Эван Райт - Поколение убийц (Generation Kill)

«Кажется, я подстрелил одного из тех иракцев. Я видел, как он упал».

«Да, но, кроме того, ты убил верблюда и еще одного — ранил».

Очевидно, морпехи его задели.

«Я не хотел, — говорит Тромбли, защищаясь. — Они ни в чем не виноваты».

Через несколько часов у периметра роты Браво появляются две бедуинские женщины. Бедуины — это кочевое племя, которое скитается по пустыне, живет в палатках, пасет овец и верблюдов. Одна из женщин одета в алое платье, и на вид ей — лет тридцать. Она тащит какой-то тяжелый предмет, обернутый одеялом, в сопровождении пожилой женщины с синими племенными татуировками на морщинистом лице. Они останавливаются сверху насыпи где-то в двадцати метрах от нас и машут руками. Роберт Тимоти Брайан, санитар ВМС, который выполняет функции взводного медика, подходит к ним. Позже он скажет, что не уверен, почему вообще подошел к женщинам. В последние дни морпехов стали утомлять иракские мирные жители, которые стали приставать к ним, выпрашивать еду, сигареты, иногда даже напевая одно-единственное английское слово, которое все они выучили: «Деньги, деньги, деньги». Когда он приближается к ним, то замечает, что молодая женщина находится в крайнем смятении, жестикулирует и двигает губами, не произнося ни звука. Ее грудь неприкрыта — покрывало сползло вниз и распахнулось, когда она тащила свой тюк по полю. Когда подходит Брайан, она неистово разворачивает его, чтобы показать содержимое, которое оказывается окровавленным телом мальчика, по виду лет четырнадцати. Затем мальчик открывает глаза. Брайан опускается на колени и видит четыре маленьких отверстия — по два с обеих сторон его живота.

Брайан начинает немедленно оказывать ему помощь. На поле появляется еще несколько мужчин — они ведут семнадцатилетнего парня, у которого по правой ноге струится кровь. В двух бедуинских мальчиков попали снарядами из пулемета SAW морской пехоты. Тромбли — единственный морпех,

который стрелял в это утро из SAW. На расстоянии двадцати километров вокруг других морпехов не было. Брайан оценивает состояние мальчика, громко ругаясь, когда приближаются другие морпехи. «Эти чертовы болваны, — говорит он. — Ублюдки, которым бы только с оружием поиграться».

Женщина в алом — мать — становится на колени, вздымает вверх руки, продолжая говорить, не издавая ни звука. Пожилая женщина, которая оказывается бабушкой, как и прежде стоит — с губ ее свисает сигарета, — и только прикрывает грудь своей дочери, когда подходит все больше морпехов. Никто из бедуинов — человек восемь, сидящих поблизости и наблюдающих за тем, как Брайан осматривает мальчика, — не проявляет ни малейших признаков злости. Когда я подхожу, бабушка предлагает мне сигарету.

Младшего мальчика зовут Наиф. Его брата с простреленной окровавленной ногой, который хромает рядом — Латиф. Мальчики вышли присмотреть за семейным стадом верблюдов, которые бросились наутек, испугавшись машин Хамви морской пехоты. Мальчики побежали вслед, когда по ним стали стрелять. У одного из них в руках была палка.

Каждое из четырех отверстий на теле Наифа — это место, где вошла пуля, а это значит, что четыре пули прошили его худой живот и грудную полость, разрывая внутренние органы.

Брайан продолжает проклинать своих собратьев-морпехов. «Мы — морпехи-разведчики, — говорит он. — Нам платят за то, чтобы мы наблюдали. Мы не стреляем в безоружных детей». Морпехи из роты Браво сейчас кружат вокруг, пытаясь чем-нибудь помочь. Они держат над двумя ранеными

мальчиками плащи-палатки, укрывая их от солнца. Пожалуй, это — единственное, чем они могут помочь. Брайан определяет, что если младшего мальчика сейчас же не эвакуировать на медицинском вертолете, жить ему осталось несколько часов. Но лейтенант-полковник Стив Феррандо, командующий батальоном, присылает морпеха с новостью, что в просьбе отказано. Как раз в этот момент над нашими головами пролетает беспилотный самолет-разведчик. «Мы можем позволить себе чертовы Predators, — говорит Брайан, — но не в состоянии позаботиться об этом мальчике?»

В эту минуту на холм поднимается Колберт. Он видит мать, мальчика, его брата с окровавленной ногой, семью и морпехов, которые держат плащи-палатки.

«Вот, что наделал Тромбли», — говорит Брайан. Морпех, который ехал впереди конвоя, говорит, что проезжал мимо тех же пастухов и ему было очевидно, что они не представляют опасности. «Двадцать морпехов проехали мимо этих ребят, и никто не стрелял», — говорит он.

«Не говори так, — отвечает Колберт. — Не сворачивай все на Тромбли. Я несу ответственность за это. Это был мой приказ».

