Борис Дубин - Классика, после и рядом
22
Ibid. S. 63.
23
Ibid. S. 72.
24
Grunebaum G.B. von. Von Begriff und Bedeutung eines Kulturklassizismus // Klassizismus und Kulturverfall: Vorträge / Hrsg. G.E. von Grunebaum und W. Hartner. Frankfurt am Main: V. Klostermann, 1960. S. 5.
25
Ibid. S. 32.
26
Ibid. S. 13.
27
Ibid. S. 14.
28
Ibid.
29
Ibid. S. 7.
30
Ibid. S. 10.
31
Ibid. S. 5.
32
Ibid. S. 12.
33
Ibid.
34
Ibid. S. 18.
35
Mareuil A. Eléments pour une psycho-sociologie de 1’enseignement littéraire. Lille: Bibl. Univ. de Lille III, 1976. Р. 44.
36
Grunebaum G.B. von. Op. cit. S. 10.
37
Ibid. S. 10 – 11.
38
Ibid. S. 12 – 13.
39
Ibid. S. 8.
40
Ibid. S. 10.
41
Kermode J.F. Op. cit. Р. 40.
42
Ibid.
43
Ibid. Р. 80.
44
Ibid. Р. 139.
45
Ibid. Р. 138.
46
Ibid. Р. 114.
47
Ibid.
48
Ibid. Р. 120.
49
Ibid. Р. 121.
50
Jauss H. – R. Ästhetische Normen… S. 12.
51
Levin H. Contexts of the Classical // Levin H. Contexts of Criticism. Cambridgе, Mass.: Harvard UP, 1957. Р. 20 – 21.
52
Bantock G.H. T.S. Eliot and Education. N.Y.: Random House, 1969.
53
Dahrendorf M. Literaturdidaktik im Imbruch: Aufsätze zur Literaturdidaktik, Trivialliteratur, Jugendliteratur. Düsseldorf: Bertelsmann-Universitätsverlag, 1975. S. 86.
54
Mareuil A. Littérature et jeunesse d’aujourd’hui: La crise de la lecture dans I’enseignement contemporain. P.: Flammarion, 1971.
55
Dahrendorf M. Literaturdidaktik im Imbruch… S. 75.
56
Ibid.
57
Цит. по: Bohler M. – J. Sociale Rolle und ästhetische Vermittlung: Studien zur Literatursociologie von A.G. Baumgarten bis F. Schiller. Bern; Frankfurt am Main: Lang, 1975. S. 77 – 78.
58
Thiesse A. – M., Mathieu H. Declin de 1’âge classique et naissance des classiques: l’évolution des programmes littéraires de l’agrégation depuis 1890 // Littérature. P., 1981. № 42. Р. 89 – 108.
59
Основные тезисы статьи были представлены на международной конференции «Читающий мир и мир чтения» (Санкт-Петербург, 23 – 24 июня 2002 г.).
60
Подробнее см. в работе автора: От инициативных групп к анонимным медиа: массовые коммуникации в российском обществе // Pro et Contra. 2000. № 4. С. 31 – 60.
61
Примерно таков же масштаб сокращения печатных коммуникаций, если взять за основу количество книжных магазинов: оно за 1990-е гг. уменьшилось по России в шесть-восемь раз, а с учетом сужения торговых площадей собственно для продажи книг – и еще значительнее.
62
О степени трудности такого рода задач и масштабе открывающейся здесь работы могут дать представление, например, десятилетия трудов западногерманских историков, социологов, философов, психологов, работающих над проблематикой травмы тоталитаризма – памяти о нацизме, войне, Холокосте и их забвении (сознательно ограничиваю пример рамками одного национального сообщества, не говоря о подобных интеллектуальных предприятиях в Европе или на Западе в целом).
63
Журнал возобновлен в 2010 г.
64
См. об этом: Гудков Л., Дубин Б. Российские выборы: время «серых»// Мониторинг общественного мнения. 2000. № 2. С. 17 – 29.
65
В большинстве крупных стран Запада таких «little reviews» – «poetry reviews», «critical reviews», чаще всего даже не просто литературных, а общегуманитарных, мультидисциплинарных по подходам, насчитываются сотни, в годы же культурного оживления и подъема (например, в США 1960-х гг.) их было нескольких тысяч изданий одновременно. См.: Дубин Б. Слово – письмо – литература: Очерки по социологии современной культуры. М., 2001. С. 328.
