Николай Прокудин - Рейдовый батальон
Ночь приближалась. Вокруг на многие километры других наших подразделений больше не было.
Как быть с охраной? А если все заснут, и нас перережут во сне? Почему ротный не отдает приказы?
Ротный заулыбался в ответ на мою тревогу.
– Ник! Они все знают и без меня. Зам. комвзвода сейчас распределяет по времени и по количеству постов солдат. Мы, то есть ты и взводные, ночью будете их проверять, чтоб не спали и охраняли мой сон заменщика. – И он заулыбался своей красивой улыбкой.
– Пошли обедать!
– Да я еще ничего не достал и не открывал сухпай.
– Эх! Всему тебя учить! Солдаты давно все приготовили. Отдай зам. комвзвода свои банки в общий котел, а они все сделают и позовут. Санинструктор, чай готов? – рявкнул Ваня.
– Чай, чай, – проворчал сержант Томилин. – Я шо, кашевар, что ли? Наверное, узбеки уже усэ сварили.
– Так уточни! А то сам будешь кипятить. Ты что не беспокоишься о здоровье командира-заменщика? Чем недоволен, Бандера?
– Чем недоволен, чем недоволен? – забурчал Степан. – Один идиот выстрелил, а теперь п…лей получит вся рота! А мне потом перевязывать. Вбыв бы дурака!
– Степан, не философствуй, не бубни, не разглагольствуй. Сказано про чай узнать, а не насчет придурков возмущаться.
Томилин, ворча под нос, ушел к разведенному за грудой камней костру и, все еще ворча и чертыхаясь, пришел с двумя кружками.
– Чай подан! – произнес он с достоинством и высокомерием опытного официанта ресторана «Метрополь». – Сейчас будет еще и каша.
– А бифштекс? А фрукты? Витамины где? – с наигранным изумлением произнес Кавун.
– Нема ничого бильше.
Иван, притворившись раздосадованным, вздохнул и подытожил:
– Да, Степан, не видать тебе дембеля, если будешь меня так плохо лелеять. Я же до замены не дотяну. Печень больная после желтухи, чем будешь ее спасать, медицина?
– Може вашей сгущенкой!
– Ну вот, – улыбаясь, продолжал театр одного актера командир, – сгущенка опять моя, нет чтоб своей лечить!
– Свою я и сам зъим, тоже пора здоровье беречь к дембелю.
– Здоровье беречь! Тебе еще год по горам ползать!
– Не год, а восемь месяцев!
– Эх, если б мне столько еще было, я б, Степан, повесился!
– А шо тогда замполиту делать з его двумя рокими? – съехидничал сержант.
– Два раза повеситься! – весело заржал капитан. – Лейтенант! Ты даже представить не можешь, сколько тебе не то что до замены, до отпуска! Ну, не грусти, пей чай и береги здоровье. Расслабься.
Я сразу загрустил от нахлынувших мыслей о предстоящих двух годах с их бесконечными походами по горам.
– Хто-то идет к нам, и не понятно, як! – доложил подошедший зам. комвзвода сержант Дубино.
– Как это «не понятно, как»? – переспросил ротный.
– А так! Вы посмотрите.
В распадок между двумя склонами входила отара овец, а по склону на одной ноге, опираясь на костыль и палку, скакал парнишка. Прыгал, поднимаясь к нам, да так ловко, что вскоре был уже рядом и что-то кричал.
– Просит не стрелять, – перевел пулеметчик-таджик.
– Зибоев, скажи, пусть хромает сюда, не тронем. Всем по эспээсам и не торчать столбами, чтоб не сосчитал. Зибоев, переводить будешь!
Через пару минут на вершину выбрался мальчишка без правой ноги ниже колена, опирающийся на самодельные костыли. Весь черный то ли от загара, то ли от грязи. Сверкая белыми зубами, сразу начал что-то быстробыстро рассказывать.
– Говорит, что они из кишлака – того вон, рядом у дороги, просят больше не стрелять, кишлак не трогать, его не обижать, овец не убивать, – перевел солдат.
Командир заверил его, что все будет нормально, стрельбы не будет, если в нас не будут стрелять.
– А зачем ханумку убили? – перевел Зибоев.
Ротный со злостью взглянул в сторону снайпера и с простодушным видом ответил:
– Переведи ему: не разглядели, ошиблись, показалось, что душман убегает. А если кто-то не верит, захочет отомстить, разнесем весь кишлак. Пусть садится чай пить.
Мальчишка ловко сел на землю, опираясь на костыль. Солдаты выделили ему банку с налитым в нее кипятком, заварку, кусок сухаря, сахар.
Я глядел на мальчишку, и мне было дико от этого зрелища. Пастушок без ноги, совсем ребенок, лет одиннадцать-двенадцать. Но как ловко передвигается. Вот он – один из кошмаров войны. Одна из невинных жертв этой «мясорубки». Война становилась все реальней, принимала все более ясные очертания.