Колберт опускается на колени рядом с мальчиком и начинает плакать. Он не теряет контроль над собой, не ведет себя драматично. Просто из его глаз текут слезы, и он произносит: «Чем я могу здесь помочь?»

«Абсолютно ничем, твою мать», — говорит Брайан.

Через несколько минут морпехам из разведбатальона приходит в голову план. Они кладут мальчика на носилки, чтобы перенести его в лагерь. С Колбертом и Брайаном во главе носилок, они проводят всю свиту из морпехов и людей из бедуинского племени под камуфляжными сетками прямо в штаб батальона. «Что здесь к черту происходит?» Подходит сержант-майор Джон Сикста — самый старший по званию из бойцов-срочников в первом разведбатальоне. На голове его пульсируют вены, когда он сталкивается с тем, что кажется таким бунтарским нарушением военного порядка.

«Мы принесли его сюда умирать», — говорит Брайан вызывающе.

«Уберите его отсюда к черту», — рычит сержант-майор.

Через десять минут после того, как они уносят бедуинского мальчика, у Феррандо меняется настроение. Он приказывает своим людям перевезти бедуинов в пункт оказания помощи при ударных травмах в двадцати километрах южнее. Некоторые морпехи думают, что Феррандо изменил свое решение, чтобы затянуть растущую трещину в отношениях между офицерами и бойцами-срочниками в батальоне. Когда Брайан забирается в кузов открытого грузовика с ранеными мальчиками и большей частью их клана, к нему подходит морпех и говорит: «Эй, док. Порви их».

Колберт отходит от машины, стараясь не показывать, как он безутешен. «Мне придется взять это с собой домой и с этим жить, — говорит он. — Пилоты не видят, что происходит, когда они сбрасывают бомбы. А мы видим». Он возвращается в Хамви, усаживает перед собой Тромбли и говорит ему, что он не виноват в том, что произошло: «Ты выполнял мой приказ». Уже поползли слухи о возможном судебном преследовании в связи со стрельбой. «А все будет нормально — я имею в виду, с расследованием этого дела?» — спрашивает Тромбли Колберта.

«С тобой все будет в порядке, Тромбли».

«Нет. Я имею в виду, для вас, сержант, — Тромбли усмехается. — Если честно, мне все равно, что произойдет. Я-то через пару лет уволюсь. Я имею в виду, для вас. Это же ваша карьера».

«Со мной все будет в порядке, — таращится на него Колберт. — Можешь не волноваться».

(В результате расследования, с Тромбли и роты «Браво» снимают все обвинения).

Что-то беспокоило меня насчет Тромбли день или два, и я не могу не думать об этом сейчас. Я никогда не был уверен в том, стоит ли мне верить его утверждению о том, что он подрезал тех двух иракцев в Гаррафе. Но он попал в двух пастухов, один из которых был невероятно мал, больше чем с двухсот метров, из Хамви, который подбрасывало на ухабистой дороге на скорости сорок миль в час. Какими бы ни были ужасными результаты, его работа была пулеметной стрельбой по учебнику, и дело в том, что отныне, каждый раз, когда мне доводилось ехать в машине с группой Колберта, я чувствовал себя намного лучше, если рядом со мной сидел Тромбли с пулеметом SAW в руках.

— 2 —

Неважный день для бога в Ираке. Капитан-лейтенант Кристофер Бодли, капеллан в первом разведбатальоне, пытается читать проповедь боевым морпехам, которые наконец-то в первый раз отдыхают после начала вторжения в Ирак более недели назад. Они разбили оборонительный лагерь у аэродрома рядом с Калъат-Сикаром, в центральном Ираке. После своего посвящения в премудрости партизанской войны в городских условиях в Эн-Насирии на юге и трех дней непрерывных боевых действий против врага, которого они на самом деле редко видели воочию, тремстам семидесяти четырем морпехам из элитного батальона позволили сорок восемь часов бездействия, чтобы прийти в себя. Их лагерь растянулся на два километра по местности, которая выглядит как фантастический марсианский ландшафт из иссушенных, красноватых грязевых равнин и пустых каналов. Каждая из групп по четыре-шесть человек живет в ямах, вырытых под камуфляжными сетками, расставленными вокруг их Хамви. Весь день Бодли бродит по лагерю и пытается читать проповеди своей пастве из тяжеловооруженных молодых людей. И хотя морпехи из первого разведбатальона уже убили несколько десятков врагов, случайно ранили гражданских и понесли потери в виде одного раненого (водителя, которому попали в руку), капеллан практически не встречает никого, кого бы беспокоила война. «Многим молодым людям, с которыми я разговариваю, удается вытеснять из сознания ужасные вещи, которые они повидали, — говорит он. — Но многие из них сожалеют о том, что им ни разу не удалось выстрелить. Они волнуются, что плохо выполнили свою работу морских пехотинцев».