Питер Бискинд - Беспечные ездоки, бешеные быки
Фридкин уже занимался «Изгоняющим дьявола», по обещал свою следующую картину делать для «Компании режиссёров». Питер Барт предложил Богдановичу собственный проект под названием «Молитва Эдди» (позднее он получит название «Бумажная луна») в качестве первой картины в рамках новой компании. Сюжет разворачивался в годы Великой депрессии и повествовал о непростых взаимоотношениях и странствиях мошенника и его не по годам развитой дочери.
В отличие от многих других режиссёров своего поколения, Богданович ощущал себя в Голливуде как дома и в полной мере пользовался своей известностью. Он возносился всё выше и выше, всегда был при деле и, занятый исключительно самолюбованием, не заметил, как сам подготовил почву для своего скорого падения. Он обожал сыпать именами великих. Стоило ему открыть рот, как тут же слышалось: Орсон — то, Говард — это, а Джон — ещё что-нибудь. При любом удобном случае он демонстрировал свою эрудицию, но делал это не просто так, по ходу разговора, а обязательно в манере нотации. Замечает один, в то время ещё начинающий функционер компании: «Когда я встретился с ним в первый раз, казалось, что попал на приём к Всевышнему. Пришлось подойти и представиться по полной форме, он же не удостоил меня счастья услышать его имя, как будто это могло поставить под сомнение его известность». Красуясь, словно петух перед курочкой, в интервью «Нью-Йорк таймс» Богданович произнёс слова, которые ему очень скоро припомнят: «Я не сравниваю себя с современниками. Я могу сравнивать свои достижения только с делами моих кумиров — Хоукса, Любича, Бастера Китона, Уэллса, Форда, Ренуара, Хичкока». Далее режиссёр поскромничал и возразил сам себе: «Конечно, у меня и мысли нет считать, что я так же хорош в кино, как они». Но не удержался и добавил: «Хотя, думаю, что и я очень даже хорош».
Говоря о Сибилл, он всегда переходил на покровительственный тон: «Когда я впервые увидел её, это была лишь причуда, намёк, тоненький голосок, что донёсся до моего слуха. Рука потянулась, и — появилась она. Очень благодарный материал, следует, куда укажешь». Наверное, не осталось журнала, с обложки которого на вас не смотрела бы, улыбаясь во весь рот, самодовольная парочка, словно говоря: «Мы — Питер и Сибилл, а вы — нет!». Кэри Грант посоветовал Питеру сбавить обороты:
— Перестань твердить, что у вас — любовь, что вы — счастливы.
— Почему?
— Потому что остальные не влюблены и совсем не счастливы, а, значит, не хотят, чтобы им кто-то жужжал о своей любви.
— Но, Кэри, я считал, что люди радуются, видя влюбленных.
— Отнюдь. Запомни, Питер: народ не любит красивых и счастливых.
А вот слова, сказанные самим Богдановичем, но позднее, уже сдержанным, умудрённым опытом человеком: «Зависть, ревность и грязь окружают кумира в невероятных количествах».
В свободное от фотосессий время пара проводила на ток-шоу. Регулярно появлялась в программе Джонни Карсопа, которого Питер иногда даже заменял. За любовь носить рубашки в полоску с белыми воротничками, изредка разбавляя гардероб аскотским галстуком, его стали называть денди. Непременной деталью образа Питера стало золотое кольцо с печаткой и его инициалами. Он млел от счастья, получая приглашения в Белый дом, не испытывая ни капли робости и смущения перед тем обстоятельством, что приглашал его такой человек, как Никсон.
Богданович стал ходить за покупками в близлежащие магазины, соответствовавшие его теперешнему положению в обществе. Доход от картины «Что нового, док?» позволял ему и Сибилл вести совместное хозяйство на огромной гасиенде в испанском стиле, построенной в 1928 году на Копа-де-Оро в Бель-Эйр, через улицу от дома Джона Форда. Окна дома закрывали изящные козырьки в зелёно-белую полоску. Во внутреннем дворике, в окружении цветов, располагался фонтан. Обставлен дом был белыми диванами и массивной европейской мебелью из тёмного дерева. Стены были увешены мрачными полотнами отца, в золочёных рамах, исполненных его матерью. Вокруг дома была тщательно подстриженная живая изгородь, вода в бассейне — кристально чистая, а в гараже, рядом с ещё четырьмя автомобилями, блестел «Роллс-Ройс» модели «Сильвер клауд» («Серебряное облако»). Богданович до сих пор не любил водить машину и вечно плутал на территории городка Калифорнийского университета, если всё-таки ему приходилось садиться за руль. «Без нужды я сам никогда не сажусь, меня возят», — говорил он, улыбаясь своему благоразумию. Говорят, в поместье у него было 19 слуг. Однако жизнь от этого лучше не становилась: он просил помощи у навещавших его журналистов, жаловался, что места для интервью они подбирают не те и беспокоился, как бы дужка очков, которые он постоянно носил, не оставила след на переносице во время фотосъёмки. В спальне, рядом с кабинетом Питера, обитал ещё и Орсон Уэллс, быстро превратив её в мусорную яму, до краёв наполненную недоеденными обедами и вонючими окурками. Сибилл его присутствие выводило из себя.