– Что с ногой? Ты, наверное, душман? Ногу «шурави» отстрелили? – пошутил санинструктор. – Хочешь, пришью. Я медик!
Мальчишка засмеялся грубоватой шутке и начал что-то быстро трещать переводчику.
– На мину наступил года три назад, давно привык, обойдется без пришивания ноги, – перевел Зибоев.
Паренек встал на ногу, подхватил костыли, попрощался и заторопился вниз к отаре и второму пастуху.
– Парламентер! Все обсмотрел, всех сосчитал, чертенок, если «духи» рядом – все будут про нас знать, – подвел итоги переговоров командир. – Офицеров ко мне на совет.
Когда командиры собрались, Иван поставил задачу на ночь:
– Охранение усилить! Офицерам проверять посты всю ночь. Пастухи – это «духовская» разведка. Еще, твою мать, бабу убили зазря! Тарчука самого бы вместо нее прибить на месте. Мины собрать с взводов к миномету, ленты к АГС и «Утесу» снести, не забыть. Связистам не спать, быть постоянно на связи, поставить растяжки из сигналок и гранат, но подальше, а то свои, засранцы, подорвутся. Да ставить, как стемнеет, и чтоб не видно было, где ставим. И поаккуратней, чтобы сами ставящие не подорвались. Про ханумку я не докладываю, и ты, замполит, не сообщай. Местные, может, тоже жаловаться не будут, тут ведь территория «духовская». Думаю, все обойдется.
Вечерело. Солнце заползало за горный хребет. На душе было муторно. Мы убили женщину. Ни за что. Мальчик бегает без ноги и пасет отару овец. Все это «благодаря» нашей интернациональной помощи. А «духов» я еще не видел.
Солнце резко упало за вершину горы, и природа вся задышала. Сразу подул легкий свежий ветерок, трава ожила, послышалось трещание сверчков.
Кавун окликнул меня из укрытия:
– Ник, ты чего не ложишься? Сейчас Бандера, толстожопый, разляжется, тебе места не будет. Надо скорей устраиваться, пока он с радиостанцией на всю лежанку не развалился!
– Так уж и толстожопый! Я просто в кости широкий, – отшутился Томилин.
– Степан! Ты почему на Бандеру не обижаешься? – поинтересовался я.
– А чого обижаться, хороший быв чоловик. Люди его любят.
Я опешил. Вот те раз. Этот хохол с Западной Украины меня озадачил своим заявлением.
– Томилин! Ты же комсомолец! Бандера – бандит!
– Ну так ужо и бандит, у нас у сели тильки так не считают.
Ротный заржал.
– Томилин, ты ж комсомолец! Это ж как в анекдоте: и пулемет застрочил с новой силой без патронов. Ха-ха. Вот так, замполит, хохол хохлу рознь. Правильно, Степан?
– Я не хохол, я украиниць! – поправил важно Томилин с сильнейшим украинским акцентом.
– А я хохол, – уточнил ротный, – и жить буду там, где лучше.
– Вань, – чуть позже толкнул его я и спросил: – А в чем разница: хохол, украинец?
– Ах-ха-ха! Об этом у начальника штаба Иваныча спроси. Он любит на эту тему разглагольствовать. Все. Спать давай.
Я лежал и смотрел в черное-черное небо. Сон не шел. Было неуютно. Война под боком, внизу – «духовской» кишлак, где-то рядом – банда, их, может, больше чем нас, а мы спокойно завалились и спим, выставив небольшое охранение. Снимут часовых и перережут как баранов.
Легкий ветерок обдувал лицо, и после дневного зноя было просто замечательно. Только камушки кололи в спину сквозь спальный мешок и одежду, да автомат и магазины упирались в бок. Неудобно, непривычно. Закрыл глаза, но глаза сами собой открывались. Небо было настолько великолепным, а звезды такими необыкновенно яркими и близкими, что опять возникло ощущение полета. Было никак не уснуть. Ворочаться не получалось, так как наши тела были спрессованы малым пространством укрытия. Я расстегнул молнию на спальном мешке и вылез, стараясь не помешать сопящим соседям.
Надел кроссовки, взял автомат и стал обходить посты. Все три поста управления меня окликнули. Солдаты еще не спали, и бодрствовали не только часовые.
Лейтенант Саня Корнилов болтал с арткорректировщиком, подсев к ним, попил душистого чая, мы потравили анекдоты. Но жутковатые, неприятные ощущения не пропали. Александр, как и я, пошел в первый раз на боевые, и чувствовалось, что нервничает не меньше. Обговорили очередность проверки постов, завел часы на четыре утра – мое время проверки и вернулся к своему «ложу».
Храпел санинструктор выразительно, но после солидного тычка в бок сразу ответил:
– На связи. Усэ нормально. Не сплю.
– Ну и не спи, а то храпишь, как паровозный котел.
– Так я шо, я ведь слышу усэ. Сна ни-ни, та вы ж ошиблись.
– Глаза закрыл, наверное, сало привиделось, вот и захрапел.
