Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга III - Алексей Ракитин
По прошествии двух недель – 28 апреля – суд низшей инстанции [т.е. окружной] на заседании коллегии судей из 7 членов постановил отменить приговор суда от 5 июля 1910 г. и вернуть дело на доследование. Основание – нарушение судьёй Лэтшоу "хабеас корпус" [бездоказательный арест], предвзятость судьи, выразившаяся в том числе в том, что он говорил о виновности подсудимого ещё до начала суда, а также то довольно специфичное обстоятельство, что приговор Хайду основывался исключительно на косвенных доказательствах.
По традиции англо-саксонского права наиболее тяжкие приговоры – смертная казнь и пожизненное лишение свободы – не должны основываться исключительно на косвенных уликах, для их вынесения необходимо либо признание подсудимым вины, либо наличие неоспоримых прямых улик. Нельзя не отметить того, что само по себе деление улик на «прямые» и «косвенные» представляется до некоторой степени лукавым, в этом отношении логика отечественного уголовного Закона, не признающего деления улик по их качеству, кажется более здравой и честной. В России нет деления улик по сортам – если какое-то свидетельство, след, материальный предмет и т. п. содержат важную для установления истины информацию, то они являются уликой, а если не содержат, то уликой не являются. Точка! У англо-саксов уголовный закон намного более хитро-мудро закручен, причём сделано это умышленно, и вот эта хитро-мудрая закрученность открывает огромные просторы для перетолковывания и переиначивания всего и вся.
Что в деле Хайда мы и увидели.
Отмена приговора вернула ситуацию к началу апреля 1910 г., то есть в состояние до момента начала суда. Беннет Хайд подлежал освобождению под залог 50 тыс.$, деньги немедленно были внесены в кассу суда и в тот же день заключённый триумфально покинул тюрьму.
Его выход наблюдала группа зевак и журналистов, собравшаяся у ворот тюрьмы Сен-Квентин. С другой стороны ворот за Хайдом следили обитатели административного корпуса. По свидетельству газетчиков, день был очень жарким, окна в здании были открыты и в них выглядывали любопытствующие тюремщики. Франсис приехала за мужем на новеньком электромобиле [нет, это была не «тесла»! ], подобные машины считались тогда верхом шика. Хайд вышел из дверей тюремного блока и двинулся к автомобилю жены. Высоко подняв голову, он махал рукой людям, наблюдавшим за ним из административного корпуса, многие принялись махать ему в ответ. Выглядело это так, словно президент государства спускается с борта океанского лайнера и взмахом руки приветствует встречающих его подданных. Когда автомашина выехала за ворота и Хайд увидел людей снаружи, он точно также надменно и снисходительно махнул и им – это был прямо-таки эталонный праздник тщеславия. Хайд был не просто весел и доволен – что было бы понятно в его ситуации! – он прямо-таки упивался собою и наслаждался ощущением собственной значимости и могущества. Хотя и то, и другое являлись отнюдь не его заслугами, а служили всего лишь неотъемлемой частью богатства жены.
Можно было бы предположить, что столь опрометчивое поведение является свидетельством небольшого ума и ограниченности мистера Хайда, но нам известно, что в действительности доктор являлся человеком немалых способностей и незаурядного ума. Один из его соучеников по баптистскому колледжу некий Генри Паркер (H. Q. Parker), сам ставший учёным и занявший должность декана факультета, вспоминал, что Беннет являлся одним из лучших студентов и прекрасно разбирался в химии и медицине. Хайд был широко эрудирован, являлся одним из лучших спортсменов из числа студентов, обладал прекрасным чувством юмора и пользовался среди однокурсников заслуженным авторитетом. После окончания колледжа он был избран президентом ассоциации выпускников [если быть совсем точным, то это произошло в 1908 г.]. Понятно, что на такую должность выдвигается человек, пользующийся уважением товарищей, и малоумный дурачок никогда бы её не занял.