66
Показательно, что критик и рецензент сегодня все чаще откликаются не на произведение, а именно на книгу. Можно даже вполне четко отделить в нынешнем литературно-критическом сообществе того, кто рецензирует произведения (поскольку фактом и событием для него являются тексты, и если они сегодня лишь переизданы, то он помнит об их первом появлении и последующей рецепции), и того, кто отзывается на книги (для него событием и фактом выступает издание, а предыдущих версий текста он либо не знает, либо «не помнит», – не помнит как ненужные ему, то есть функционально, а не по слабости запоминательных способностей). Можно предположить, что литературная социализация критиков этой второй группы (или критиков второго типа) вообще проходила вне журнальной культуры и журналы для них – «папина литература» (как на рубеже 1980 – 1990-х гг. кинокритики заговорили о «папином кино»). Скорее всего, они принадлежат к более молодым поколениям, для которых естественным был уже образ литературы 1990-х гг. – литературы как потока книжных новинок или выставки новых книг, а понятие «первых читателей» (и вся слоевая, иерархическая структура прежнего читательского сообщества с «группой первого прочтения» во главе) незначимо, ничего не говорит. Характерно, что и маленькие магазины, торгующие интеллектуальной литературой, постепенно свели торговлю журналами (тем более – прежними «толстыми») к минимуму и не выставляют даже свежие их номера на прилавках или стендах последних новинок.
67
Не обсуждаю сейчас, в какой мере это согласуется, а точнее, напротив, расходится с развитием и состоянием других институтов и подсистем российского общества – экономических, политических, правовых и др. Для элементов групповой инновации в одной из сфер публичности в России нет сейчас обеспечения и поддержки со стороны других институтов, всей институциональной системы общества. Это системное качество в советской истории вплоть до нынешнего дня обеспечивалось лишь механизмами тоталитарного господства – планово-централизованной экономики, иерархического управления и контроля, с распадом которых как наиболее общим и долговременным процессом, с феноменами эпигонской адаптации к условиям постоянного социокультурного «оползня» мы и имеем дело.
68
Ильницкий А. Книгоиздание современной России. М.: Вагриус, 2002. С. 36.
69
В журнальный период русской словесности XIX в. формирование социальной ценности литературы как зачаточной формы общественного мнения, конкуренция за представление этой ценности той или иной общественно-литературной группой, становление широких кругов подготовленных читателей завершились созданием так или иначе согласованного образа и пантеона национальной литературы как воплощения культуры, истории русского общества в ее ключевых точках и фигурах. В ходе этих процессов оформилась роль писателя, точнее – система профессиональных писательских ролей, а соответственно закрепились нормы авторского права, утвердились регулярные формы фиксированных выплат, размер гонорарных ставок и проч. Начиная с 70-х годов XIX столетия и к его концу последовала эпоха массовизации словесности: литература «сошла» в тонкие журналы и общедоступные газеты, в массовые приложения к ним. Подробнее, на обширном фактическом материале см. об этом в книгах А.И. Рейтблата «От Бовы к Бальмонту» (М., 1991) и «Как Пушкин вышел в гении» (М., 2001).
70
Сегодняшние биографии и автобиографии звезд, ставшие заметными на книжных прилавках образцами литературной продукции, обращенной к массовому читателю (который еще и слушатель, зритель), строятся на общезначимых значениях типичности, узнаваемости и проч., противоположных субъективности. В этом смысле они противостоят такой модели индивидуации самоопределяющегося и самоответственного субъекта, как европейский «роман воспитания». Можно сказать, что в сегодняшней литературе биография звезды вытесняет роман воспитания – модельный образец романа как такового, попадая в контекст популярных и массово признанных романов, объединенных формулой социального романа с криминальными, мелодраматическими или комическими (ироническими) обертонами.
71
В более общем плане об этом социальном феномене и его политическом контексте см. статью автора: Война, власть, новые распорядители // Неприкосновенный запас. 2001. № 5 (19). С. 22 – 29. В этом смысле война, например чеченская, как и вспышки этнической ксенофобии и агрессии, акции демонстративного антисемитизма в сегодняшней России, в ее столице представляют собой такое же выражение институциональных дефицитов постсоветского общества, как и постоянные публичные скандалы, будь то в политике, будь то в культуре.
72
Отдельные формы организации в современном российском обществе, которые по типу и функции отчасти напоминают описываемые здесь, чаще всего либо видятся сегодня со стороны как иррациональные, хаотические, предвещающие катастрофу, либо получают оценочные ярлыки вроде «блата» или «мафии», либо неточно обозначаются как «неформальные». Их регулярность и понятность для участников требует специального анализа, и, конечно же, в совсем других категориях. Об одном из возможных здесь подходов см.: Гудков Л., Дубин Б. «Нужные знакомства»: особенности социальной организации в условиях институциональных дефицитов // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 3. С. 24 – 39.
