Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Мы с Рафесом побежали что есть сил.
И вдруг в последнюю, самую критическую минуту, когда по приказу офицеров солдаты уже подняли винтовки, пришла помощь с самой неожиданной стороны. Позади цепи солдат, совсем недалеко от них, у магазина стояла длинная очередь женщин за хлебом. И вот вся толпа женщин бросилась на солдат сзади с криком: “Что вы делаете? В своих стреляете!” – и в одну секунду спутала все ряды, сломала всякое подобие воинского строя. В это время подошла и наша колонна, и все смешалось в одной бурлящей толпе.
Офицеры сразу исчезли, как сквозь землю провалились».
Во время Февральской революции в Москве огонь по демонстрантам был открыт в считаных случаях. На Яузском мосту помощник пристава выстрелами из револьвера убил рабочих И. Астахова и А. Ефимова-Евстигнеева. Полицейского офицера тут же схватили и швырнули в реку. По сообщениям газет, вместе с ним был убит городовой. Когда толпа дошла до конца моста и смяла цепь солдат, командовавший ими прапорщик полетел в ледяную воду следом за помощником пристава. Другими жертвами стали «самокатчики» (мотоциклисты) Военной автомобильной школы: Ананий Урсо, Иван Самсонов, Василий Медков. Вместе с тремя сотнями своих товарищей они шли по Большому Каменному мосту и попали под огонь, открытый взводом 251-го запасного полка.
Чтобы привлечь войска московского гарнизона на сторону восставшего народа, Временный революционный комитет обратился к солдатам с воззванием:
«Московские солдаты! Дело теперь за вами: поддержите народ, переходите на его сторону. Дело народа – ваше дело. Защитите народ от нападения полиции и жандармерии. Захватите арсенал и другие склады оружия и защитите народ. Выбирайте своих представителей и немедленно присылайте их в Городскую Думу – там заседают представители рабочих Москвы. Долой старое правительство! Да здравствует народ!»
По подсчетам историка А. Я. Грунта, численность московского гарнизона составляла около ста тысяч солдат различных родов войск. Кавалерия была представлена совсем незначительными силами: тремя казачьими сотнями – 28-й и 14-й Донскими, 15-й Оренбургской (в двух последних по 72 казака в каждой). Казаки, сыгравшие важную роль во время подавления революции 1905 года, в февральские дни практически сразу заняли нейтральную позицию. Да и остальные части гарнизона очень скоро отказались повиноваться приказам генерала Мрозовского.
ПРИМЕТЫ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ
«Летучками» называли экстренные выпуски газет
Однако на начальном этапе революции никто не мог предугадать, в какой степени военные сохранят верность присяге. Председатель Совета рабочих депутатов Л. М. Хинчук вспоминал, что появление на Воскресенской площади первого организованного подразделения вызвало смятение среди находившихся в Городской Думе:
«Во время заседания Совета (28 февраля) мы услышали барабанный бой и увидели приближение к Думе целой воинской части в сопровождении нескольких офицеров. Мы не могли знать, с какими намерениями приближалась воинская часть. Председательствуя на заседании, я заметил нервные лица, беспокойство, в свою очередь, также взглянул в окно и увидел уже остановившуюся на Думской площади воинскую часть. Спокойно, уверенным голосом я обратился к депутатам с заявлением: “Вот первая воинская часть является нам на подмогу в качестве сторонников революции”. Внутренней уверенности, признаться, у меня не было. Но появление двух офицеров, возглавлявших воинскую часть, сразу рассеяло сомнение всех. От имени прибывшей части офицеры просили принять их на службу революции, требуя приказов и распоряжений Совета. С этого момента стало ясно, что победа на нашей стороне. С этого момента началась уже организованная, энергичная, плановая работа. Мы уже имели на своей стороне солдат и могли, в случае нужды, употребить воинское оружие»[50].
Прибытие каждого военного отряда добавляло уверенности руководителям восстания. Особую важность представляли случаи, когда на сторону народа переходили воинские части, направленные для разгона митингующих. Сохранившееся в архиве воспоминание об одном из таких эпизодов приведено историком Э. Н. Бурджаловым: «Младший офицер А. Лаврентьев рассказывает, что, когда рота 84-го пехотного запасного полка подошла к Красной площади, перед ней открылась величественная картина: “Тысячная толпа приветствовала наше появление криками “ура” и подбрасыванием шапок, вся площадь пришла в движение”. Наступил критический момент. Толпа выслала трех делегатов для переговоров. Они предложили роте сдать оружие и перейти на сторону революции. Солдаты заявили себя сторонниками революции и дали честное слово никогда не поднимать оружия против народа. Состоялся митинг. “Ораторы приветствовали переход нашей роты на сторону народа, именуя нас первыми представителями будущей революционной армии, к моей груди кто-то приколол огромный красный бант”».