Так что продемонстрированное Беннетом Хайдом тщеславное торжество – это не недостаток ума или личной скромности, тут мы видим как раз проявление его истинной сущности, неудержимой потребности демонстрировать окружающим собственное превосходство и непобедимость. И то, что он сумел завоевать такую женщину, как Франсис Своуп, которая подобно цепному псу защищала его от всех нападок, в понимании Хайда также являлось свидетельством его превосходства.
Но выход Хайда из тюрьмы отнюдь не означал конец истории. Окружная прокуратура возобновила расследование, которое вновь возглавил прокурор Конклин и его новый помощник Мэстин (A. J. Mastin). Наученный горьким опытом, окружной прокурор подошёл к делу основательнее, чем прежде. Обвинение в своей второй редакции несколько сместило акценты – теперь официально стало считаться, что Беннет Хайд умерщвлял Полковника Своупа и Крисмана Своупа цианистым калием, а акцент на отравлении стрихнином более не делался ввиду того, что умершие получали этот алкалоид по медицинским назначениям. Данная деталь, по мнению прокуратуры, позволяла защите перекладывать вину за передозировку стрихнина на медсестёр и аптекарей и тем самым оспаривать персональную виновность Хайда. Также более не поддерживалось обвинение в заражении тифозными бактериями, ибо таковых в лаборатории Хайда не было найдено и не удалось доказать, что обвиняемый когда-либо получал их в своё распоряжение. Зато в лаборатории были найдены гнилостные бактерии и теперь окружная прокуратура считала, что Беннет Хайд делал членам семьи Своуп внутримышечные инъекции растворов, содержащих эти бактерии, под видом различных тонизирующих уколов.
Второй процесс начался 16 октября 1911 г. в суде округа Джексон в городе Канзас-сити в том же самом здании и в том же зале, что и первый в апреле предыдущего года. Происходившее до боли напоминало предыдущее действо, главным видимым отличием являлось, пожалуй, то, что на месте судьи Лэтшоу теперь восседал другой – по фамилии Портерфилд (Porterfield). Главным свидетелем обвинения теперь стала медсестра Элизабет Гордон (Elizabeth Gordon), бывшая свидетелем того, как Беннет Хайд делал инъекцию камфорного масла Маргарет Своуп, после которой последней стало плохо, поднялась температура, а место укола выглядело воспаленным.
Процесс этот интересен нам не тем, как он проходил, а тем, как закончился. Случилось это ввиду неожиданного для всех и в каком-то смысле экстравагантного инцидента. Член жюри присяжных Гарри Уэлдрон (Harry W. Waldron) вечером 10 декабря 1911 года исчез из гостиницы, в которой проживали члены жюри. Окно его номера оказалось открытым, что наводило на мысль о побеге, но поскольку записка, объясняющая подобный поступок, отсутствовала, нельзя было исключать имитацию, призванную запутать расследование инцидента.
Немедленно начались поиски пропавшего члена жюри. К счастью, с мужчиной ничего плохого не приключилось – он примчался к своей супруге, где и был найден явившимися следом судебными маршалами. 15 декабря Уэлдрон вместе со своей благоверной был доставлен к судье Портерфилду для дачи объяснений по сути случившегося. Объяснение оказалось на редкость незатейливым – Гарри сообщил, что очень соскучился по любимой супруге и не смог более оставаться в гостинице, потому и бежал.
Судья, обдумав услышанное, принял соломоново решение – жюри присяжных распустить, процесс остановить и назначить новые слушания.
Вся эта история с побегом и последующим прекращением судебного процесса вызвала массу комментариев разной степени логичности и обоснованности. Кто-то из журналистов здраво заметил, что Гарри Уэлдрон являлся в материальном отношении самым бедным членом жюри – в его хозяйстве было всего 5 коров, при этом на иждивении четы находились 5 детей. Уэлдроны не то, чтобы являлись бедняками – нет-нет, они вовсе не голодали! – но жили скромно и испытывали определенное стеснение в средствах. А это автоматически превращало Гарри в наилучшего кандидата для подкупа.
Другое весьма здравое суждение оказалось связано с тем, что решение судьи Портерфилда об остановке процесса, представлялось отнюдь не безукоризненным. Если
