Василий Журавлёв - Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона: «Ко мне, Легион!»

Будущий нарком просвещения Луначарский в Первую мировую был военным корреспондентом «Киевской мысли». В июле 1915 года был опубликован его фронтовой очерк, в котором приводится рассказ Пешкова: «Это было шикарное утро: когда начался артналет, то воздух ревел, а со стороны неприятельских траншей фонтаном разлетались деревья, земля, люди, камни. Капитан мне крикнул:

 — Не прекрасно ли это, Пешков?

 — Да, мой капитан, это как извержение Везувия.

Солнце освещало поле золотом, на поле разворачивалась грандиозная картина ада. По команде мы выскакиваем из своих окопов. Я вместе со своим отделением бегу вперед, по нам оживают немецкие пулеметы, и вдруг моя рука падает, как плеть, что-то меня толкает, и я лечу на землю. Нет сил встать… Кое-как достал нож, разрезал ремни и постарался ими стянуть правую руку».

Легионеру Пешкову очень хотелось жить. В полуобморочном состоянии он умудрился добрести до перевязочного пункта, а оттуда до железнодорожной станции. Тайком проник в свободное купе санитарного поезда. С приключениями добрался до Парижа, в пригороде которого был американский госпиталь. Позднее Зиновий писал: «При осмотре одна из сестер, высокая блондинка в ослепительно белом халате, сдирая с меня грязь, по-английски сказала: «Ну, этот умрет». Я посмотрел на нее и сказал: «А может быть, еще не совсем?» Боже мой, что с ней сделалось!» Именно эта блондинка «в ослепительно белом халате» в нужный момент скинула его и вернула Зиновия к жизни: их роман напоминает историю раненого «тененте» из романа Хемингуэя «Прощай, оружие!». Руку Пешкова, в отличие от ноги лейтенанта Генри, спасти не удалось — теперь Зиновий навеки калека… Мужество однорукого легионера поражало всех в госпитале. Он не впал ни в отчаяние, ни в уныние: едва поднявшись после операции, перезнакомился со всеми тяжелоранеными и постоянно их подбадривал. Спасибо американской сестричке…

В своих воспоминаниях секретарь Ленина Бажанов утверждает, что когда до Нижнего дошла весть, что Зиновий потерял руку на фронте, то старик Свердлов оживился: «Какую руку?» Он страшно разволновался, а когда узнал, что сын лишился правой, то восторжествовал: по формуле еврейского ритуального проклятия, когда отец проклинает сына, тот должен потерять именно правую руку. Приемный отец тоже был сух: его раздражал «ура-патриотизм» в этой чудовищной войне, выкашивающей целые народы. Да и не понимал, зачем лезть в пекло, когда есть жена и дочь.

Двадцать восьмого августа маршал Жоффр подписал приказ о награждении капрала Пешкова Военным крестом с пальмовой ветвью. На торжественной церемонии во Дворе чести Дома инвалидов Зиновию вдобавок вручили именное оружие. Высокая честь для иностранца! В свите маршала Франции оказался долговязый офицер с длинным носом по фамилии де Голль — он подошел к легионеру и разговорился. Взаимную симпатию, возникшую во время светского разговора с бокалом шампанского в руке, оба молодых офицера пронесут через всю жизнь…

После пережитых потрясений и неожиданно свалившейся славы герою Пешкову дали отпуск. Как он был некстати, этот долгожданный отдых! Война отобрала у Зиновия сначала правую руку, а теперь и жену. Жена могла бы стать его правой рукой… Но она сообщает однорукому герою Арраса, что уходит от него, — он не помогает материально. И не делает ей никаких практических предложений. Как содержать семью? От него — одни идеи… Герой войны в полной растерянности. Что же делать? В чем он виноват? Он знает, что в сражении с таким врагом, как нужда, он всегда проигрывает.

Когда француза бросает любимая женщина, то он возвращается к той, что бросил перед этим сам. Русский пьет в одиночестве и хочет уйти в монастырь. Легионер Пешкофф был русским человеком: он решает вернуться в Россию и уйти в монастырь… Допив и успокоившись, Пешков понимает: дома его ждет лишь каторга — «охранка» не забывает ничего… Зинка остается в полном одиночестве: для своих он не герой, а никому не нужный человек.

И в эту минуту отчаяния его спасает служба: теперь легион — его единственная семья. Он возвращается в полк лейтенантом.

