Маргарет Макмиллан - Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую
Берта фон Зутнер не испытывала особенного интереса к социалистам. С ее точки зрения, рабочие нуждались в присмотре представителей высших классов общества и только так могли рассчитывать стать полезной его частью. «Прежде всего, – говорила она, – они должны поправить свои манеры»[804]. Активисты борьбы за мир в основном принадлежали к среднему классу, и перед войной их отношения с социалистическими движениями были довольно сложными. Высший и средний класс отпугивала революционная риторика, а социалисты были склонны считать, что либерализм является лишь любезной маской капитализма, призванной скрыть от рабочих его истинную суть. В отношении мирного движения социалисты были довольно нетерпеливы и уделяли мало внимания вопросам, традиционно интересовавшим либералов, вроде разоружения и все того же арбитража. Социалистам важнее было сокрушить капитализм, который они считали причиной войн как таковых. В 1887 г. Энгельс мрачными красками описал картину будущей большой войны в Европе – она должна была принести с собой голод, болезни и смерть, коллапс экономики, социальный кризис и распад целых государств: «…крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны». Невозможно будет предсказать, как все это закончится, и «только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса»[805].
Однако не слишком ли высока была бы цена у такой победы европейских социалистов? Возможно, лучше было бы одновременно бороться против войны и мирными средствами увеличивать свое влияние? Зачем стремиться к кровавой революции, если расширение рамок избирательного права и улучшение условий труда (особенно в Западной Европе), казалось, обещают иной путь к власти – через урну с бюллетенями, законные методы и сотрудничество с другими партиями там, где их интересы совпадали? Внутри европейских социалистических партий начались ожесточенные дебаты, и произошел раскол по вопросу о том, возможна ли такая ревизия марксизма – ведь ортодоксальное толкование подразумевает, что для перемен в обществе необходима беспощадная классовая борьба. Особенно напряженные споры велись в СДПГ – да и сам II Интернационал основательно лихорадило. После напряженной полемики, в ходе которой работы Маркса и Энгельса были разобраны на цитаты в поддержу той или иной точки зрения, германские социалисты все же встали на сторону революции. Ирония ситуации состояла в том, что на практике они становились все более склонными к реформизму и приобрели известную респектабельность. Профсоюзы, численность которых постоянно росла, научились успешно вести дела с капиталистами, добиваясь привилегий для своих членов. В это же время на местном уровне те социалисты, что входили в городские советы и подобные структуры, сотрудничали там с партиями, представлявшими средний класс. Но вот на общегосударственном уровне картина была иной – там социалисты держались своей привычной враждебной линии, по любому поводу голосуя против предложений правительства. Когда рейхстаг приветствовал кайзера, депутаты СДПГ демонстративно оставались сидеть[806].
Руководство германских социалистов не без причины предполагало, что в правительстве найдется немало тех, кто воспользуется любым предлогом, чтобы вернуть направленные против них особые законы бисмарковских времен. Сам кайзер тоже не помогал разрядить обстановку – особенно когда публично напоминал солдатам о том, что им, возможно, придется стрелять в своих соотечественников. Выборы 1907 г. стали для социалистов жестоким ударом, поскольку прошли в условиях шовинистического угара, вызванного жестоким подавлением восстания в германских колониях на юго-западе Африки. Правые националисты обвиняли социалистов в отсутствии патриотизма – в итоге последние лишились 40 из 83 мест в рейхстаге. В свою очередь, это обстоятельство усилило «умеренное» крыло внутри самой СДПГ – в частности, новый депутат-социалист Густав Носке в своей первой речи заявил, что будет сопротивляться иностранной агрессии «так же непреклонно, как и любой представитель буржуазии»[807].
