Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 6] (1945 – 1970 гг.)

Гроссман передал рукопись романа в журнал "Знамя", а оттуда ее переслали в ЦК партии. В феврале 1961 года в его доме появились сотрудники КГБ и забрали все экземпляры рукописи, черновики, подготовительные фрагменты; говорили, что они побывали даже у машинисток и изъяли использованную копировальную бумагу. Это был редчайший случай в практике карательных органов, когда арестовали рукопись романа и оставили на свободе автора, который сказал: "Меня задушили в подворотне". Секретарь ЦК по идеологии разъяснил Гроссману, что роман "Жизнь и судьба" можно будет напечатать не раньше, чем через 200 лет.

В этом романе автор анализирует сущность двух тоталитарных режимов 20 века. Эсесовский офицер произносит опасные речи о духовном единстве коммунизма и фашизма, о зеркальном отображении Гитлера и Сталина, а потому советские идеологи не могли пропустить эти строки к читателю, который сделал бы далеко идущие выводы. Эсесовец говорит старому большевику, попавшему в немецкий лагерь, как бы предсказывая послевоенные годы сталинских репрессий:

"Мы – ваши смертельные враги, да, да. Но наша победа – это ваша победа… А если победите вы, то мы и погибнем, и будем жить в вашей победе. Это как парадокс: проиграв войну, мы выиграем войну, мы будем развиваться в другой форме, но в том же существе…

Сегодня вас пугает наша ненависть к иудейству. Может быть, завтра вы возьмете наш опыт… На нас сегодня смотрят с ужасом, а на вас с любовью и надеждой? Поверьте, кто смотрит на нас с ужасом, и на вас смотрит с ужасом…"

В те годы казалось, что рукопись навсегда исчезла, однако один экземпляр сохранился; писатель В. Войнович переснял его на пленку, переправил на Запад – книга "Жизнь и судьба" увидела свет в 1980 году.

8 

После поездки в Армению Гроссман написал "Путевые записки пожилого человека". В них есть эпизод на армянской свадьбе:

"Выступали, обращаясь ко мне, старики и молодые. Все они говорили о евреях и армянах, о том, что в вековой истории обоих народов много страданий и крови. Я услышал от стариков и молодых слова уважения и восхищения, обращенные к евреям, к их трудолюбию, уму. И старики убежденно называли еврейский народ великим народом…

Не раз приходилось мне слышать от русских, простых и интеллигентных людей, слова сочувствия к мукам, постигшим евреев во время гитлеровской оккупации. Но иногда сталкивался я и с ненавистью, переживал ее душой и шкурой своей. Случалось мне слышать черные слова, обращенные к истерзанному Гитлером еврейскому народу, от пьяных в автобусах, в очередях, столовых…"

Гроссман хотел напечатать "Путевые записки" в журнале "Новый мир", однако цензура не разрешила упоминать "о явлениях антисемитизма". Н. Роскина вспоминала:

"Цензор потребовал изъять несколько фраз, связанных с еврейской темой. Всего лишь несколько фраз! И как легко, казалось бы, безболезненно они изымались! Гроссмана уговаривали согласиться на это все… Нет, Гроссман не согласился. Вещь была вынута из готовой книжки журнала и долго еще лежала в его письменном столе…

К стыду своему, я говорила то же, что и все: "Ах, зачем же вы это сделали, здесь столько сказано, стоило ли из-за небольшой купюры всё губить"… Гроссман пожал плечами и сказал как-то смущенно, застенчиво: "Не знаю, мне всё это показалось оскорбительным…"

Тяжело было видеть его убитым. Как сейчас передо мной его грузная фигура в кресле. Он был уже смертельно болен, но об этом еще никто не знал, и он сам тоже".

Василий Гроссман умер в 1964 году – было ему 59 лет. "Путевые записки" опубликовали после его смерти в журнале "Литературная Армения" под названием "Добро вам!", однако цензурные сокращения там всё еще присутствовали. "Путевые записки" заканчивались такими словами: "Пусть обратятся в скелеты бессмертные горы, а человек пусть длится вечно… Баревдэс – добро вам армяне и не армяне!"

До последних дней жизни Гроссман работал над повестью "Всё течет…", которую писал без оглядки на цензуру. Это книга о репрессиях сталинского времени, о коллективизации и голоде на Украине в начале 1930-х годов, о лагерях и послевоенной антиеврейской кампании, размышления о прожитом и предстоящем.

