Алан Кларк - План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945
«В этой бешеной гонке машины опрокидывались, выбрасывая на землю раненых людей. Волна советских танков обогнала первые машины и захватила более половины конвоя; эта волна катилась по повозкам, уничтожая их одну за другой на наших глазах, как спичечные коробки, давя раненых людей и умирающих лошадей… У нас была минутная передышка, пока танки застряли и пытались выбраться из груды сотен грузовиков, раздавленных их гусеницами».
На протяжении 6 миль колонна продвигалась на юго-восток под непрерывным обстрелом, влача свой раненый хвост, от которого не отставали русские танки. Затем немцев остановила река шириной 8 и глубиной 2 метра. Уцелевшие артиллерийские расчеты первыми бросились в воду с плававшими льдинами. Берега реки были крутые, лошади тонули. Затем в воду стали бросаться люди, надеясь переплыть реку. Но едва они выбирались на другой берег, как сразу превращались в глыбы льда с примерзшей к телу одеждой. Некоторые падали замертво. Большинство солдат решали плыть без одежды. Они пытались перебросить свои вещи через реку, но часто их одежда попадала в поток. Вскоре сотни солдат, совершенно голые и красные как раки, стали заполнять берег. Многие солдаты не умели плавать. Близкие к безумию от приближения русских танков, спускавшихся по скату, стреляя по ним, они тоже бросались в ледяную воду. Некоторые спаслись от смерти, держась за деревья, которые успели срубить, но сотни – утонули. Под огнем танков тысячи и тысячи полуодетых солдат, с которых стекала ледяная вода, бежали по снегу к далеким домам Лисянки.
Но еще более серьезной, чем поражение под Ковелем – Корсунем, была угроза на севере со стороны Ватутина и Конева. Ибо 5 февраля Ватутин взял Ровно и начал поворот своих танков на юг к верхнему Днестру и отрогам Карпат. Если он достигнет их, то расчленит войска Манштейна надвое. Тогда одна половина будет сбита в традиционный коридор между Карпатами и Припятскими болотами, а войска на рубеже Буга будут зависеть в снабжении от линий коммуникаций, идущих через Румынию.
Все танки, оставшиеся у группы армий, были сосредоточены на севере, где напором русских две танковые армии Рауса[112] и Хубе все больше отжимались к Карпатам. Но ожидавшегося затишья во время распутицы, когда войска могли отдохнуть и заняться ремонтом, так и не последовало. Основной причиной стала повышенная мобильность русской пехоты, продвигавшейся в американских гусеничных транспортерах, а кроме того, к середине марта Коневу удалось отделить 4-ю танковую армию от 1-й, что явилось последним ударом для Манштейна.
Представляется вероятным, что Гитлер еще до этого решил отделаться от Манштейна. Правда, к своей чести, Гитлер не выступал против него до окончания кризиса (который был вызван отказом Хубе повиноваться приказам и вести 1-ю танковую армию на запад). Манштейн был вызван в Оберзальцберг 25 марта.
Настроение Манштейна никак не улучшилось после предшествовавшего телефонного разговора со своим начальником штаба, сообщившим, что Хубе все еще отказывается прорываться на запад, и в разговоре с Гитлером он защищался «с некоторой резкостью». Манштейн сказал, что после того, как аудиенция кончилась, он сообщил Шмундту, что Гитлер, если хочет, может получить от него заявление об отставке. Но в тот вечер Гитлер все-таки встал на сторону Манштейна против Хубе и даже согласился выделить танковый корпус СС с Запада для образования оперативной группы с целью спасения 1-й танковой армии. Ободренный этим, Манштейн немедленно «выдвинул одну-две собственные идеи относительно будущего проведения операций». По-видимому, это было последней каплей для Гитлера. Во всяком случае, Манштейн едва успел пробыть три дня у себя в штабе, как за ним прилетел «кондор», личный самолет Гитлера, чтобы доставить его в Берхтесгаден. В самолете находился и несколько встревоженный Клейст, которого тоже забрали из своего штаба. После неспокойного полета обоих фельдмаршалов ввели к Гитлеру тем же вечером (30 марта), и фюрер с необычной вежливостью, наградив их Мечами к их Рыцарским крестам, уволил обоих.
Гитлер заявил ему (согласно Манштейну): «Сейчас самое важное – это упорно удерживать то, что у нас есть… Время для великих операций на Востоке, для которых у меня особые планы, не прошло». Модель, которого он выбрал для руководства группой армий, должен будет объехать все дивизии и выжать все возможное из войск.