Руководство партии тоже по мере сил старалось держать под присмотром свое левое крыло, отвергая любые проекты политических стачек и тому подобной революционной деятельности[808]. Если бы германское правительство проявило больше мудрости и осознало, что СДПГ больше не является серьезной угрозой существующим порядкам, то оно могло бы легко включить социалистов в свои политические схемы. Вместо этого оно игнорировало поступающие сигналы и по-прежнему относилось к ним с подозрением, сомневаясь в их лояльности. В результате предводители СДПГ не имели особенного выбора и продолжали на словах придерживаться ортодоксального марксизма, независимо от того, каковы были их поступки на самом деле.
Ключевой фигурой, поддерживавшей эту смесь робости и идеологического конформизма, был Август Бебель. Невысокий и худой Бебель был в СДПГ главным организатором, чаще всего выступал от лица партии в рейхстаге и в значительной мере определял приверженность партии марксистским идеям. Его происхождение было вполне простонародным: отец служил унтер-офицером в старой прусской армии, а мать была служанкой. К тринадцати годам он стал сиротой, и родственники определили его учеником к плотнику. В 1860-х гг. он стал приверженцем марксизма и остаток своей жизни посвятил политике. Он критиковал как войну с Австрией 1866 г., так и Франко-прусскую войну 1870–1871 гг., из-за чего в обоих случаях был осужден за измену. В тюрьме он много читал и даже написал свою знаменитую работу о правах женщин. Однако организационная работа нравилась ему больше – и в ней он добился значительных успехов. Он внес свой вклад в создание в 1875 г. Социал-демократической партии и помог ей вырасти в крупную и хорошо дисциплинированную организацию.
Бебель входил в немецкую делегацию, участвовавшую в основании II Интернационала. Благодаря своим размерам и дисциплине СДПГ в течение многих лет была ключевым элементом этой структуры. Немецкий подход к партиям, входившим в Интернационал, был прост и непреклонен: они должны были во всех случаях ориентироваться на классовую борьбу, не допуская компромиссов или сделок с буржуазными партиями, не входя в буржуазные правительства и не поддерживая буржуазных начинаний. На амстердамском конгрессе 1904 г. Бебель раскритиковал лидера французских социалистов Жана Жореса, который вмешался в «дело Дрейфуса» на стороне республиканцев: «И монархия, и республика являются формами классового господства, обе они служат поддержанию власти буржуазии, обе созданы для защиты капиталистического устройства общества». Немецкие делегаты и их союзники, включая и более ортодоксальных французских социалистов, настояли на принятии резолюции, осуждающей любые попытки ухода от классовой борьбы, поскольку «таким образом, вместо захвата власти путем поражения наших врагов, в жизнь начинает проводиться политика уступок существующему порядку». Жорес, будучи пылким сторонником сплоченности среди социалистов, с этой резолюцией согласился. Там, где другие испытали бы горечь или отчаялись, Жорес просто спокойно взялся за работу, стремясь объединить различные фракции как французского, так и международного социалистического движения[809].
Жорес был человеком незлопамятным и обычно ставил пользу дела превыше собственных амбиций. В частной жизни ему доводилось дружить с людьми иных взглядов – вот и в политике он тоже проявлял склонность к диалогу. Ромен Роллан вспоминал: «Его любовь к людям была настолько всеобъемлющей, что он просто не мог стать ни нигилистом, ни фанатиком. Любое проявление нетерпимости внушало ему отвращение»[810]. Среди лидеров социалистов предвоенного периода Жорес выделялся здравым смыслом, пониманием политических реалий, оптимизмом и готовностью к компромиссам. До самой смерти он неизменно верил в разум и природную доброту человечества – и считал, что назначение политики состоит в том, чтобы построить для людей новый и лучший мир. Он никогда не был особенным доктринером, хотя и тщательно изучил работы Маркса, равно как и других видных социалистов. В отличие от Маркса Жорес не считал, что история развивается только лишь согласно неумолимой логике классовой борьбы, – с его точки зрения, идеализм и инициатива людей всегда могли помочь отыскать более мирные пути в будущее. Он мечтал о мире справедливости, счастья и свободы для всех. Однажды он сказал, что главная цель социализма – предоставить простым людям «наслаждение всеми теми жизненными благами, которые сейчас доступны только привилегированным классам»[811].