Преодолеть душевный кризис Пешкову помогли мужское братство легионеров и Париж. Этот город покорил его с первого взгляда. «Вот он — мой город. Я нашел тебя… ты — мой!» — сказал он себе во время первого свидания с Парижем. Здесь, в отличие от Москвы, он не чувствовал себя изгоем, эмигрантом в собственной Отчизне. Убедиться в том, что его православная Отчизна даже не заметила его исчезновения, было не трудно. Он ухватился за возможность раствориться в разноязыкой и всегда готовой к шутке толпе парижан, захотел стать ее частью, получить хотя бы крошечку парижского тепла взамен на искренность и наивную привязанность к этому городу. Пешкову понадобилась целая жизнь, чтобы понять, что более эгоистичного среди городов не сыскать: Париж охотно принимает поклонение, но остается ничьим. Сам по себе в толпе воздыхателей. Да и его новая родина при всей своей величественной кичливости принципами «равенства и братства» никогда не забывает напоминать чужестранцам о их инородстве.

В России — революция! В мае 1917-го Пешков уже капитан и кавалер ордена Почетного легиона — высшей награды Французской Республики. Его направляют на Родину в качестве представителя военной миссии Франции при Временном правительстве России. Но что для него теперь Россия? Родина — это всего лишь привычка к знакомой еде, погоде и одноклассникам, с которыми редко видишься, а ностальгия — неосознанная тяга вернуться в детство, которого не вернуть, — только так рассуждают те, кто решил забыть все и вступить в легион.

Зиновий сопровождает Керенского в его вояжах на фронт, но наблюдатель быстро впадает в немилость: он слишком прямо говорит о разброде в русской армии, о ее грядущем развале и о том, что «война до победного конца» в этих условиях — бред. После возвращения в «милую Францию», ставшую ему еще более милой после посещения родины, Пешкова принимает президент Республики. «Мажор Пешкофф» делает четкий и нелицеприятный доклад о положении дел в России и в ее армии. Он — не «системный» человек, врать ему ни к чему. И тут, прослышав о его быстром взлете, казачка предлагает сойтись. Зиновий непреклонен: он вычеркивает из своей жизни тех, кто предал его и заставил страдать. О бывшей жене он не беспокоится — у Лидии давно появился итальянский покровитель, который воспитает их бамбино и сотворит еще нескольких.

В России снова революция. На этот раз уж вовсе непонятная западному человеку, хотя и произошла благодаря смешению французского гуманизма с немецкой политической экономикой.

Логика русской смуты проста и бесхитростна, трагические события повторяются во времени: изгои становятся во главе государства, а правители бегут в дамском платье а-ля Керенский или недоумевают перед гибелью, как Романовы.

Как и русские интеллигенты, французы надеются на то, что большевики долго не протянут, а вот Пешков в это не верит. Он слишком хорошо знает брата Якова и его товарищей… Да и гости виллы «Спинола» еще не забылись. Не зря же Амфитеатров доказывал, что этот режим — «позорное мелочное рабство закабаленных масс» — воцарился надолго, и приведет он, помимо многого другого, к дегенерации великой русской культуры. Как верные приметы грядущей трагедии Амфитеатров воспринял смерть Блока, расстрел Гумилева и постыдное, политически «двусмысленное», поведение Горького.

Русский человек и дня прожить не может без врагов: в этом смысле из двух еврейских братьев самым русским оказался Яков, а вот Зиновий — просто евреем, упертым в христианские принципы.

Пешков далек от эмиграции с ее спорами о грядущем, он — легионер, а значит — человек действия. Поставленная командованием задача — дипломатия в погонах. Его миссия в США признана успешной, ему удалось приблизить момент вступления в войну американцев, столь спасительного для судьбы Франции. Из Нового Света он отправляется в Сибирь, к Колчаку.

Мундир английский,Табак японский,Патрон французский,Правитель омский…

В сентябре 1919-го верховный правитель лично награждает «майора французской службы» орденом Святого Владимира 3-й степени. Колчаку — большевистская пуля на рассвете и могила в проруби, а Пешкову — следующее задание.

Его посылают в Тифлис, в независимую от «призрака коммунизма» Грузию, — Париж в 1919 году пытается спасти Кавказ от большевизма. Расчет французов опять ошибочен: распад страны остановить не в силах никто, даже иностранец.

Грузин, который в тот год командует войсками под Царицыном, не задумываясь, пустил бы Зиновия «в расход». Грузины, которые командуют Тифлисом, напротив, выказывают советнику представителя Франции всяческий «респект»: грузинские демократы всегда были падки на все иностранное.