Богданович решил отказаться от «Молитвы Эдди», считая картину проходной, повторением его же «Последнего киносеанса». Он хотел поставить на студии «Уорнер» вестерн по сценарию Ларри Макмюртри, который впоследствии все узнают как «Одинокий голубь». В качестве исполнителей Питер думал пригласить Джона Уэйна, Джимми Стюарта и Генри Фонду. Стюарт и Фонда согласились, а вот Уэйн отказался: «По сюжету выходит, что вестерну конец, а я, Питер, ещё не готов повесить свои шпоры на гвоздь». Богданович был уверен, что это проделки самого Форда: «Одно дело написать о нём книгу, снять фильм, но забрать из его обоймы трёх лучших звёзд — это слишком».
Через пару месяцев, как рассказывает Йабланс, ему позвонил Питер, который остановился в Нью-Йорке в отеле «Плаза»:
— Фрэнк, это Питер. Мне очень плохо, пришли мне врача студии.
— Тебе очень плохо?
— Температура выше сорока.
— Бог мой, Питер, ещё немного и ты откинешь копыта!
— Потому и звоню. Посылай доктора.
— А ты будешь ставить «Бумажную луну»?
— Что за вопросы в такую минуту!
— Так ты ставишь или нет? Пойми, если ты не отдашь мне картину, мне до фонаря, живой ты или уже нет. А врача сам найдёшь.
— Ты шутишь?
— Никогда не был ещё так серьёзен.
— Не думал, что ты настолько жесток.
— Да, Питер, такая я свинья.
(Богданович заявляет, что не помнит подобной словесной пикировки.)
Питер попросил прочитать сценарий Платт и найти хотя бы один аргумент, почему ему стоит заняться этой картиной. Жене материал понравился. Она напомнила ему, что он отец двоих детей и даже предложила кандидатуру Тейтум О’Нил на роль девочки. Богданович подумал, было, что отца может сыграть и её настоящий отец — Райан О’Нил, но вспомнил, что Эванс никогда не пойдёт на это, памятуя о его романе с Мак-Гроу на съёмках «Истории любви». Тем не менее, режиссёр позвонил Эвансу. Как и следовало ожидать, тот наотрез отказался иметь дело с О’Нилом и предложил своих любимых Битти и Николсона. Так Богданович решил ставить «Бумажную луну». Но неожиданно возникла другая проблема — Полли отказалась участвовать в проекте. Она представила, как все будут пялиться на неё, гадать, как она справляется с положением оставленной жены, поняла, что её положение будет унизительным и поставила условие: «Я соглашусь, если не увижу на площадке Сибилл». Питеру пришлось согласиться.
Первым фильмом Копполы для «Компании режиссёров» стал «Разговор» по его давнему сценарию о детективе, который для выполнения работы использует самое совершенное прослушивающее оборудование, но в результате в приступе паранойи сам его и уничтожает. Фридкин был не в восторге от выбора коллеги. «Сюжет Коппола содрал с «Фотоувеличения» Антониони, заменив специализацию героя с фотографии на звукозапись. Только и всего», — объяснил своё отношение Фридкин. Богдановичу затея нравилась ещё меньше: «Фрэнсис говорил, что это будет фильм в стиле Хичкока, но ничего подобного там и в помине не было». К счастью, компаньоны не обладали правом вето в отношении картин друг друга.
20 августа на приёме для прессы в «Клубе-21» в Нью-Йорке было объявлено о создании студией «Парамаунт» новой компании. Йабланс объявил, как оказалось, несколько опережая события, что «период взросления режиссёров закончился. Коппола больше не хочет снимать кино про то, как гранат растёт в пустыне. Теперь они — создатели истинно коммерческой кинопродукции».
Съёмки «Разговора» закончили в марте, а через несколько недель Фридкин уже смотрел монтаж в доме Фрэнсиса в долине Напа. «Впечатление было такое, будто мы прислушивались к тому, как высыхают краски на холсте или волосы на голове растут, — вспоминает Фридкин. — Как только зажгли свет, Фрэнсис пошёл опрашивать присутствующих, сколько, по нашему мнению, может принести этот фильм. Суммы назывались самые невероятные. Наконец, очередь дошла до меня и я сказал:
