Ольга Грейгъ - Революция полов, или Тайная миссия Клары Цеткин
Итак, наша старушка-героиня вернулась на Родину, и даже очутившись в другой среде, как-то не шибко общалась со старыми большевичками. Вернее сказать, жила замкнуто, наслаждаясь тишиной и покоем; в погожие дни любила провести несколько часов на скамейке в близлежащем скверике за чтением французских книг.
Но в смутные времена в стране всегда бродят смутные толпы, наполненные праведным гневом и массой горячих идей. Вот и в этот год в Москве возникло поветрие проходить маршем. Истосковавшиеся по стройным колоннам времен обязательных советских праздников люди собирались на стихийные (чаще — это хорошо спланированные) митинги, взвивали ввысь флаги и транспаранты, кричали: «Давай Ленина! Давай революцию!», а то и просто, нацепив красные банты, гремели кастрюлями и возмущались, что в стране не перестройка, а бардак. Часто в подобных шествиях принимала участие и бывшая инструктор Хамовнического райкома партии; и вновь, как когда-то была она в первых рядах борцов за светлое будущее.
Как-то престарелая инструкторша, возвращаясь с такой демонстрации домой, увидела свою коллегу, профессиональную партийную разведчицу. Сидела старушка себе на скамеечке и читала Бальзака, причем читала его на языке оригинала. Она владела несколькими языками, но французские классики навевали приятные воспоминания и давали приятное отдохновение сердцу и уму. Еще поглощенная чтением, она не сразу среагировала, чего хочет от нее набросившаяся с бранью пожилая женщина. А та, увидев в чужих руках иностранную книгу, громко, привлекая внимание редких прохожих, выплескивала свой праведный гнев:
— Как, ты старая коммунистка, а читаешь буржуазные книги! Совести у тебя нет! Как ты можешь читать такое, когда мы, старые коммунисты, активно участвуем в жизни партии! Наши силы нужны стране! А ты… ты..
Старушка попыталась убедить коллегу не воспринимать все так близко к сердцу, обращалась к ней вежливо на «вы», не затрагивая партийных убеждений, доказывала, что митинги с убедительными речами, на которых они часто выступали в юности, для них, старых женщин, не стиль и не способ жизни. «Мы с вами уже старые, — мягко убеждала «иностранка», — нам бы позаботиться о здоровье, получить путевку, отдохнуть в Подмосковье». Но яростная инструкторша, кричащая в лицо товарке: «Ты не имеешь совести! Таких надо гнать из нашей партии!» не воспринимала никаких разумных доводов.
Дискуссия и спор в сквере ни к чему не привели; две женщины не понимали друг друга.
Мучимая ненавистью к нововыявленному «врагу партии», бывшая инструктор решила применить старый испытанный способ. Расстрельной власти у нее не было, однако — она была в этом искренне уверена! — партия наделила ее властью самосуда. Собрав, как полагалось некогда, партийную тройку, обговорив с коллегами все детали предстоящей операции, три старые коммунистки заявились к «иностранке» домой. Их целью было пристыдить старушку и… исключить ее из рядов славной ленинской партии, отобрав партбилет.
Все эти бабки, намертво изнасилованные Компартией, полагали, что ведут себя по-коммунистически.
Они вели с ней переговоры, затем в пылу партийного суда в приказном порядке потребовали сдать партбилет. На что та, — вот школа и выдержка! — спокойно и подчеркнуто вежливо ответила:
— Я у вас партбилет не получала, и вы по Уставу не имеете оснований меня исключать. А то, что я не участвую в деятельности какой-либо партийной организации, так в этом ничего удивительного нет. На любом партийном собрании я могу сказать: товарищи, мне далеко за 80 лет, какой я общественник? — партвзносы плачу, и слава Ленину.
В те годы еще были местные партийные организации, члены которых платили взносы. Когда пожилая разведчица вернулась из-за границы, ее прикрепили к жэсовской парторганизации, и, изымая взносы, исправно ставили штампик в партбилет. Больше женщину никто не дергал и не тревожил по поводу партийной ответственности и обязанности служить Родине дальше… Она заслужила свой отдых неправедным трудом во имя процветания идей коммунизма; а на самом деле — во имя иных целей, служа тем, кто снимал жирные сливки как в виде денежных потоков, так и в виде политического влияния на те или иные мировые структуры; так что идеология, лозунги и сама партия — всего лишь прикрытие чьих-то истинных целей.
В тот раз три честные коммунистки ушли не солоно хлебавши; громко возмущаясь и тревожа соседей, они спустились в лифте в тенистый двор, где еще долго стояли, что-то крича и жестикулируя. Но на этом «походы просвещенных» не закончились. В очередное посещение бывшая инструктор так «достала» старенькую разведчицу, что та уже не знала куда деваться от идейного возмущения посетительницы. А инструкторша на сей раз принесла некие старые потрепанные брошюрки, и, тыча их в лицо хозяйке квартиры, убеждала внимательно перечитать рекомендации «Как вернуться на истинный путь в партию, если ты однажды оступился»; свято сбереженная макулатура была издана еще в… 1919 году!
Это было последней каплей; хозяйка скованно улыбнулась и вежливо пригласила нежеланную гостью пройти из коридора, где они до этого стояли, в гостиную. «Будьте любезны, заходите», — показала в глубь квартиры изящным жестом сухонькой руки. А когда ее мучительница оказалась посреди большой комнаты, она достала аккуратный, похожий на игрушку, дамский пистолет и просто… застрелила психически больную идеями коммунизма инструкторшу.
Ей хватило одного выстрела из дарственного оружия довоенных времен, которое она никогда не использовала. Пистолет был дамский, на два патрона, с выгравированной надписью: «Товарищу по борьбе. А. Н. Поскребышев».
Отложив пистолет, женщина позвонила в прокуратуру. И так как ей было за 80 лет, аресту и взятию под стражу она не подлежала. Ей посоветовали взять адвоката. Старушка-разведчица написала письмо в Комитет партийного контроля (КПК) при ЦК КПСС. Мне говорил человек, лично читавший это письмо, но умышленно не назвавший имя этой бывшей сотрудницы Коминтерна, что там было всего несколько строчек, завершаемых выводом: «К сожалению, того лучшего, к чему мы стремились, нет».
Прокуратура Москвы освободила старую представительницу ленинской гвардии от всякой ответственности. К материалам дела была приложена справка, что на тот роковой момент женщина потеряла рассудок. Так что ее никто никуда не поместил, за решетку не закрыл, так и осталась она жить в своей большой квартире улучшенной планировки в элитном районе Москвы.
— Она была сотрудницей нашего аппарата, — говорил мой собеседник. — Я смотрел бумаги, она была уверена, что уже не может заниматься активной деятельностью, вот и вернулась. Кому она служила? Она думала: ЦК партии, — абстрактно, правда? И даже не подозревала о существовании нашей организации — партийной разведки. Я мало что знаю о ее работе за границей, потоку что не запрашивал ее архивное дело, просто смотрел бумаги, где были указаны время ее работы и результативность операций. Ей приходилось быть любовницей высокопоставленных политических деятелей. Уникальная женщина, уникальная судьба. Я представляю, если бы в эти годы вернулась в СССР Анжелика Балабанова, она бы ужаснулась собственной страны. Она жила в Италии во дворцах, бывала на светских приемах, ездила по всему свету, была состоятельной, эрудированной, начитанной женщиной. Как и та, вернувшаяся в Москву конца 80-х разведчица. Пребывание в среде формирует не только внешний облик, но и внутреннее состояние человека, особенно женщины. Меняется ее характер, мировоззрение и она перестает понимать, что делают здесь пламенные коммунистки, кажущиеся ей допотопными, грубыми дикарками. К счастью, разведчица Балабанова не имела возможности увидеть эту страну; уже давно она была на том свете.
Мой собеседник помолчал, и, сложив ладони в привычном и понятном ему жесте, поднял их к лицу. Затем, резко разняв руки, добавил:
— Да, письмо, написанное старушкой и поступившее в КПК, попало затем к нам. А вскоре она умерла. Вместо килограммов 60, как она должна была весить, ее вес был вполовину меньше; нет, это не болезнь, ее диагноз старость и дряхлость. Коренная москвичка, она и упокоилась в своем городе.
Вот судьбы двух почти сверстниц, начинавших свой революционный путь до 1917 года. Одна попала работать в Коминтерн, вторая — на партийную работу на местах. Жизнь, проведенная в вечной борьбе за химеричные идеалы; за единогласную услужливость широких трудящихся масс идеям коммунизма; за единомыслие и отрешенность от личностного во имя беззаветного служения партии.
