Пантелей Марценюк - Над Бугом-рекой
В аэропорту мы узнали, что защищать нас из воздуха уже некому. Самолеты стояли на аэродроме без горючего и летчики не смогли взлететь у воздуха. Немцы же, воспользовавшись этим, почти полностью уничтожили как самолеты, так и другую аэродромную технику. В результате в наши части влилось новое пополнение – пилоты разбомбленных самолетов.
В дальнейшем наш отряд присоединили к одному из артиллерийских полков. Было приказано возвращаться в Лиепаю и занять круговую оборону города. За это время передовые немецкие войска обошли город и двигались в сторону Риги. Сама же Лиепая, которая была укреплена из восточной стороны обводным каналом, с северной части омывалась морем, а из западной и южной сторон укреплена дзотами, оказалась в кольце. Руководить, образовавшейся круговой обороной, было никому, так как командира полка убили в один из первых дней с начала боев. Он выехал перед позициями на танкетке. В эту танкетку было прямое попадание вражеского снаряда, и она развалилась на глазах у бойцов. В дальнейшем полк получил приказ отдельными группами прорывать кольцо немцев.
На это время в порту оказалось много моряков, которые по тем или иным причинам не смогли попасть на свои корабли, покинувших порт в первый же день войны. Из них были организованы боевые группы. Эти группы велели бой вдоль берега моря и истребляли боевые подразделения немцев. Для их огневой поддержки наша группа с двумя 120 миллиметровыми пушками двигалась вдоль дороги в направлении Риги. По команде мы разворачивали пушки и уничтожали пулеметные гнезда немцев. Оттуда было видно море, на котором плыли на плотах кучки моряков, чтобы морским путем попробовать вырваться из окружения. До этого времени у меня перед глазами стоят морские волны с темными пятнами плотов, которые двигаются в направлении Риги. А сколько из них не достигли берега, и нашли свое последнее пристанище в водах Рижского залива?! Немцы, которым тоже было хорошо видны эти живые мишени, интенсивно обстреливали их из минометов. Мы видели, как один за другим эти плоты исчезали из поля зрения.
Боевые группы нашего отряда уничтожали живую силу врага, а пушки применялись там, где находились укрепленные пулеметные и минометные гнезда. К сожалению, наши усилия по уничтожению огневых точек врага не всегда увенчивались успехом. Кроме того, не всегда эти точки были открытыми, или имели известные координаты размещения. Таким образом, мы два дня понемногу продвигались вперед.
На третий день мы ощутили, что сопротивление врага ослабело, тем не менее, иногда нас обстреливали из зданий и из леса. Как оказалось потом, это были боевики латвийской националистической партии айсаргов. Однако не все население относилось к нам враждебно. Большинство латышей, которые жили в хуторах по 10–15 хозяйств, встречали нас доброжелательно, помогая хлебом, молоком, другими продуктами. Более зажиточные жили на отдельных хуторах и относились к нам открыто враждебно. Двигались мы в сторону Риги почти без отдыха, голодные, ощущая недостаток боеприпасов, бессонными ночами. Если отдавалась команда «привал», то через несколько минут все, кроме наряда, спали мертвым сном. Засыпали бойцы даже во время движения, падая сонными на землю. Их поднимали, и движение продолжалось.
Во время сна были случаи когда исчезало оружие, то ли выбирали лучшее, то ли существовали какие-то другие причины, но однажды, проснувшись, я не нашел на плече своего автомата (артиллеристам выдавали автоматы ППШ). Пришлось одолжить в такого же сони автоматическую винтовку, которая очень часто выходила из строя при попадании в ствол песка. Пушки тянули тракторами, но с течением времени горючее закончилось и снаряды тоже. Получили приказ – пушки подорвать, тракторы испортить, артиллеристов прикомандировать к основному отряду. До Риги нам оставалось где-то около шестидесяти километров, но там уже были немцы.
В дальнейшем группами мы начали двигаться восточнее к своим, преимущественно ночью. За продуктами приходилось обращаться к местным жителям. Между ними были и такие, которые ненавидели советскую власть и помогали немцам. Поэтому мы разбивались на маленькие группы и отдыхать становились днем в облесенных местах. Если на пути встречался зажиточный хутор, то мы туда не заходили. Однако, зная, что хуторяне хранят молоко в колодцах, вытягивали его и этим кормились. Так произошло, что нашу группу, которая остановилась в небольшом леске, кто-то из латышей выдал немцам, и те начали нас обстреливать из пулеметов и минометов. Мы, залегли вдоль рва, который охватывал этот лесок и, экономя боеприпасы, понемногу отстреливались. Мины раз за разом разрывались вблизи, одна из них упала почти рядом со мной и в глазах вдруг потемнело……
3.3. Плен
Пришел я к памяти, лежа на небольшой тележке запряженной одной плюгавой лошаденкой. Этой лошаденкой управлял латыш лет тридцати пяти с редкой бородкой. Увидев, что я поднял голову, он ехидно спросил:
– Что ожил, горемыка?