Газетные описания подхода революционных войск к Городской Думе дополняют общую картину:
«Около полудня с Ходынского поля на Красную площадь начинают проходить отряды солдат.
Идут полуротами.
Толпа, охваченная энтузиазмом, встречает их бурными криками “ура” и аплодисментами.
– Да здравствует русская армия! Да здравствуют наши защитники!
Серая масса солдат, словно по коридору, проходит среди безбрежной черной толпы.
Солдаты машут шапками, платками».
Под вечер собравшимся на Воскресенской площади объявили, что ее «комендантом» назначен подполковник А. Е. Грузинов. Этот офицер-артиллерист уволился в запас в 1916 году и с тех пор в качестве общественного деятеля занимался заготовками продовольствия. Поскольку в «штабе революции» он был единственным военным в сравнительно высоком чине, его упросили принять «верховное командование».
После победы революции Грузинов признался, что до его назначения на Воскресенской площади распоряжался одинединственный прапорщик Г. Г. Ушаков. В силу своих скудных знаний военного дела юный офицер пытался организовать оборону здания Городской Думы. Однако, по мнению А. Н. Вознесенского, она совсем не напоминала неприступную крепость:
«Чем ближе к Думе, тем больше народа на тротуарах: шпалерами вытянулись черные толпы вплоть до Охотного ряда. Но дальше Охотного в сторону Думы – пустыня. Боязнь сковала любопытных. Впереди за пустым промежутком снова темнеют люди. Эти уже действуют. Их немного, до смешного немного… Когда наш автомобиль остановился на площади, раздавая солдатам последние прокламации, моим глазам представилась следующая картина: человек около ста молодых солдат расположились на позиции, спиной к Думе. Несколько маленьких пушек были устремлены жерлами в сторону Театральной площади, одна направлена в сторону Тверской. Молоденький офицер (Ушаков) нервно бегал, отдавая распоряжения. В память врезался молоденький солдатик, который суетливо подбежал к нам с криком: “Товарищи, где санитарный автомобиль?” На лицах солдат я видел еще выражение неуверенности и волнения. Активная революционная группа была совершенно незначительна, энергичного отпора она еще не смогла бы дать. Сразу бросалось в глаза, что она беззащитна с тыла. Со стороны Иверских ворот не было ни часовых, ни вообще какого-либо прикрытия.
У градоначальника Москвы Шебеко был план пустить конных и пеших городовых на революционеров со стороны Никольской улицы. Если бы эту атаку удалось провести решительно, революционное ядро было бы смято с тыла, и неизвестно, кончилась ли бы так легко московская революция».
Революционные солдаты на Красной площади
А вот какие впечатления о первых днях революции в Москве сохранились в памяти профессионального военного, героя войны, в то время командира роты 4-й школы прапорщиков штабс-капитана А. Г. Невзорова:
«Наступил 1917 год. О революции мы ничего не знали. Не было времени заниматься этим, да и в то время еще не имели “революционного опыта”, то есть не знали, как это делаются революции. В один прекрасный, солнечный день с легким морозцем пришли со строевых занятий в классы, на лекции. Подходя к нашей школе, увидели, что к казармам 55-го и 56-го запасных батальонов подходит большая толпа народу, приблизительно 2000 или 2500 человек. Впереди сани, запряженные одной лошадкой, на санях водружен длинный шест, а на нем висит красно-грязное полотнище. Назвать красным не могу, уж очень грязное оно было. Часть людей, вожаки, отделились от толпы и пошли к гауптвахте 55-го батальона, требуя освободить арестованных, так как сейчас – “свобода”. Часовой у гауптвахты был старый кадровый солдат, уже побывавший на фронте. Он предупредил толпу, чтобы не подходили, а то он будет стрелять. Те же кричали: “Свобода, товарищ, выпускайте арестованных!”
Предупредив три раза, часовой выстрелил в воздух. Боже, что тут произошло! Вся эта большая толпа бросилась врассыпную. Осталась стоять на месте понурив голову лошадь с санями, а на снегу лежал длинный шест с грязно-красным полотнищем. Стоя на крыльце нашей школы, я видел, какую панику вызвал один только выстрел. Мимо меня пробегал какой-то унтер-офицер с Георгиевским крестом. Я не удержался и крикнул ему: “Куда, орел, бежишь?” – “Стреляют там, ваше высокоблагородие!” – “Ну, беги, беги, молодец!” После, когда толпа увидела, что больше не стреляют, люди стали собираться и скоро подошли к нашей школе.
