Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Предупредив три раза, часовой выстрелил в воздух. Боже, что тут произошло! Вся эта большая толпа бросилась врассыпную. Осталась стоять на месте понурив голову лошадь с санями, а на снегу лежал длинный шест с грязно-красным полотнищем. Стоя на крыльце нашей школы, я видел, какую панику вызвал один только выстрел. Мимо меня пробегал какой-то унтер-офицер с Георгиевским крестом. Я не удержался и крикнул ему: “Куда, орел, бежишь?” – “Стреляют там, ваше высокоблагородие!” – “Ну, беги, беги, молодец!” После, когда толпа увидела, что больше не стреляют, люди стали собираться и скоро подошли к нашей школе.
Несколько человек, по виду студенты, вошли в школу. У меня в это время был урок топографии. Врываются в класс какие-то три человека южного типа и начинают говорить, что надо бросать занятия и идти всем на улицу.
Я подвел этих господ к расписанию занятий, висевшему на стенке, и показал им, что сейчас идет урок топографии, а следующий – тактики. Фронт нуждается в офицерах, а потому я прошу их нам не мешать. Затем я вызвал дежурного по классу. Вышел унтер-офицер с Георгиевским крестом. Вид имел он внушительный, высокого роста, широкоплечий. Обращаюсь к нему и говорю, чтобы он попросил этих господ не мешать нам заниматься. Дежурный вежливо, но твердо попросил их оставить класс. Те, конечно, начали говорить: “Как же, товарищи, сейчас такое время, всем надо идти на улицу”, – и т. д., в таком же духе. Но дежурный твердо заявил, что просит их немедленно оставить класс. Покрутились мои незваные гости, но все же, ворча что-то под нос, ушли. Почти так же было и в других классах. Занятия продолжались. Все же покой был нарушен. 1-я рота, состоявшая из студентов, начала волноваться. Устроили что-то вроде митинга и решили идти в Городскую Думу, где был штаб революционеров. Хотя я и не имел никакого отношения к 1-й роте, но пришли ко мне юнкера 1-й роты и стали просить меня, чтобы я пошел с ними в Городскую Думу. На это я мог ответить лишь одно: “Вы понимаете, о чем вы меня просите? Что у вас по расписанию в следующий час?” Говорят: “Тактика”. – “Ну, вот и идите в класс”. Но все же через некоторое время вся студенческая рота ушла без офицеров.
Положение было неопределенное. Где-то что-то творится, кого-то разоружают, арестовывают, носятся грузовики, наполненные людьми в солдатских шинелях вперемежку с вооруженными штатскими. У всех красные банты на шинелях, все – обвешанные пулеметными лентами. Какая-то стрельба на улицах. Слухи идут всевозможные. Приказаний из штаба округа никаких нет. Мы – люди не искушенные в делах революции, не знаем, что и делать, сидим и ждем. Офицеры в этот день из школы домой не едут. К вечеру опять приходит ко мне депутация от 1-й роты. Просят прийти к ним, так как без офицера они себя очень неуверенно чувствуют. Ответил, что никуда не пойду, а пусть лучше они возвращаются в школу. Подходит ночь. 2-я рота не ложится спать. Волнение от неизвестности. В 11 часов вечера решаем все идти со 2-й ротой в Городскую Думу, чтобы выяснить обстановку. Выстраивается вся рота с офицерами на местах, и двигаемся в городскую думу. От школы до думы довольно далеко. Приятная погода, слегка подмораживает, тихо. Около 12 часов 30 минут ночи вступили на Красную площадь. “А ну, песню!” – “Какую?” – “Какую хотите”. – “Песнь о вещем Олеге”. Припев всем известен: “Так за Царя, за Родину, за Веру мы грянем громкое “ура”!” Как нам потом рассказывали бывшие в Городской Думе, когда там услышали нашу песню, то такая паника поднялась! Когда рота подошла к дверям думы, то на крыльце стоял трясущийся от страха революционный командующий войсками подполковник артиллерии Грузинов. Грузинов был призван из запаса, а до войны он был земским начальником. Так вот этот командующий дрожащим голосом обратился к нам: “Господа, в чем дело? Почему вы пришли сюда?” – “Пришли мы сюда, чтобы посмотреть, что у вас тут творится”. – “Господа, может, вы голодны? Мы сейчас все это устроим!” – “Ничего нам не надо, просто мы пришли посмотреть, что у вас тут делается”. Грузинов пригласил нас войти в Городскую Думу. Несколько офицеров и юнкеров вошли внутрь дома. Зашел и я. Там был полный хаос. Какие-то люди в рабочих и солдатских костюмах волновались, суетились, разбирали оружие, грудами лежавшее на полу. Не знали, как с ним обращаться. Один учил другого, сам не зная. Командующий войсками Грузинов объяснил нам, что тут организуется боевой отряд, на случай выступления контрреволюционеров. Когда я проходил по залу, то вдруг раздался выстрел, и пуля ударилась в стену над моей головой. Я обернулся и увидел какого-то человека южного типа, с трясущимися руками и позеленевшим лицом, державшего в руках револьвер Кольта крупного калибра. “Ты что же, сукин сын, хотел убить меня?” – “Извините, господин офицер, он сам у меня выстрелил”. – “Я вот тебе покажу, как сам выстрелил!” Хотелось влепить ему затрещину, но он был так напуган выстрелом, а тут еще подбежали “товарищи” и набросились на него с руганью, что я плюнул и пошел дальше. Ознакомившись с положением вещей, увидели, что делать нам тут нечего. Но так как в школу идти было далеко, то обратились к командующему войсками, чтобы он указал нам место, где бы мы могли поспать до утра. Нам была отведена гостиница “Метрополь”, тут же, на Театральной площади, в ней мы заняли бильярдную и две гостиные. Одну гостиную, с голубой шелковой мебелью, заняли офицеры. Не раздеваясь, легли на голубые диваны и проспали до утра. Утром 2-я рота, забрав с собой и 1-ю, вернулась в школу.
