Инна Герасимова - Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев
Необходимо отметить, что изменение отношения местного населения к немецким оккупантам не переменило отношения жителей к евреям. Антисемитизм не исчез, да и к этому времени большинство белорусских евреев было уже уничтожено. Оставались те, кого нацисты временно сохраняли как специалистов, необходимых для работы на предприятиях, и содержали их в трудовых и концентрационных лагерях, откуда выбраться не представлялось возможным.
К концу 1942 – весне 1943 года многие гетто на территории Белоруссии были уничтожены, а “окончательное решение еврейского вопроса” завершилось в октябре 1943-го с ликвидацией Минского гетто.
Уничтожение белорусского еврейства в годы немецкой оккупации 1941–1944 годов, по мнению современного немецкого исследователя Бернхарда Кьяри,
проходило беспроблемно и без особого сопротивления с какой-нибудь стороны. Соседи-белорусы и поляки не смогли защитить жертвы, а кое-кто и не хотел этого делать. Оккупанты во всех регионах края могли рассчитывать на антисемитизм[28].
Бегство из гетто: особенности и препятствия
Несмотря на то что основное население белорусских территорий не рассматривало возможности спасения евреев, а во многих случаях и не желало этого, находились люди, которые, проявляя мужество и человеколюбие и пренебрегая смертельной опасностью для себя и своих близких, помогали евреям и спасали их. Например, крестьянин (имя его, увы, неизвестно), регулярно заезжавший на телеге на территорию гетто д. Вишнево Воложинского района, смог спрятать и вывезти несколько десятков узников, своих знакомых.
Позже таких людей назовут Праведниками Народов Мира.
Но гораздо чаще евреям приходилось самим искать и находить возможности к осуществлению побегов.
Во многих гетто молодежь старалась различными способами достать оружие, выйти на связь с партизанами, уйти к ним в лес. Однако возникали сложнейшие моральные препятствия – возражения и противостояние других, более старших по возрасту, узников, в том числе родителей, членов юденрата и др.
Тому было несколько причин.
У евреев, веками живущих в диаспоре, традиция вооруженного противостояния властям если не отсутствовала, то атрофировалась, и даже сама эта идея была непривычна и чужда.
Кроме того, те, кто хотел бежать, сталкивались с моральной дилеммой. Оккупанты ввели в гетто принцип коллективной ответственности, и за бегство одного или нескольких человек расстреливали десятки других узников, нередко из членов юденрата. Не каждый находил в себе достаточно эгоизма и бессердечия, чтобы пренебречь всеми этими обстоятельствами.
Семья всегда являлась основой существования еврейского народа, а в страшные дни семейные узы, как правило, становились только крепче. И в таких условиях возникали невыносимо тяжелые ситуации. Иной раз родители, не видя лучшего варианта, просили детей бежать из гетто ради их спасения и во имя мести и борьбы с врагом; сами же они оставались бы – вместе с внуками – в заложниках, то есть жертвовали собой. Многие молодые люди не могли принять подобные жертвы и таким образом стать причиной гибели родных или других узников. Те же, кто все-таки бежал в партизаны, пребывали в страшном отчаянии, до конца своих дней считая себя виновными в гибели собственных семей.
У противников побега имелись и другие аргументы. Мол, в лесу невозможно содержать, а следовательно, спасти тех, кто не сможет воевать – стариков, женщин и детей.
Вот как еврейский партизан Файвл Соломянский[29] описывает освобождение партизанами гетто м. Мяделя:
Мы уже стали лесными людьми. Мы уже стали подумывать о связи с людьми из Мяделя, и от них мы слыхали, что евреи еще находятся в гетто. Я знал, что их судьба – неизбежная смерть, если мы вовремя их не освободим. Не было сомнений, что их уничтожат, когда немцы у них вытянут, заберут все, что возможно.
Я видел это и понял, что для меня освобождение гетто в Мяделе – еще одна возможность мщения и расплаты с врагом.
Я пришел к командиру и предложил совершить нападение на местечко. Я ему рассказал, что возле Мяделя нет партизан, и немцы чувствуют себя в безопасности и не ждут никаких нападений.
Через два дня меня известили, что мой план принят и делаются все приготовления к его выполнению…
В полночь мы быстро разрезали проволоку и ворвались в гетто. Входили в дома и приказывали жителям убегать в лес, но они не ожидали такого. Они жаловались и спрашивали: “Что вам нужно? Зачем вы нас гоните в лес, где мы умрем с голоду… Мы не оставим гетто. Пока вы не пришли, мы знали, что мы не уйдем”.