Манштейн едко ответил, «что дивизии группы армий давно уже делали все, что могут, под моим командованием и что никто не сможет добиться от них большего», и выразил убеждение, что «нам прежде всего пришлось расплачиваться за неспособность Германии поставить на карту абсолютно все, чтобы добиться победы на Востоке в 1943 году и по меньшей мере загнать противника в тупик». В разговоре с Йодлем, через некоторое время после увольнения Манштейна, Гитлер таким образом объяснил свое решение:
«…Просто бывают два разных таланта. По-моему, у Манштейна огромный талант к операциям. Тут нет сомнений. И если бы у меня была армия, скажем, из 20 дивизий полной численности и в условиях мирного времени, я бы не мог придумать лучшего командира над ними, чем Манштейн. Он знает, как управлять ими, и добивается этого. Он будет наступать как молния – но всегда при условии, что у него есть первоклассная материальная часть, бензин, избыток боеприпасов. Если что-то ломается, он не может добиться исправления положения. Если бы мне иметь сейчас еще одну армию, я не уверен, что не поставил бы его на командование, потому что он, конечно, один из наших самых знающих командиров. Но просто это два разных таланта… Манштейн может руководить дивизиями, пока они в хорошем состоянии. Если же дивизиям было плохо, мне пришлось бы немедленно забрать их у него, он не может справляться с таким положением. Тут должен быть человек, который действует абсолютно независимо от какой-либо рутины».
Увольнения Манштейна, Клейста и Гота отдались эхом в виде некоторых вынужденных изменений в рядах комиссариатов. Пребывавший в ненависти Кох в связи с утратой своего украинского королевства вернулся в Восточную Пруссию. Кубе, все еще увлеченный своими «блондиночками», несмотря на доносившиеся до его дворца в Минске раскаты русских орудий, однажды лег в свою постель, но вместо уютной грелки обнаружил в ней противопехотную мину. Его ноги и туловище были превращены в месиво, так что он не прожил и получаса. Лозе держался в Риге до весны 1944 года, хотя пребывал (как это видно из его писем) во все усиливавшемся нервном напряжении. Наконец признаки нависшего поражения и вероятность стать жертвой мстителей сделали его жизнь невыносимой, и он послал письмо Розенбергу, в котором заявил, что считает «своим долгом действовать самостоятельно, в соответствии с желаниями фюрера и своей собственной совестью». После этого с ним приключился нервный срыв, и он исчез где-то в Германии. Его никто не мог найти (хотя он достаточно быстро всплыл на поверхность после образования боннского правительства, чтобы подать увенчавшееся успехом прошение о назначении себе пенсии как государственному служащему).
В недели, последовавшие после назначения Моделя, русское наступление в Западной Украине постепенно остановилось. Советские войска почти через 8 месяцев непрерывного движения вперед наконец убавили свой темп, и резервы Ставки в людях и материальной части стали направляться на Белорусские фронты Черняховского, Захарова и Рокоссовского, где шла подготовка к массированному наступлению против германского «Центра», в результате которого Красная армия подошла к берегам Вислы.
Русское наступление началось 22 июня, и в нем участвовали 118 стрелковых и 43 танковые дивизии[113]. К концу месяца группа армий «Центр» была вытеснена из своих тщательно подготовленных оборонительных сооружений и устремилась обратно через всю Белоруссию, бросая по пути все, чтобы скорее добраться до старых оборонительных сооружений на польской границе. Моделя перебросили из группы армий «Юг» в попытке остановить разложение, но даже он мало что мог сделать с разбитыми остатками, унаследованными им от Буша. Фюрер переместил свою штаб-квартиру из Оберзальцберга в Растенбург, и, несмотря на усиливавшуюся опасность в Нормандии, все пополнения с этого момента стали направляться на Восток.
И так мы подходим к роковому месяцу 1944 года – июлю, когда воды стали подниматься вокруг всех границ нацистской империи, грозя затопить ее, когда, по словам Шпейделя, везде стали зловеще трещать шлюзы; к 20 июля, дню покушения на Гитлера, – критической вехе в истории Третьего рейха в отношениях фюрера с армией.
Подробности этого драматического события настолько хорошо известны и так часто описывались[114], что приводить их здесь было бы лишь повторением, за исключением тех моментов, где они оказали влияние на руководство военными действиями. Поэтому мы только ограничимся упоминаниями о неудаче со взрывом телефонной станции в Растенбурге; колебаниях и угрызениях совести заговорщиков, ждавших на Бендлерштрассе; о неспособности расстрелять Фромма и Ремера и немедленно развернуть «верный» (не преданный фюреру) берлинский гарнизон и сразу перейти к назначению самого блестящего полководца Германии начальником Генерального штаба всех сухопутных сил.