– Где это я?
– А глянь-ка сзади телеги.
Я взглянул и увидел там трех своих однополчан, с которыми выходил из окружения, а за ними, не спеша, шли двое немцев с автоматами. Это плен, молнией промелькнуло в голове, на глаза навернулись слезы. Однако, слава богу, я был цел! Разорвавшись, мина только контузила меня, что на определенное время привело к полной потере сознания.
Доставили нас на какой-то большой хутор. Он имел широкий хозяйский двор, окруженный плотным забором. В этом дворе был уже человек с пятьдесят, таких как и я, пленных-окруженцев. Едва я слез с той тележки и со стоном прилег на землю. Двор днем и ночью тщательно охранял немецкий наряд с автоматами, поэтому о бегстве было надо забыть и думать. Кроме того, был я еще совсем слаб для этого. Попал я в окружение в начале августа 1941 года.
Через два дня нас погнали в лагерь военнопленных. По дороге, когда колона проходила через населенные пункты, местный люд выносил нам пищу. Однако, та пища не всегда к нам попадала, поскольку немцы препятствовали людям приближаться к колонне. Если же все-таки кому-то удавалось что-то взять, то это сразу же делилось с другими пленными. Лагерь находился неподалеку железной дороги и был огражден несколькими рядами колючей проволоки. Там раньше, очевидно, были армейские продовольственные склады, уничтоженные бомбовыми налетами самолетов в начале войны. Несколько дней нам совсем не давали кушать и, чтобы хотя как-то удовлетворить голод, мы ковыряли песчаный грунт, в котором иногда можно было найти крошки хлеба, кусочки галет и зерно. Очень мучила жажда. Воды нам тогда тоже не давали.
Территория лагеря была разделена двумя рядами колючей проволоки на зоны. В каждой зоне находилось по сто пленных. Через несколько дней нам начали выдавать на два дня по одной буханке хлеба на восемь человек. Один раз в день давали пустой суп-баланду, такой, что наш дворовой пес Дружок и нюхать бы не захотел. Беда была еще и в том, что у нас не было ни ложек, ни котелков. Разыскивали пустые консервные банки и из них ели. А было и такое, что те, кто не нашел сосуда, наставляли под баланду пилотку и на ходу выпивали из нее тот суп. В противном случае был риск остаться не только без баланды, но и без воды.
За пищей подходили строем по одному. Нужно было быстро и исправно подставлять сосуд, чтобы пища попала у него, а не на землю. При раздаче стоял немецкий солдат и палкой подгонял тех, кто медлил. Бывало, что палка опускалась на спину быстрее, чем пища оказывалась в сосуде. Помню один такой случай. Возле бидона, из которого повар черпал баланду, стоял немецкий солдат. Этот солдат вместо палки использовал винтовку с одетым штыком. Он периодически тыкал этим штыком в спину тех пленных, которые, по его мнению, задерживали строй. Вот один из этих бедняг своевременно не подставил свою коробку, и суп вылился на землю. Наверное, он задержался возле повара, прося, чтобы тот налил другу пайку. Эту сцену увидел немец-надзиратель с винтовкой. Он схватил винтовку за ствол, желая, наверное, ударить прикладом провинившегося, однако не рассчитал сил и полоснул себя штыком по горлу. Видно все-таки бог есть на свете, так как этот палач подверг наказанию себя своей же рукой. Брызнула кровь, и он упал мертвым на землю. Пленные разбежались в разные стороны, боясь мести. Однако немцы видно хорошо видели, как все случилось, так как никого не привлекли к ответственности. С того времени винтовки в лагере они носили без штыков.
В этом лагере мы пробыли где-то около одного месяца. Потом нас группами начали выводить из лагеря и вели под конвоем к железнодорожной станции. Там отбирали новое обмундирование и выдавали старое. В таком виде нас загнали в закрытые товарные вагоны. В большинстве из этих вагонов раньше перевозили уголь. Набивали вагоны людьми так, что даже сесть не всегда была возможность. Когда поезд начинал движение, в вагоне снималась туча угольной пыли, которая забивала нос и горло, вызывая удушающий кашель. Окна вагона были забиты досками, и мы руками отрывали их, пуская свежий воздух вглубь. Выбраться из такого вагона было невозможно. Нужно было иметь хотя бы какой-либо примитивный инструмент, чтобы проделать дырку в толстых досках. Тем не менее, в некоторых вагонах были дефекты, и кое-кому из пленных удавалось выпрыгнуть из них на ходу поезда. Об этом мы узнавали по автоматным очередям, которые выпускала охрана по таким беглецам. Удалось ли кому-то убежать и сколько таких было, я не знаю.