Я был поражен. Я не верил своим ушам. Возможно, они не чувствовали и не знали, что им скоро будет конец. Я не знаю, что здесь было. То ли немцы применили метод усыпления бдительности, то ли была ложная уверенность, что беда их минет и все пройдет, и они выживут. Но что-то же усыпило их чувство, что конец близок!
Разумеется, я не мог воспринять этот факт равнодушно. Я их просил и угрожал, что немцы их в живых не оставят, если они сейчас не уйдут из гетто, и все сожгут, и все здесь будет так же, как и во всех местечках. Мои уговоры и убеждения не помогали. Я разволновался и решительно заявил, что нам надо быстро уходить… Если они не пойдут по своему желанию, мы сжигаем гетто и затем в лесу будем решать, что делать. После того, что я им заявил, они испугались и стали убегать в лес. И когда дома их опустели, мы их подожгли[30].
Такие ситуации чаще возникали в крупных гетто и в самый начальный период их существования. А когда начались первые акции уничтожения, наиболее решительные из тех, кто уцелел, старались не дожидаться следующей акции и бежать из гетто в одиночку или с членами семьи. Но убежать всей семье удавалось разве что из тех гетто, что находились в деревнях и местечках и, как правило, не были огорожены и не охранялись.
Казалось бы, если гетто не охранялось, почему же узники не убегали? На этот счет немцы были спокойны: евреям бежать было некуда! Местное население спасать их не будет, да и партизаны не стремились принимать евреев в свои ряды. Поэтому даже удачно совершенный побег еще не означал спасения. Возникали вопросы: “Куда нам деться? Где спрятаться от фашистов и их пособников? Где взять кусок хлеба?”
Немцы создали определенную систему материальных и моральных поощрений для тех, кто выдавал еврея оккупационным властям. Поэтому любой человек, встретившийся евреям в лесу или на дороге, представлял для них большую опасность, а без помощи тех, кто мог бы дать пищу и кров, беглецам было не выжить. Случалось, что вырвавшиеся из гетто евреи, проплутав несколько дней по лесу и не найдя тех, кто согласился бы их приютить и спасти, вынуждены были возвращаться обратно на верную гибель!
В сложившейся ситуации помощь тех, кто пускал беглецов к себе переночевать, давал кусок хлеба, одежду, невозможно переоценить. Это означало продление жизни. И неважно на сколько – иногда несколько часов играли решающую роль в спасении человека. В тех же случаях, когда это продолжалось месяцами или годами, мужественные спасители подвергали себя и свои семьи смертельному риску.
Спасители
В Белоруссии, как и на всей оккупированной территории Советского Союза, не существовало организованной помощи евреям, как в некоторых оккупированных европейских странах. Спасение евреев зависело только от мужества, сострадания и человеколюбия отдельных людей, неевреев. В некоторых случаях в спасении одного узника участвовало несколько семей или даже вся деревня. Например, в д. Ухвала Крупского района Минской области всю войну прятали Цивью Астрахан, которой чудом удалось избежать расстрела. Все жители знали о том, что она находится в деревне, но никто ее не выдал.
Чаще всего старались помочь и спасали знакомых, бывших соседей, соучеников, то есть тех, кого хорошо знали. Бывали случаи, когда неевреи, пристегнув к одежде еврейские опознавательные знаки, под видом узников заходили на территорию гетто, чтобы принести знакомым, друзьям и бывшим коллегам еду и лекарства. При этом они смертельно рисковали, так как в любой момент в гетто могла начаться акция уничтожения или погром, и тогда гибель вместе с другими узниками становилась неизбежной.
Иногда, особенно если внешность человека не была отчетливо еврейской, беглецов из гетто выдавали за своих родственников. Известны случаи, когда помогали даже совершенно незнакомым людям, особенно детям. Малолетних или грудных детей евреи иногда оставляли на крыльце домов, у ворот; спасенные дети нередко становились членами семей спасителей. Часто родители договаривались со знакомыми, чтобы те забрали детей к себе.
Активное участие в спасении детей из гетто принимали подпольщики Минска. Более 300 еврейских детей были спасены в результате совместных действий подпольщиков гетто и города. Большую помощь в этом оказал инспектор дошкольного отдела городского магистрата Василий Орлов[31]: он записывал еврейских детей под нееврейскими фамилиями и направлял в определенные детские дома, персонал которых закрывал на это глаза и даже прятал их во время проверок, производимых немцами для поиска и возвращения малышей в гетто.