Повесть "Всё течет…" распространяли в "самиздате", когда ее автора не было уже в живых; в ней есть такие строки:

"После смерти Сталина дело Сталина не умерло…

Живет построенное Сталиным государство без свободы. Не ушла из рук партии созданная Сталиным мощь промышленности, вооруженных сил, карательных органов. Несвобода по-прежнему незыблемо торжествует от моря до моря… Действует всё та же система выборов, всё так же скованы рабством рабочие союзы, всё так же беспредельно несвободны и беспаспортны крестьяне, всё так же талантливо трудится, шумит, жужжит в лакейских интеллигенция великой страны…

Государство без свободы вступило в свой третий этап. Его заложил Ленин. Его построил Сталин. И вот наступил третий этап – государство без свободы построено, как говорят строители, введено в эксплуатацию… Небоскреб заселен новыми жильцами… Фундамент небоскреба – несвобода – по-прежнему незыблем.

Что же дальше будет? Так уж ли незыблем этот фундамент?.."

***

Система глушения радиопередач в СССР существовала многие годы, и в 1986 году КГБ сообщал: "Для глушения используются 13 радиоцентров дальней защиты и 81 станция местной защиты… Средствами дальней и местной защиты с разной степенью эффективности перекрываются регионы страны, в которых проживает около 100–130 миллионов человек".

***

После посещения Хрущевым выставки в Манеже вышел в свет роман-памфлет "Тля" И. Шевцова, и издательство разъяснило читателям: "Автор показывает острую борьбу между представителями реалистического и формалистического искусства… Это наступательная, боевая книга".

Герои Шевцова высказывались на злободневные темы: "Говорят, формалистскую мазню Фалька и Штеренберга из подвалов вытащили…" – "Пастернак, трава такая, вроде петрушки…" Лейба Бронштейн (Троцкий) назван в книге главой "всемирного масоно-сионистского заговора".

***

В 1968 году А. Белинков опубликовал в журнале "Байкал" две главы из своей книги "Сдача и гибель советского интеллигента: Юрий Олеша". Редколлегию разогнали, номера журнала изъяли из обращения, автора заклеймили на страницах "Литературной газеты"; в том же году Белинков уехал для лечения за границу и не вернулся в Советский Союз.

Из его высказываний: "Я жил в стране-застенке и писал то, что хотел писать. Меня или сажали в тюрьму, или не печатали, или печатали, вырывая страницы, главы, куски сердца. Но ни одной строки, угодной им, удобной им, они не могли заставить меня написать".

***

Хрущев определил мемуары И. Эренбурга "Люди, годы, жизнь" как "взгляд из парижского чердака на историю советского государства". В 1964 году мемуары рассматривал Президиум ЦК партии и принял решение: разрешить печатать, если будут смягчены темы – "еврейский вопрос" и критика идеологов партии, руководителей искусства.

В 1977 году, уже после смерти Эренбурга, вышла книга его стихотворений в серии "Библиотека поэта". Из книги изъяли "неугодные" стихи, особенно такие, в которых присутствовала еврейская тема; редактор серии пояснил: "Иносказательный стиль дает повод для самых различных, в том числе и превратных толкований, в силу чего мы считаем включение этих стихотворений в состав тома нецелесообразным".

***

В. Высоцкий, из песни "Антисемиты":

Зачем мне считаться шпаной и бандитом?

Не лучше ль пробраться мне в антисемиты?

На их стороне хоть и нету законов –

Поддержка и энтузиазм миллионов…

На всё я готов – на разбой и насилье,

И бью я жидов и спасаю Россию.

Из песни, посвященной нейрохирургу Э. Канделю:

Всех, кому жизнь не светила,

Превращал он в нормальных людей,

Но огромное это светило,

К сожалению, было еврей…

ОЧЕРК ДЕВЯНОСТО ШЕСТОЙ 

Евреи в русской культуре (продолжение). Евреи-ученые, конструкторы, руководители производства

1

В 1950–1960 годы вошли в литературу многие писатели и поэты разных национальностей, среди которых оказалось немало евреев, укоренившихся в русской культуре. Всех перечислить нет никакой возможности, и выбор названных имен ни в коей мере не определяется "табелем о рангах" или их выдающимися талантами по сравнению с другими, неназванными на страницах этой книги.

В те годы читатели узнали имена писателей-евреев послевоенного поколения: Г. Бакланов, А. Борщаговский, Ф. Горенштейн, Д. Гранин, Э. Казакевич, Ф. Кривин, А. Рыбаков. Е. Гинзбург написала книгу лагерных воспоминания "Крутой маршрут". Б. Заходер сочинял стихи для детей, пересказал книгу А. Милна "Винни-пух"; Г. Сапгир писал стихи и пьесы для взрослых и детей, переводил стихотворения еврейской поэзии. На Западе напечатали книги воспоминаний Н. Мандельштам, вдовы погибшего поэта О. Мандельштама.