усаживались на лавки… На обращение офицеров с требованием работать ответили: «Работайте сами, раз оккупировали завод!»[652].
Часть рабочих предпочла не ввязываться в разгоравшийся конфликт и отправилась по домам.
Через час после начала смены, в 8 часов утра, литейщики двинулись к новому машинному цеху, затем — к заводоуправлению. К ним примкнули рабочие кузовного и других цехов. Сорвав дверь с ворот заводоуправления, толпа хлынула на площадь[653]. Дальнейшее было почти зеркальным повторением предыдущего дня. Толпа остановила сначала электропоезд «Шахты-Ростов», а затем — проходивший мимо заводоуправления тепловоз. Движение было прервано. А над заводом, как и в полдень 1 июня, зазвучали тревожные гудки. Активную роль в этих событиях сыграли некоторые герои первого дня забастовки, в частности, Фетисов и Зиненко. Фетисов вообще действовал почти по шаблону. Утром он опять собрался поехать к матери (накануне эта поездка у него сорвалась), но почему-то опять оказался на заводе, а потом у остановленного тепловоза. Он снова выключил кран и спустил пар из центральной тормозной системы. Мотивы действий стропальщика не совсем понятны. По его собственному рассказу, он как бы пытался «исправиться»: спуск пара должен был, по его мнению, прекратить тревожные гудки[654].
