Николай Михайлов - Над картой Родины

Телега у межи с опущенными оглоблями; свежеотваленная лемехом земля; клетчатый след лаптя на ней. Согнувшись над сохой, идет крестьянин за своей лошаденкой, устало ее понукает.

Измучен человек, а работа все движется медленно. Ушел пахарь к тому краю полосы — не дождешься, когда вернется. Недаром сказано у поэта: «Ну, тащися, сивка…» Изо всех сил налегает мужик на соху, а все неглубоко она берет — вершка на два, чуть больше. Точно такой же сохой пахал его дед. Боронил такой то же бороной с деревянными зубьями. Сеял рукой из такого же лукошка. Молотил таким же цепом.

Тракторов не было. Зато косуль, и сох насчитывалось восемь миллионов.

Как-то перед первой мировой войной компания кулаков из-под Благовещенска-на-Амуре задумала приобрести в Америке трактор. На Амуре у богатеев было много земли, а рабочие руки в тех не очень густо населенных местах стоили сравнительно с центральными губерниями России дороговато, кулацкие хозяйства завели косилки, жнейки. Вот на берегах Амура, в нынешнем Ивановском районе, появился и трактор — керосиновый, марки «Могул». Налаживать трактор приехали американские механики, но они никак не могли приспособиться к непривычным для них условиям Дальнего Востока. Да и техническая грамотность их, видно, была невелика — лемехи шли слишком высоко, земля вспахивалась плохо. Местные агрономы указали, как исправить недостатки, но иностранцы пренебрегли их советами. Трактор стал вскоре ломаться, останавливаться.

Американцы, ничего не сделав, уехали. На Амур пускать трактор вывезли немцев, но и у них дело не пошло.

Подсчитали предприниматели свои барыши — выводы получились неутешительные: и горючее, которое тогда привозили с Кавказа, стоило дорого, и иностранные «специалисты» уж очень хотели нажиться, и сама работа шла плохо.

И вернулись к привычной тяге — к извечной сивке.

В дореволюционной России на мелко вспаханной, не знавшей правильных севооборотов, слабо удобренной земле и урожай был невелик. Колосья короткие, стебли стоят редко, на поле здесь и там зияют плешины… Да и у помещика дело с урожайностью обстояло немногим лучше: ведь он строил хозяйство в значительной мере на том же крестьянском труде, на той же средневековой технике. На усовершенствования помещик тратился неохотно, предпочитая «отработки» или дешевый батрацкий труд.

Пережитки крепостного правя, задерживали рост сельского хозяйства. Только в немногих местах — скажем, в свеклосахарных районах Украины — помещичьи хозяйства достигали сравнительно высокого уровня; много хлеба давал юг России, где расширялось хозяйство кулаков-колонистов, с некоторым применением машин. На остальном пространстве земледелие велось допотопным способом. А в Азиатской части России громадные земли были заняты отсталым кочевым животноводством.

Осенью, после сбора урожая, середняку на какое-то мгновенье казалось, что он может вздохнуть свободно. Часть хлеба продавалась. Выплачивались долги, на ярмарке покупались обновки, шумели свадьбы… Но ненадолго выглядывало солнце из-за туч. Уже зимой или с весны хлеб приходилось покупать. Крестьяне снова попадали в долги, сильнее затягивали пояс.

А бедняку и осень не сулила добра. Все, что достигал его упорный труд, уплывало из рук: часть — за аренду помещику, часть — в подать казне, часть — за инвентарь, за семена кулаку. И по-прежнему бедность, разорение.

Тяжелый гнет, малоземелье, отсталость техники, низкая урожайность — все это вело к неизбывной нищете, к постоянным голодовкам. При советской власти разрослись города, всюду развилась промышленность. Но так же широко расстилаются поля — без конца, без края. Это не прежние, а новые поля.

Не найдете вы глубоких рвов, какие раньше шли по краю имений, не увидите межевого столба с фамилией землевладельца. Великая Октябрьская социалистическая революция уничтожила частную собственность на землю.

Советская власть покончила с помещиками. Она передала крестьянам в пользование более 150 миллионов гектаров помещичьих, монастырских и царских земель. Это сверх той земли, которая и раньше была у крестьян. Коммунистическая партия спасла крестьян от помещичьей кабалы, нанесла решающий удар малоземелью.

Исчезли собственнические межевые знаки, а затем и узкие земельные полоски, обычные для старого деревенского пейзажа.