Бестолковщина и безалаберщина были всюду. Будь у нас руководство и не потеряй головы генерал Мрозовский, то революция в Москве еще неизвестно как развивалась бы. В Москве было шесть школ прапорщиков и два военных училища численностью около 10 000 юнкеров. А это по тем временам сила».
Другого мнения придерживался журналист В. Амфитеатров-Кадашев, когда записал в дневнике 1 марта 1917 года: «Хотя гарнизон, в большинстве, еще не восстал, сидит запертый в казармах, но фактически у Мрозовского ни солдата». В полной изоляции от внешнего мира были юнкера Алексеевского и Александровского училищ. В последнем о революции узнали благодаря записке, которую, спрятав в бутербродах, жена передала писателю Борису Зайцеву. У юнкеров преданности старому строю оказалось не больше, чем у других военных. Амфитеатров-Кадашев отметил в дневнике: «Военные училища тоже перешли на сторону народа». Немного позже он зафиксировал разговор с юнкером Саблиным, который рассказал о блестяще проведенном «александровцами» захвате штаба Московского военного округа, «что даже арестованный Мрозовский выразил им свое восхищение». Но это случилось позже.
Митинг возле Исторического музея 28 февраля 1917 г.
Мы же вернемся к рассказу о событиях, происходивших днем 28 февраля, когда Воскресенская площадь продолжала заполняться все прибывавшими демонстрантами. Вот как газета «Утро России» описывала появление московских пролетариев:
«Наконец около часу дня на площади со стороны манежа показывается первая партия рабочих.
На площадь двинулись окраины.
Могучей массой, стройными рядами подходят рабочие к площади. Высокий богатырь-рабочий в дюжих руках несет древко красного флага. Дружно, в шаг рабочие поют “Варшавянку”.
Толпа встречает их приход дружными криками.
Вслед за первой партией рабочих идет вторая, третья, четвертая, десятая…
Словно волны вливаются новые массы народа на площадь.
К подъезду Думы уже нельзя пробиться.
Издали видно только, как ораторы один за другим сменяются на трибуне.
Кое-кто из них читает прокламации.
Видно, как ветер рвет бумагу, слышны отдельные возгласы, но речей разобрать уже нельзя…
Толпа как море залила все пространство от Метрополя до Александровского сада, от Охотного ряда до Красной площади.
В разных местах появляются новые ораторы.
Говорят, поднявшись на фонарные столбы, на кучи снега, на телеги ломовых извозчиков.
Кое-где ораторов просто поднимают на плечи, и они, сидя у публики на плечах, произносят речи. (…)
На площади становится известным, что в Думе уже заседает революционный комитет.
Это известие встречается бурей восторга…»
Единственной категорией москвичей, которую не увлек за собой поток спешивших к Городской Думе, оказались люди, стоявшие в очередях за хлебом. Они оставались на местах не потому, что сохранили верность царю, – в донесениях агентов охранного отделения «хвосты» характеризовались как места самой действенной антиправительственной агитации, – покинув очередь, они могли остаться без хлеба. Корреспондент «Утра России» сделал на ходу «зарисовку с натуры»:
«Великий день. Пахнет в воздухе весной и историей.
Тысячные толпы стремятся на Красную площадь.
И только хвосты на своих местах.
Каждая минута приносит новые известия, новые перемены.
Хвосты стоят недвижимо.
