Владимир Козлов - Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе
По данным следствия, именно Сергей Сотников предложил послать делегатов на электродный завод и завод № 17 и призвать рабочих присоединиться к забастовке, а также организовать демонстрацию протеста. А чтобы гарантировать успех и наверняка остановить заводы, предложил отключить подачу газа на предприятия. Нетрудно заметить, что практическая часть программы Сотникова очень похожа на ту, которую следствие приписывало Ю.Дементьеву. Об этом на следствии говорил и сам Сергей Сотников, который опознал Дементьева на очной ставке[634]. Это лишний раз показывает, что 1 июня у забастовщиков НЭВЗ спонтанно вырабатывалась модель поведения и действий. У этой программы не было единоличного автора — брошенная кем-нибудь удачная идея немедленно подхватывалась и обрастала новыми деталями. Не было у толпы ни единоличного лидера, ни даже обычного в таких ситуациях организующего «ярда» — более или менее сплоченной группы согласованно действующих людей. Следствие несмотря на все усилия так и не докопалось ни до какого «заговора» и организации. Можно считать, что согласованность действий забастовщиков 1 и 2 июня объясняется как единодушным настроением большинства, так и привязкой событий к упорядоченному графику работы завода. Толпа собиралась уже просто потому, что люди по привычке приходили в обычное время на работу, в обычное время наступали перерывы и т. п. Все это само по себе было хронологической матрицей событий, «организовывало» их и «координировало» под воздействием возмущающих факторов. В подобной «упорядоченности» волнений (во всяком случае некоторых значимых эпизодов), их привязке к заводскому гудку, в прямом и переносном смысле этого слова, существенное своеобразие событий в Новочеркасске по сравнению практически со всеми другими известными нам массовыми беспорядками хрущевского времени.
В отличие от многих кричавших и выступавших в тот день на заводе Сергей Сотников не только сформулировал, но и выполнил свою программу. Он участвовал в «агитационном походе» группы рабочих на соседние заводы1, за что безжалостным и скорым хрущевским правосудием был приговорен к смертной казни.
С осмысленной программой дальнейших действий выступил на стихийном митинге и П.Сиуда. Как мы уже писали выше, Сиуда внешне был похож на Юрия Дементьева. Поэтому сходство их «программ» может быть связано как с обычной для толпы филиацией идей, так и ошибками (случайными или злонамеренными) при опознании подследственных и подсудимых. По показаниям свидетелей, П.Сиуда призывал рабочих собраться на следующий день у заводоуправления, пойти демонстрацией в город, добиваться оплаты за те дни, когда завод не будет работать, требовать освобождения арестованных забастовщиков[635]. В том, что такие арестованные будут Сиуда, не питавший иллюзий относительно готовности властей к репрессиям, был, очевидно, уверен.
Помимо «идеологов» на митинге у перехода через железнодорожные пути и у здания заводоуправления выступало множество других людей. Большинство из них ограничивались короткими выкриками и призывами[636]. «Попался на политике» и пьяный бунтарь — малограмотный коммунист, грузчик Новочеркасского молокозавода, отец двоих детей 38-летний М.И.Хаустов. В тот день он крепко выпил после работы и решил полюбопытствовать, что же все-таки происходит на НЭВЗ. В конце концов, Хаустов оказался в самом центре стихийного митинга, наслушался других ораторов и сам решил высказаться. По показаниям свидетелей, он призывал добиваться «своего» и «направить» коммунистическую партию, сбившуюся с правильного пути. Те же свидетели все-таки подтвердили, что оратор был так сильно пьян, что «многое из сказанного в его речи понять было вообще невозможно».
Сам грузчик не помнил, что именно он говорил с козырька пешеходного тоннеля[637]. Однако обвинение и суд интерпретировали поведение и высказывания подобных ораторов вполне в духе народной мудрости: «что у трезвого на уме, у пьяного на языке». Приговор был жестокими.
Второй раз Хаустов выступал уже с капота автомашины. Около этой машины (кажется, именно на ней приехал к месту событий еще один участник волнений — 36-летний семейный шофер автохозяйства № 3 Айрапетян) формировался второй центр стихийного митинга. Эмоциональный армянин рассказывал, что «что его машина, следовавшая под погрузку по заданному маршруту, была остановлена хулиганствующей толпой на площади у заводоуправления, и он, поддавшись общему настроению, одобрил действия хулиганствующих элементов и высказался за расправу над «толстопузыми», имея в виду руководителей завода, не умеющих руководить»[638]. Все эти призывы он выкрикивал с крыла своей машины, а вслед за ним появились, очевидно, и другие желающие высказаться с возвышенного места. Однако никаких «программных» заявлений с автомашины Айрапетяна не прозвучало. Дело ограничилось «словесным экстремизмом» и заурядным матом.
Прибытие и изгнание войск с завода.
Около 8 часов вечера, когда на козырьке пешеходного перехода уже вовсю шел стихийный митинг, на завод прибыли 5 автомашин с солдатами и 3 бронетранспортера. Их задачей было не подавление беспорядков силой оружия, а освобождение «заложников» — заблокированных в здании заводоуправления «начальников»[639]. Поэтому так странно выглядят в большинстве рассказов и даже в информациях КГБ действия военнослужащих: приехали, потоптались у ворот, выслушали оскорбления, развернулись и уехали. Между тем войска выполнили основную задачу (отвлекли на себя внимание и помогли переодетым в штатское армейским разведчикам и сотрудникам КГБ освободить «заложников»). А разгонять забастовщиков силой оружия им в то время никто и не приказывал.
Был, наверное, и какой-то расчет на психологический эффект: увидит, мол, толпа вооруженных солдат и разбежится. Но из этого-то как раз ничего и не получилось. Не верил никто, что «родная советская армия» может стрелять в свой народ. Слишком долго подобные действия ассоциировались в советской пропаганде исключительно с преступлениями царского режима (Кровавое воскресенье 1905 г., Ленский расстрел 1912 г.). Никому из воспитанных советскими мифами людей, особенно молодых, и в голову не могло прийти что-либо подобное. Убеждение, что в безоружных людей стрелять не посмеют, не раз подводило участников беспорядков прямо под пули тех, кто обязан был выполнять приказ. И не только в Новочеркасске. Поведение армии вечером 1 июня сработало в пользу привычного мифа, поэтому таким неожиданным оказался для толпы расстрел безоружных людей на следующий день.
Толпа у заводоуправления восприняла отвлекающие маневры как колебания военнослужащих и прониклась уверенностью в собственных силах. Собравшимся рабочим действия военных казались хаотическим перемещением людей и техники, а для того, чтобы придать осмысленность собственным, тоже довольно бессмысленным поступкам, забастовщики постоянно нуждались в своеобразной «опорной точке» — ближайшей и очевидной цели. В первый момент конфронтации с военными такой «опорной точкой» стала баррикада у западных ворот завода — на контрольно-пропускном пункте № 7.
На короткий миг и в силу случайного стечения обстоятельств в роли лидера оказался типичный «человек толпы» — 30-летний электромонтер В.А.Матяш (образование семь классов, семейный, ранее несудимый). Он как бы возник из безликой толпы, персонифицировал ее волю и желания, озвучил ее программу-минимум (не пускать солдат на завод, чтобы не мешали продолжению забастовки), а затем снова растворился в массе. К проходной № 7, куда, увидев войска, бросились многие, Матяш прибежал одним из первых. Со словами «ты, батя, стой здесь и не командуй, здесь будет командовать народ» он отодвинул стрелка военизированной охраны Иванова и принялся закручивать створки ворот проволокой.
После того, как забастовщики забаррикадировали ворота, несколько человек залезли на деревянный забор, повалили его, потом побежали к другим воротам. Там тоже преградили дорогу войскам. Одновременно с этими событиями разворачивались дискуссии с солдатами. Некоторым офицерам угрожали насилием. Войска медленно проникали на территорию завода, отвлекая на себя внимание толпы и попадая на какое-то время в центр людского возмущения. Около сталелитейного цеха судьба свела стропальщика Фетисова и полковника с солдатами. Фетисов тряс полковника за ремень, кричал: «Фашистские переродки, убери своих выродков», а призвавшую его к порядку свидетельницу обругал1. Подобные сцены происходили везде, где военнослужащие соприкасались с народом.
В общем-то баррикада у ворот мало что изменила в ситуации. Войска, в сопровождении бунтовщиков, под их крики, призывы и угрозы, вошли на завод через другие ворота. По некоторым воспоминаниям, бронетранспортер просто сделал пролом в стене. В него и прошли солдаты. Попытки остановить военнослужащих, преградить им путь уже на внутренней территории казались толпе успешными. Внешне все это вообще производило впечатление настоящего сражения: перевернутые машины, баррикада и т. д. В действительности же «заложников» из заводоуправления все-таки вывели. После этого войска покинули «поле боя», оставив толпу в прекрасном боевом настроении, полной опьяняющей уверенности в собственных силах.