В первые годы после революции крестьяне возделывали свои участки обособленно и потому не могли избавиться от засилья кулаков. Не давала советская власть воли кулачеству, ограничивала его налогами и другими мерами. Но в деревне еще оставались богатеи-хищники, оставалась и крестьянская беднота. Мелкие хозяйства не могли применять на своих полях тракторы и другие машины, не могли повысить урожайность. Недостаток хлеба и сырья тормозил рост индустрии и всего народного хозяйства.

На XV съезде Коммунистической партии было принято решение о коллективизации. Советская власть направила в деревню тракторы и удобрения, подготовила новых агрономов. Десятки тысяч рабочих, посланцев города, помогали беднякам и середнякам объединяться в артели. На опыте первых колхозов крестьяне убеждались в преимуществе коллективного сельского хозяйства. Миллионы тружеников земли по призыву партии повернули на колхозный путь.

На основе сплошной коллективизации советский народ ликвидировал кулачество — последний в нашей стране класс, живший чужим трудом. Кулацкой кабале пришел конец.

Наше сельское хозяйство стало социалистическим, самым крупным в мире. В руках колхозов и государственных хозяйств — совхозов — сосредоточились обширные нерасчлененные поля, которые составляют сейчас у нас в стране основную черту земледельческого ландшафта.

Перед глазами расстилаются просторные единые массивы. Золотое раздолье пшеницы, колкая щетина жнивья, — их не перечеркивают, не дробят зеленые линии межей.

В помощь колхозам государство создало машинно-тракторные станции. Их около девяти тысяч. По договорам с колхозами МТС выполняют основные работы по обработке колхозных земель. Машинно-тракторные станции стали ведущей силой в развитии социалистического сельского хозяйства. Они отразились и в пейзаже: кирпичные мастерские, белые баки с горючим, гаражи, новые дома для специалистов и рабочих.

Новые заводы, созданные в годы довоенных пятилеток, дали деревне множество машин. С помощью государства сельское хозяйство вооружилось передовой техникой.

Число тракторов в МТС в 1953 году приближалось к миллиону. Трактор с многолемешным плугом так же прочно вошел в обиход земледелия, как раньше входила сивка с сохой.

Выше было рассказано о попытке кулаков ввести трактор на полях Ивановского района Амурской области. Дело с трактором тогда не пошло. А сейчас на месте той крошечной кустарной мастерской, где без конца чинили американскую машину, находится машинно-тракторная станция — в районе не единственная. По насыщенности тракторами и комбайнами Дальний Восток стоит у нас на одном из первых мест. В Ивановском районе — сотни тракторов.

Когда в дореволюционное время на берегу Амура заурчала, зафыркала невиданная машина, смотреть на нее сбежалась вся округа; некоторые крестьяне крестились и шептали молитвы. А сейчас в селах колхозного Амура, пожалуй, не найдешь семьи, в которой кто-нибудь не был бы связан с работой тракторной бригады. А бывает, и вся семья сплошь состоит из трактористов. В селе Ерковцы Ивановского района живет, например, Кузьма Абрамович Лазаренко. Он работает в МТС механиком по сельхозмашинам. Его сын Василий — помощник тракторного бригадира, другой сын, Михаил, до последнего времени был учетчиком-заправщиком в тракторной бригаде. Брат Кузьмы Иван — тракторист-бригадир, племянник Николай — тракторист, зять Андрей Семешко — тоже тракторист.

Сельское хозяйство вооружилось новыми машинами. А крестьяне вооружились новыми знаниями, приобрели новые профессии.

Много деталей в деревенском пейзаже изменилось с появлением трактора. На дороге не узкая черта, которую оставляет после себя соха, влекомая лошадью, а следы гусениц или широких колес; и уже сам ритм этих следов, вдавленных в землю металлом, говорит о чем-то новом, не знакомом старой деревне.

Вот поднялась озимь, и вид всходов совсем другой, новый. Раньше зернышко прорастало там, куда закинет его взмах руки, движение пальцев, дуновение ветра. А теперь стебельки расположились ровными рядами: здесь трактор вел сеялку, это рядовой посев.

И даже «пейзаж звуков» изменился. Раньше поле даже в часы работы было молчаливо. Неслышно резала землю соха. Тонуло в просторе полей унылое: «Ну, тащися…» А сейчас еще издали, откуда-нибудь из-за леса, услышишь четкий голос мотора. Он доносится то усиливаясь, то замирая. И как-то радостно и возбужденно откликается ему сердце: работа кипит на поле, жизнь.